Диссертация (1144958), страница 44
Текст из файла (страница 44)
148-167.279Успенский Б.А. Антиповедение в культуре Древней Руси // Проблемы изучения культурногонаследия. Москва, 1985. С. 326-336.280Юрков С.Е. Под знаком гротеска: антиповедение в русской культуре (XI-начало ХХ вв.). СанктПетербург, 2003. C. 52-69; Bodin P.-A. Language, Canonization and Holy Foolishness. Studies in PostsovietRussian Culture and the Orthodox Tradition. Stockholm, 2009.281Thompson E.
Russian Holly Fools and Shamanism // American Contribution to the VIII InternationalCongress of Slavists. Columbus, 1978. P. 691-706.282Иванов С.А. Блаженные похабы. Культурная история юродства. Москва: Языки славянской культуры,2005. С. 5.150категорий как «святость», и, вместе с тем, констатирует актуальность практики юродства или ееимитации в отечественной культуре в те времена, когда церковная жизнь уже не имела стольбольшого значения. Юродство, начиная с появления «юродивых» персонажей в русскойлитературе XIX века, очевидно выходит за рамки православной парадигмы, и С.А.
Ивановсовершенно обоснованно ставит вопрос: «что побуждает культуру творить образ юродивого икак этот конструкт характеризует самое культуру?»283. Петр Павленский, зашивший себе рот истоящий возле Казанского собора, – фигура современного юродивого, которая возможна сегоднятолько в пространстве акции, выставочного проекта. Особенности такой художественнойфигуры, помимо качеств юродства и «похабства», в ее отшельничестве в контексте каксоциальном, так и в выставочном. Медийный отклик на перформансы новых квази-юродивыхвсегда имеет оттенок скандала. В связи с этим можно акцентировать аспект катарсиса,несомненно присутствующий в переживании и восприятии подобных акций как автором, так изрителем. Безусловно, это не классический катарсис, тесно связанный с эстетическимощущением, чувством единения и неким очищением в таких коллективных действах какантичный театр или карнавал в средневековье.
В наше время катарсис, имеющий чертысобытия, скандала, сенсации, шока, потрясения и пр., проявляется в сфере актуальногоискусства, и дает зрителю редкую возможность отрешиться от субъективного и разделить некиеобщие эмоции с автором проекта или частью публики. И опыт шаманизма, и опыт юродства ввыставочной практике имеют отношение к современной, по преимуществу симулятивноймодификации катарсиса.Современнаяотечественнаяпрактикаакционизмаоснована,конечно,ненатеоретической базе исследований юродства, а, скорее, на обширном освещении опыта юродствав русской литературе, где образ юродивого раскрыт весьма разносторонне.
Это и портретынастоящих, православных юродивых: Николка в трагедии А.С. Пушкина «Борис Годунов»,Гриша в повести Л.Н. Толстого «Детство», герой рассказа Г.И. Успенского «Парамонюродивый». У Ф.М. Достоевского весьма выразительны персонажи, имеющих поведенческие ипсихологические черты юродства: полное отсутствие лицемерия и притворства, возможностьнелицеприятного или бесстыдного выступления «на миру», благодушие, граничащее сослабоумием,самоистязание,самоуничижение,бескорыстие,доходящеедоабсурда,кликушество и истерия. Это и настоящие, прирожденные, хотя и безвестные, не претендующиена «святость» юродивые: Лизавета Смердящая в «Братьях Карамазовых», Лизавета блаженная,Марья Тимофевна, Лидия Ахмакова в «Бесах», Лизавета Ивановна в «Преступлении инаказании», Мари в «Идиоте». А также персонажи, охарактеризованные в тексте как283Иванов С.А.
Блаженные похабы. M., 2005. С. 6.151«блаженные», «юродивые» или имеющие некоторые черты юродства: князь Мышкин в«Идиоте», Соня Мармеладова в «Преступлении и наказании», Алёша Карамазов в «БратьяхКарамазовых».По мнению И.А. Есаулова, «Некоторые произведения Достоевского (например, «Идиот»,«Бесы») представляют собой поля сражений юродивых и шутов, причем, как правило, юродствоимеет положительные авторские коннотации, а шутовство – всегда отрицательные. Скажем, в«Бесах» бесовство одновременно оказывается и шутовством, а в «Идиоте» в первой же главецентральный персонаж определен как юродивый»284. Среди «шутов» в ряду психологическихтипов Достоевского – Фердыщенко, Лебедев и генерал Иволгин в «Идиоте», Ежевикин иОпискин в «Селе Степанчиково и его обитателях», Фёдор Павлович Карамазов и Снегирёв в«Братьях Карамазовых».
Опустившийся отец семейства Мармеладов в «Преступлении инаказании» и капитан Лебядкин в «Бесах» имеют как шутовские, так и юродские черты.Неслучайно мастера российского концептуализма, например, Дм. Пригов, обращались кпрактике перформанса, имеющего шутовские черты.
