Диссертация (1098033), страница 85
Текст из файла (страница 85)
Гинзбург – не столько оценка личныхморальных качеств, сколько указание на родовые ментальные черты, общие типологические признакиопределенной культурно-психологической формации.796429сверхличных ценностных опор и трансцендентных предпосылок797. О егобезрелигиозности (предварительно назовем это так)798 свидетельствуют нестолько мелькающие на страницах «Мысли…» сочувственные упоминанияатеизма799, сколько косвенные самоописания вроде «Мы… дети времени,склонного отрицать не только абсолюты классического идеализма, не толькобессмертную душу положительных религий…» (562). Это говоритсянедрогнувшим голосом, как нечто давно и твердо решенное. Но это лишьпервая часть фразы, смысловое ударение в которой, по-видимому,приходится на концовку: оказывается, что культурная страта, от лицакоторой представительствует нарратор, склонна отвергать не толькопочтенные религиозно-философские универсалии, «но и самодовлеющуюдушу индивидуалистов…» (562).
Так с ходу отметается логическая инерцияпривычных альтернатив. Герою-повествователю одинаково не по пути и сневозмутимымиидеалистами,энтузиастаминепротиворечивого«положительного мировоззрения»800, и с адептами «уединенного сознания»,располагающего к нигилистическому бунту либо к эгоцентрическойсамодостаточности и самоудовлетворенному субъективизму.В то же время ни бесстрашие ума, ни строгая дисциплина «испытующеймысли» (557), ни готовность стоически «всматриваться в печальные истины»,сами по себе, не утоляют гложущей повествователя экзистенциальной797Мы умышленно делаем оговорку «как будто», поскольку в ходе дальнейшего анализа предполагаемвнести существенные коррективы в это утверждение.798Л. Гинзбург была склонна называть подобную установку «атеизмом», хотя с учетом всех нюансов этовряд ли подходящее наименование (по свидетельству С.Г.
Бочарова, в приватных беседах Лидия Яковлевнаиногда применяла к себе определение «агностик»). Целостный анализ художественно-философскогонаследия писательницы, на наш взгляд, дает основания утверждать, что в ее случае мы имеем дело если нес движением от агностицизма к «философской вере», то по крайней мере с осознанной устремленностью ктому, что превосходит безверие (см.
ниже).799Например: «…атеистическому сознанию этот чуждый процесс (обряд отпевания – О. С.) казалсяпроцессом вытеснения мертвеца….» (544); «Для атеистов… нет метафизически заведомых решений» (554).Ср. в записях 1970 – 1980-х годов: «Мы – атеисты, – конечно, всю жизнь говорим о бессмыслице» (264).800Вещь писалась в 30-е годы, в разгар сталинизма, и, отмежевываясь от бодрого доктринерства, Л.Гинзбург конечно же не могла не иметь в виду – кроме философских, религиозных, научных формортодоксии – и насильственно внедряемое политико-идеологическое единомыслие.
От воинствующего«формализма» своих учителей-опоязовцев (В. Шкловского, Б. Эйхенбаума и др.), претендовавшего в 1910 –начале 1920-х годов на статус универсальной методологическойой «отмычки», Л. Гинзбург к этому времениуспела отойти достаточно далеко.430растерянности. А главное, совершенно неудовлетворительной для негопредстаеттафилософскаянеопределенность,половинчатость,тозатянувшееся аксиологическое недо-разумение, что сопутствует сознаниюмыслителей «имманентного» склада (572) – честных интеллектуалов,лишенныхтвердойпочвыпродуманного«идеализма»иутешений«положительной религии» (собственно от их имени и выступает в«Мысли…» рефлексирующий нарратор).
Можно сказать, что это ситуациячеловека, прошедшего до конца путь рационалистической эмансипации,осознавшего всю бесперспективность самоцельного критического мышленияи неизбежного в таких случаях релятивизма, но не чувствующего в себеспособности вернуться к ровной и спокойно-органичной вере в непреложныеабсолюты.
