Диссертация (1098033), страница 57
Текст из файла (страница 57)
В 1903 г. издает первую книгу стихов(«Кормчие звезды»). В том же году читает в Париже (в Высшей русскойшколе общественных наук) курс лекций о дионисийских культах. Вскорезначительную часть лекционного материала – под общим названием«Эллинская религия страдающего бога» – удается опубликовать в «Новомпути» (1904. № 1-3, 5, 8, 9) и в сменивших его «Вопросах жизни» (1905. №67, под заголовком «Религия Диониса, её происхождение и влияние»).
Этотранний труд ученого во многом предвосхищает основные направлениядальнейшей научно-философской и художественной деятельности И. и,вкупе с более поздним исследованием по той же проблематике («Дионис ипрадионисийство», 1923), может служить методологическим ключом к его561Иванов Вячеслав. Собр. соч. / Под ред. Д.В.
Иванова и О. Дешарт; Т. 1-4, Брюссель, 1971 – 1987. Т. 2. С. 11.Далее в этой главе все цитаты из Вяч. Иванова приводятся по названному изданию; ссылки даются в тексте,в скобках, с указанием номера тома и страницы.278поэзии, филологии и эстетике. Согласно концепции И., культ страдающего,гибнущего и воскресающего божества является своего рода «прамифом»всей индоевропейской ойкумены, а в дальнейшем – универсальным исистемообразующим элементом всякой метафизически ориентированнойкультуры. Предметом особой заинтересованности для И.
становитсянепреходящее, «вечно актуальное» содержание этих исконных интуиций. Ихархетипический потенциал, предполагает ученый, находил различныевоплощения в истории: на античной стадии – в формах религии Диониса (иродственных дионисизму древних культов), а впоследствии – в учении имистическом опыте христианства. Дионисизм дорог И. как освященныйвеками путь преодоления онтологической обособленности индивида и техэксцессов «уединенного сознания», в которых мыслитель видит основнойпороккультурнойисторииНовоговремени.Вэтом,подчеркнуторелигиозном, контексте рассматривает И.
и происхождение поэтическогоискусства, в первую очередь – греческой трагедии, изначальная сущностькоторой истолковывается в дионисийских категориях и в тесной связи ссакральными феноменами архаической эпохи. В самом существе трагедии,по И., неразрывно соединены «темная» глубина хтонической обрядности имистериальная устремленность к очищению и бессмертию. Тем самымчастичноснимаетсяпривычнаяоппозиция«дионисийского»и«аполлонического» начал, которые достигают желанного примирения втрагическом катарсисе.
И именно с возрождением трагико-дионисийскогомироощущениясвязываетмыслитель«всенародной»культуры.Многиегрядущеепонятияторжестводревнегоновойтеатрально-драматического обихода («протагонист», «хор», «маска», «дифирамб» и др.)становятсяуИ.впоследствииустойчивымитерминами-метафорами,символизирующими некие «вечные», фундаментальные аспекты творческогопроцесса, и нередко выступают в функции своеобразных категорийэстетического анализа.279Свесны1903годаустанавливаютсясвязиИ.смосковскимисимволистами и начинает складываться его репутация видного теоретика иидеолога молодого литературного течения.
Вскоре вместе с Л.Д. ЗиновьевойАннибал он возвращается в Россию. С 1905 года их петербургская квартира(знаменитая «башня Вячеслава Иванова») становится местом регулярныхсобраний литературно-артистической элиты обеих столиц, а сам хозяинвпервыевходитврольвеличавоговластителядум,«ВячеславаВеликолепного» (Л. Шестов), «виртуоза общения» (С. Аверинцев), обаяниюи авторитету которого не могли противиться не только начинающие поэты,но и признанные корифеи русского модернизма.
«Все умолкали, все самособой стушевывалось, – вспоминал Г. Адамович, – едва Вячеслав Ивановначинал говорить. Высокий, чуть-чуть сутуловатый, весь золотистый ирозовый, в ореоле легких, будто светящихся золотых волос, в длинномстаромодном сюртуке, он стоял… и говорил, растягивая слова, улыбаясьнеожиданно мелькнувшей новой мысли, останавливаясь, чтобы мысль этудодумать, с повисшей в воздухе рукой, и никому в голову не приходило,чтобы можно было его перебить или не дослушать: среди обыкновенныхлюдей стоял какой-то Орфей, всех покорявший»562.Вместе с тем, по свидетельству многих мемуаристов, в интеллектуальномплане И. всегда был настроен диалогически.
«В отличие от Андрея Белого,подобно огнедышащему вулкану извергавшему перед тобой свои мысли, –вспоминает Ф. Степун, – и в отличие от тысячи блестящих русскихспорщиков-говорунов, Вячеслав Иванов любил и умел слушать чужиемысли»563. В гущу русской литературной жизни И. входит внезапно, далекоуже не молодым и мировоззренчески вполне сложившимся человеком,совершив «почти мгновенный шаг в известность из безвестности»564.
