Диссертация (1098033), страница 80
Текст из файла (страница 80)
Существенно751Мандельштам О.Э. Полное собрание сочинений и писем. В трех томах. Т. 1. М., Прогресс-Плеяда, 2009.С. 453, 454, 95. В этом же стихотворении, кстати, также присутствует мотив «гранита».752См. стихотворения «В Петербурге мы сойдемся снова…», «От легкой жизни мы сошли с ума…» и др.753См. об этом в работе И.З. Сурат «Смерть поэта» (Сурат И.З. Мандельштам и Пушкин. М., ИМЛИ РАН.2009.
С. 16-47).402и то, что фигурирующая в третьей строфе лексема «слава» («город славы ибеды») не только этимологически связана со «словом», но и ассоциативносопряжена (в религиозно-культурном плане) с мотивом света, сияния.Существительное «слава» – производное от «слыть» (отсюда же и «слух»,«слышать»,«слово»).Однаковсакрально-христианском,библейско-богословском контексте «слава» имеет дополнительное значение откровенияБожественного величия. Явление «во славе» есть явление высшего,сакрального в своей подлинной силе. На горе Фавор (в евангельскомповествовании о чуде Преображения Христова) явление славы Господней,как мы знаем, выразилось сиянием754. Аналогичным образом передаетсясимволика горней славы и в христианском изобразительном искусстве.Итак, благодаря пересечению ассоциативных ореолов ключевых лексеманализируемого текста (на «остриях» которых, по меткому выражению А.Блока,подобно«покрывалу»стихотворение755),«растянуто»мотивыречи/слова/вести, славы/величия/могущества, света/сияния и беды/трагизмаувязываются в единый семантический «узел» и образуют исключительный повнутренней антиномической насыщенности стиховой контекст, в котором смирским,естественно-природнымобыденного(нисколькочеловеческогонеотрицаяиидушевно-эмоциональнымсуществованиянеумаляяконтрастнопоследнего)светомсополагаетсяопосредованноекультурными смыслами, символическое и сакрализованное сияние (оно жеслава), в одинаковой мере знаменующее собою как овеществленное всвершениях всенародно-историческое бытие, так и проникнутое высокимпафосом эстетической оформленности духовное бытие личности под знакомИсториииКультуры.Сучетомсделанныхобобщенийможноконстатировать, что в контексте стихотворения Петербург («город славы ибеды»)754выступаеткакхудожественнаяквинтэссенциявозвышенногоЛк.
9:28-36.Слова из «Записных книжек» Блока (октябрь 1906 года): «Всякое стихотворение – покрывало, растянутоена остриях нескольких слов. Эти слова светятся, как звезды. Из-за них существует стихотворение» (Блок А.А.Собр. соч. в 6 тт. М., 1971. Т. 6. С. 147).755403историзма, а вкупе с формулой «ни на что не променяем» – как символгероической верности поэта русско-европейской культурной традиции ипреемственности, пушкинско-достоевскому завету «всемирно-отзывчивого»творческого сознания.Очень важно при этом, что лирический субъект не замкнут на себе, новключен в круговую поруку и солидарное единство собирательного «мы»(«А мы живем…»). Тональность и контекст этого «мы» полностьюисключают не только мысль о стереотипном романтическом конфликте«гения» и «толпы» («черни»), но и возможность истолковать позицию«живущихтрудно»«избранничества»ивпушкинско-«моцартианских»«жречества»,подразумевающихкатегорияхвхудожникеспецифическую беззаботность счастливого любимца муз756.
Эта позиция вравной мере далека как от беспечного «небожительства», так и от беспечногосоединения «простых душ» (как в случае с «девушкой» и «соседом» из 1-йстрофы). Возвышенное «мы» Ахматовой – это сверхпространственная(однако исторически конкретная) солидарность современников, сограждан,тайных соратников и собратьев по духу и мысли, объединенных общей«бедой» и круговой порукой совместного служения в условиях зловещесгущающихся сумерек Культуры. Содержание и качество этого «мы» воснове своей восходят к гражданственному «мы» из пушкинского послания«К Чаадаеву» и к солидарно-творческому «мы» из написанного Пушкиным в1825 году и адресованного лицейским друзьям послания «19 октября»(«Роняет лес багряный свой убор…»). Сходный модус звучания и значениялирическое «мы» имеет в стихотворениях Ахматовой «Нам свежесть слов ичувства простоту…», «Мужество» («Мы знаем, что ныне лежит на весах…»),756Имеется в виду драма Пушкина «Моцарт и Сальери», где Моцарту принадлежат следующие слова: «Насмало избранных, счастливцев праздных, пренебрегающих презренной пользой, единого прекрасногожрецов».404«Родная земля», в стихотворении Б.
Пастернака «Нас мало. Нас, может быть,трое…» и в его же «Высокой болезни»757.И наконец, особого внимания заслуживает заключительная строкарассматриваемого стихотворения, где в качестве последней из следующиходна за другой репрезентаций «города-судьбы» называется «голос Музы елеслышный».
Эта строка одновременно и завершает текст, и впервые (как быпод занавес) прямо, эксплицитно заявляет (извлекает из подтекста) темупоэтического творчества. Финальным аккордом всей пьесы становится некаяформула, которая, как может показаться, не имеет явной, очевидной связи сключевыми мотивами стихотворения. Однако имплицитно данная темавызревалаихудожественноподготавливаласьспервыхслов.Мычувствовали (и отмечали это выше), что, говоря о мучительности иторжественности, о «речи», спорящей с «ветром», о славе и беде, авторопосредованно, подспудно говорит о жизненном выборе и трудном поприщетворца, художника и, в конечном счете, о судьбах поэзии на крутом переломеисторического бытия.