В этой связи примечателен образ «двух старых женщин,которые… бережно и уверенно расчесывали волосы покойницы, хотя подволосами на шее бежали уже синие и красные пятна тления» (544). Чего-чего,а чувства превосходства по отношению к их истовой, нерассуждающей«ритуальности» (544) повествователь точно не испытывает, посколькуусматривает в ее основе «…благообразное отношение к жизни и смерти,которое выше эстетического…» (544). Тон описания исключает даже намекна несогласие или иронию. Это скорее чувство некоторой вынужденнойотчужденности,непреодолимойкультурно-психологическойдистанции,трезвое сознание собственной неспособности к такому взгляду на вещи.(Констатациинедостижимостиестественнойгармониидлялюдейрационально-аналитического склада встречаются в разных текстах Л.Гинзбург, в частности – в дневниковой записи, сделанной десятилетиемраньше: «Для нас возможен пафос, возможен аффект, возбуждение чувства, иневозможно ровное благоговение, благолепие» (77).)Итак, перед нами обобщенный («самоотстраненный», по Э.
Ван Баскирк)образ скептика поневоле, стихийного агностика, не желающего мириться сокончательностью своего ценностного кругозора, – прежде всего потому, что431данный модус мировосприятия крайне непродуктивен, непригоден дляжизни: «…со скептической резиньяцией трудно жить социально, сзатянувшимсяужасомвообщеневозможно…»(566).801Этотэкзистенциальный парадокс сообщает особую энергию и драматизмпредпринятому в «Мысли…» исследованию. (Культурно-историческуюподоплеку исходного противоречия в философской позиции писательницывесьма емко определяет А. Тесля: «Этическая проблематика Гинзбургвытекаетизосознанияпринадлежностиктрадициимодерна–индивидуалистической традиции, и в то же время из осознания тупикапоследней»802.Отправной точкой рефлексии, однако, становится вопрос о смерти, каксамый мучительный для «скептика и эгоиста». Вопрос о единичной, личной,«моей» смерти (сокрушающий безличную логику пресловутого силлогизма осмертном Кае (562)) перерастает в поиск такой «теории смерти», котораяоказалась бы «пригодной для жизни» (547).
В ответ на реплику собеседника,признавшегося, что он «привык начинать с другого конца» (то есть спонимания и объяснения жизни), повествователь замечает: «Мне придется сэтого начать. Но потом я попробую пойти дальше» (547). Данное замечаниекрайне важно.Не обеспеченный в своем мышлении утешительными априорнымиаксиомами и готовыми метафизическими истинами, вопрошатель-скептиквынужден «начать» с «этого» – с наиболее непонятного и одновременнонаиболее бесспорного из всего, что знает человек о жизни и о мире(«cознание естественной смертности, – уверен повествователь, – одна изсамых основных предпосылок нашего психического устройства» (553)).Между тем он хотел бы «пойти дальше» (!).
Дальше чего? Кажется, он801Здесь повествователь, склонный подвергать критическому анализу все «готовые» истины, как быневольно проговаривается о том, что ценность социального бытия для него в некотором роде безусловна ипочти априорна. На заключительных страницах «Мысли…» та же идея, обоснованная логически,утверждается уже прямо и осознанно.802Тесля А. Беспощадно зрячая // НЛО. 2012. №114.
С. 359.432смутнопрозреваетнеобычайнуюважностьиценностьтого,чторасполагается «дальше» непосредственного личного опыта, «дальше»эмпирики будней и аффектов эгоцентрической души, наконец – «дальше»привычек имманентного рассудка и логических ухищрений, избавляющих отживотного страха. Что это, как не устремленность к абсолютному?803Интересно, что «начать» с эмпирического, ближайшего, болезненнотревожного повествователь вынужден («придется»), тогда как намерение«пойти дальше» (к над-личному, объективно-непреложному) подается какакт свободной воли, рискованной личной инициативы.
Перед намиустановка, диаметрально противоположная исконно-традиционалистской.Для классически мыслящего автора всегда естественнее было дедуктивноисходить из общезначимых данностей канона и авторитета, из несомненныхпостулатов общей правды. Этим мерилом поверялось и удостоверялось всёостальное – жизненно-конкретное, непосредственно пережитое804. В нашемслучае, напротив, поиск выхода из экзистенциального в универсальное805предстает как личный почин, художественно-философский эксперимент снепредрешенным исходом, что предопределяет индуктивную логику сюжета.Стоит ли говорить, что индуктивность подобного рода не имеет ничегообщего с движением вслепую, с практикой «спонтанного» письма806 или так803Ср.: «Скептицизм новейшего времени… охотно осуждал, унижал самого себя и облизывался, глядя наабсолюты» (577).804См.: Бройтман С.Н.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