И562Адамович Г. Вячеслав Иванов и Лев Шестов // Адамович Г. Одиночество и свобода. Нью–Йорк, 1955. С.227.563Вячеслав Иванов // Степун Ф.А. Встречи. М., 1998. С. 122 – 123.564Аверинцев С.С. «Скворешниц вольных гражданин…». Вячеслав Иванов… С. 19.280только после этого жизнь поэта и мыслителя становится по-настоящемудоступна для летописцев.В период «башни» И. часто выступает с публичными лекциями, многие изкоторых затем в переработанном виде публикуются в виде журнальныхстатей. Особое место среди них занимает обширное исследование «Двестихии в современном символизме» (1908), посвященное обоснованиюпринципиальносимволизма».важнойВдляавторапредставленииИ.концепцииданный«реалистическоготиптворчества(впротивоположность «идеалистическому символизму», культивирующемусвободный полет субъективного воображения) основан на «принципеверностивещам»иимеет«ознаменовательный»характер,т.е.отчувственных реалий земной эмпирии восходит к «реальнейшему» (a realibusad realiora), область которого составляют вечные метафизические сущности(1; 68) .
Истоки данного художественного метода И. видит в древнейшемархаическом и средневековом христианском искусстве, а вершинныедостижения – в творчестве Гёте, Тютчева и Достоевского. Для пониманиятеоретической позиции И. весьма важны содержащиеся в названной работетрактовки символа. По мысли И., символ – «знак противоречивый», «предметпререканий», поскольку «подобно солнечному лучу… прорезывает всепланы бытия» и «в разных сферах сознания… приобретает разное значение»,но все эти «преломления» в конечном счете являются взаимосвязаннымиаспектами единого и целостного объективно-бытийного Смысла (1; 74, 75).Много лет спустя, в написанной для 31-го тома «Enciclopedia Italiana»италоязычной статье «Simbolismo» (1936), И., подытожил свои размышленияна эту тему, заменив наименование «идеалистический» (символизм) на«субъективный» (simbolismo soggettivistico).В 1909 году в рамках основанной им «Поэтической академии» (другиеназвания – «Академия стиха», «Про-Академия», «Академия поэтов»).
И.читает лекции по стиховедению. А в марте-апреле следующего года –281сначала в Москве, а затем в Петербурге – дважды выступает с программнымдокладом (позднее переработан в статью «Заветы символизма» (1910)), вкотором, развивая ранее высказанные идеи, отводит символическомумышлению статус универсальной основы всякого подлинного поэтическоготворчества. «Истинный» символизм, по И., существовал задолго довозникновения одноименного литературного направления, но ведущая роль восуществлении символического метода в отечественной поэзии отводитсяТютчеву, сильнее других выразившему феномен «двойного зрения» иосознавшему необходимость«другогопоэтическогоязыка»(1;95).Представив эволюцию русского символизма в виде двух последовательнообозначившихся моментов («тезы» и «антитезы»): 1) первоначальногоупоения таинственной безграничностью мироздания и 2) болезненногопробуждения от грёз перед лицом суровых исторических испытаний, – И.постулирует «третий, синтетический момент», в котором видит чаемоеразрешение кризиса (1; 99).
Суть спасительного синтеза, по И., заключается всознательном принятии художником «внутреннего канона», под которыммыслитель разумеет «свободное и цельное признание иерархическогопорядка реальных ценностей» (1; 101). Этот шаг, по мысли И., должендисциплинировать современного художника и, вернув ему ответственноесознание связи с действительностью, вывести его на новый уровень уже нестолько искусства, сколько бытия.Названный доклад отчетливо обозначил давно назревавшее размежеваниемежду приверженцами сугубо эстетического понимания задач поэзии (В.Брюсов и др.) и сторонниками восходящей к Вл. Соловьеву концепции«теургического» преображения бытия средствами искусства.
По словам Т.Венцлова, Иванов был «зачинщиком дискуссии 1910 года»565. Причем, каксчитает Н. Дзуцева, его доклад представлял собой «наиболее действенную и565Вячеслав Иванов и кризис русского символизма // Венцлова Томас. Собеседники на пиру. Статьи орусской литературе. Vilnius: Baltos lankos, 1997. С. 178.282концептуальную попытку выхода из кризиса…»566. Добавим от себя: нетолько из кризиса символизма как течения, но из кризиса поэтическойкультуры в целом.
Примечательно мнение И.П. Смирнова: «…поэзия итеоретическаярефлексияИвановасдостаточнойнаглядностьюдемонстрируют нарастание признаков постсимволистского искусства внутрисимволизма»567. С этой точки зрения не таким уж бессмысленным выглядитудивительное заявление О. Мандельштама о том, что «…сам ВячеславИванов много способствовал построению акмеистической теории»568. Однакок «кларизму» и «акмеизму» (в узком, элементарном смысле) теоретическикуда ближе был противник Иванова в дискуссии 1910 года В. Брюсов,возражавший против соединения религиозно-мистических интенций споэзией.В «Заветах символизма» И., абстрагируясь от частных вопросовстихотворной техники, развивал идею «большого стиля», способноговместить универсальную мысль о мире и структурировать человека и бытие«по вертикали», охватывая весь духовный универсум, единство которогодержится на «связи свободного соподчинения» (1; 98).
Здесь кроется то, что вкаком-то смысле оказалось глубже, важнее, значительнее, чем собственнопрограммы символизма и акмеизма, - то, что позволяет методологическиподняться над этим привычным размежеванием и противопоставлением.В эти годы И. активно реализует себя как поэт. Его книги стихов «Эрос»(1907), «Cor Aardens» (1911), «Нежная тайна» (1912) становятся заметнымсобытием в литературной жизни эпохи. Параллельно И. занимаетсяпереводческойиредакторскойдеятельностью,принимаяучастиевподготовке целого ряда изданий античной и новоевропейской классики.Итогом петербургского периода деятельности И.