Исходя из этого, последний стих становится для наскак бы ожидаемой неожиданностью.Эпитет «еле слышный» формально означает недостаток звучности,ассоциируется с немощью и ущербом. Но мы также знаем, что и уАхматовой, и у Мандельштама, и у их общего учителя И. Анненского, и учрезвычайно значимого для них Баратынского символика слабости,бедности, скудости, нищеты во многих случаях маркирует самое дорогое,наиболее ценное. Но прежде обратим внимание на другое.
Трагикодраматическая часть стихотворения, помимо того что она контрастнавступительной, элегико-идиллической части, отличается от нее еще и тем,что насыщена собственными внутренними контрастами и контрапунктами.Многие из них (простор – огражденность; мрак – свет и т.д.) мы уже757Ср. в «Высокой болезни» Пастернака использование «ледяных» и «сценических» мотивов («Мы былимузыкой во льду.
/ Я говорю за всю среду, / С которой я имел в виду / Сойти со сцены и сойду»).405отметили. Укажем теперь еще одну (косвенно упоминавшуюся ранее)оппозицию, которую приблизительно и условно можно обозначить так:размах / мощь / церемониальность /сияние / слава–мучительность /трудность / слабость. Внутри трагико-героического топоса «елеслышимость»«голосаМузы»ощутимоконтрастируеткакс«торжественностью»«обрядов», так и с имперской «пышностью», державным блеском и величиемгорода на Неве. Немощный (как будто) «голос Музы» не естественноепродолжение и завершение мотивов торжественности и славы, а снова (вкоторый раз!) смена ракурса и резкий смысловой скачок в движениипоэтической мысли. Последняя строка как бы выпадает из «одической» 3-йстрофы и возвращает нас к «драматической» 2-й строфе – к заявленным таммотивам «трудности», «горечи» и мучительной борьбы «речи» с «ветром».Знаменательно,чтопоследнийсрифмованныхмеждусобойстихследуетпятистопныхпослестроктрёхподряд(реализующихпетербургскую топику) и, не рифмуясь с ними, а также имея на один слогменьше, заметно выделяется ритмически на их фоне, как бы обнаруживая темсамым свою семантическую выделенность, особость.
Нам словно даютощутить, что экзистенциальная позиция (и судьба) поэта хоть и неразрывно,кровно слита с судьбою великого «города славы и беды», однако весьмадалека от благополучного слияния с «пышным» имперским фоном. В то жевремя мы чувствуем, что монументальная топика в ахматовском контексте –отнюдьнесфераанти-ценностей,мучительностью-бедой-горечью-нищетойнеобъектиинвективы.Междувеличием-незыблемостью-сиянием-славой не простая противоположность, а какое-то сложноеотношение. И потому заключительная строка не просто «выпадает» изконтекста строфы, но перестраивает и усложняет этот контекст или, точнее, сособой силой выявляет, обнаруживает изначально заключенную в немпарадоксальность и антиномичность.
Слава родственна слову, а значит(опосредованно) – и речи, обрываемой ветром. «Еле слышное», но«царственное» поэтическое слово оказывается прочнее стали и мрамора.406(Вспомним ахматовское: «всего прочнее на земле печаль и долговечней –царственное слово»758.) Хрупкое, уязвимое отсвечивает бессмертием;беззащитное здесь, в этом мире, оно торжествует в Вечности.
Вместе с темархитектурная мощь и краса воспетого Пушкиным города – тоже своего родаслово, причастное одухотворенному универсуму Культуры. Вот почемугранит,ледяноесиянье,слава–нестолькосимволиказемного,материального могущества, сколько метафоры торжества и бессмертиятворящего духа, а в более узком смысле – метафоры сдержанно-строгого,классически-гармоничного,пушкинскогои,визвестномсмысле,акмеистического (В. Вейдле, пожалуй, добавил бы – «петербургского»)отношения к поэтическому слову. С этой точки зрения «елеслышимость»«голоса Музы» может быть истолкована не только как знак изнурительнойтрудности, мучительности творческого созидания, но и как ознаменованиескромности, аристократической сдержанности поэтического тона, присущихАхматовой как поэту.
В связи с этим вспоминается и характерная для стиляАхматовой обманчивая (кажущаяся) простота, иногда почти невзрачность759,и не всем заметный, но типично ахматовский контраст между накалом (иупругойсилою)чувстваиумышленнойаскетичностьюсредствхудожественного выражения. Таким образом, эпитет «еле слышный», вданном случае, может быть понят еще и как антитеза суетной шумливости,ложной яркости, противовес всякой вычурности, назойливости, демагогии иразличным формам идеологического (в частности – литературного)«вождизма».Всветесказанногорассматриваемаяформулавполнеизбавляется от однозначно негативных коннотаций (оттенков ничтожества,блеклостиит.д.)и,скорее,вызываетассоциациисхарактернойнеброскостью, сдержанностью, аскетичностью линий и красок на иконе, где758Из стихотворения «Кого когда-то называли люди…» (1945).Неслучайно центральным в ахматовском стихотворении «Муза» («Когда я ночью жду ее прихода…»)становится открытие о том, что «милая гостья с дудочкой в руке», оказывается, «Данту диктовала страницыАда».759407отсутствие «размаха», эмоциональности и пестроты только усиливаетвпечатление смысловой насыщенности и весомости каждого образа.Итак,исторически-ответственное,обостренно-сознательноебытиепронизано мучительным трагизмом.