Интеллектуальный багаж знатоковотечественной литературы, знатоков текстов в применении к современной художественнойдеятельности провоцирует к применению подобных практик.Перформативные практики с элементами шутовствавесьма распространены вкураторской деятельности и в последние годы. Например, на 56-й Венецианской биеннале 2015года писатель Владимир Сорокин, выступивший в качестве художника и автора проекта«Павильон Теллурии», устроил перед открытием выставки шутовской поединок: одевшись врыцарские латы, он сражался с наряженным в обрывок шкуры дикарем, вооруженным палкой спривязанной к ней компьютерной клавиатурой. Дикарь побеждает в схватке, но, обессилев, тожепадает на землю.
Тема Биеннале «Все будущее мира» отвечала этому проекту писателя,представившего работы по мотивам своей антиутопии «Теллурия». Перформанс дополнилвыставку, демонстрируя сценарий негативного развития событий в отдалённом будущем.Основные дефиниции Й. Хёйзинги «игра» и «серьезное» причудливо перекрещиваются итрансформируются в специфических явлениях шутовства и юродства. От светского юродивогоДостоевского – князя Мышкина не столь далеко, как кажется, до эстетского юродствафутуристов.
Далее вполне органично помещаются персонажи отечественного современногоискусствасихметафизическимисомнениямииистовостьюисоответствующиехудожественные и кураторские проекты, отличающиеся экзальтированным, декадентскимпафосом и активно стремящиеся к медийному отклику.Есаулов И.А. Юродство и шутовство в русской литературе // Литературное обозрение. 1998. №3. С.166.2841523. 3. Мифы художников и мифы кураторовМифологическое сознание играет значительную роль в современной культуре 285 . Мыможем наблюдать как интенсивно воспроизводятся модификации традиционных мифов, и каклегко создаются медийные мифы-однодневки.
Проблематика мифов и мифологии неоднократнопривлекала внимание кураторов современного искусства. Стоит лишь вспомнить концепцию«Индивидуальных мифологий» Х. Зеемана, реализованную им в качестве куратора кассельской«Документы 5» в одноименном разделе экспозиции, посвященном работам авторов,трактующих реалии современности посредством личного, интуитивного выражения, котороепорой не предполагало внятной формы.
Среди произведений этого раздела были объектыЭтьена-Мартина, Пауля Тека, Нэнси Грэйвс.В 2009 году кураторский проект под названием «Мифологии» состоялся в выставочномпространстве Haunch of Venison в Лондоне в сотрудничестве с галереей nuova forma.
Навыставке были представлены работы более сорока художников, в том числе Ильи и ЭмилииКабаковых, Кристиана Болтански, Тони Крэгга, Билла Виолы, Дэмиена Хёрста.Тема мифологий раскрывалась на выставке в обращении к различным культурам и ихмифологии,кпсевдонаучномумифотворчествуилже-изобретениям,ккатегориямсверхъестественного и фантастического, к театральности и сказкам. Выставка быластруктурирована кураторами по отношению к нескольким глобальным темам, в числе которыхбыли естественно-научные мифы, мифы о смерти, тема истории магии.Создание или интерпретация художественных мифов тесно связаны с проблематикойсамопрезентации художников в выставочном или ином проекте286. Очевидна интенциясовременного художника представить свою жизнь как часть художественного процесса, создатьсвой личный миф, индивидуальный контекст для понимания своего искусства 287.Приемы самопрезентации разнообразны: это и сопутствующие демонстрации искусстватексты (манифесты), и эпатажные жесты на публике, стремление к сенсации и скандалу,попытка представить саму жизнь как феномен искусства.
Самопрезентация имеет давнюютрадицию: опыт создания «личного мифа» осуществлен, хотя и бессознательно, Ван Гогом(образ художника-мученика – прекрасный контекст для восприятия его искусства, получившегоДриккер А.С. Мифологическое сознание и его метафизический предел. / Миф и художественноесознание 20-го века. М.: Государственный институт искусствознания, РАН, КАНОН, 2011. C.
152-161.285См., например, Соколов Е.Г. Инсталляция мифа в сценическом режиме // Метафизическиеисследования. Вып. 3: История. СПб, 1997. С. 327–332.286287Baetschmann O. The Artist in the Modern World. Cologne: DuMont, 1997. 347 S.153признание лишь после смерти живописца), сознательно личный миф культивировал Поль Гогенв своих текстах «Прежде и потом», «Ноа-Ноа». Казимир Малевич, Василий Кандинский идругие модернисты писали манифесты и книги, объясняющие их художественные взгляды.Дадаисты, выступая в кафе «Вольтер», стремились дать представление о своеобразии иуникальности как своего художественного языка, так и индивидуальности каждого участника.На протяжении ХХ века тяга к самопрезентации становилась все более навязчивой.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
