Диссертация (1098033), страница 77
Текст из файла (страница 77)
И вот,причастными сакраментальной «невнятице» оказываются, с одной стороны,«старые сады» и «первые слоги», а с другой — «музыка новая» и «ФаустВторой» («наши поэмы посмертные» из предыдущей строфы такжебезусловно примыкают ко второму ряду.) Бросается в глаза подчеркнутаяантонимия эпитетов: старые —новая, первые —второй (т. е., инымисловами, начальное и конечное, первое и последнее, «альфа» и «омега»). Вследующей строке Цветаева обобщает: «до всего, после всего». Впрочем,вопрос о том, тождественно ли в данном случае «второе» «последнему»,лучше пока оставить открытым.Особо отметим, что творение Гете фигурирует здесь не просто как один извыдающихся литературных шедевров. Для Цветаевой принципиально важноподчеркнуть, что речь идет именно о второй части «Фауста» — вызывающеневнятной, а по подозрениям некоторых — даже слабой, несовершенной.Именно во «Втором Фаусте» Гете наиболее откровенно покидает «твердыйберег» классической упорядоченности ради рискованного «профетического»символизма, граничащего со скандальной «невнятицей».
Примечательно, чторади упоминания Фауста Второго Цветаева даже жертвует стихотворнымритмом, идет на режущее слух нарушение метрического единства цикла(«выпирающий» лишний слог в строке).Контекстуальными антонимами во 2-ой части цикла являются едва ли невсе сопрягаемые предметы, явления, качества: «тишина» — «шум», «сады»(природа) — «музыка» (искусство); «первые слоги» (младенческий лепет,предсознание ) — «поэмы посмертные», «Фауст Второй» (итоговое словопоэта, вобравшее в себя весь накопленный опыт). Но эти оппозицииснимаются перед лицом вышеназванной сопричастности. (Отметим попутно,что, кроме «невнятности», младенческий лепет и посмертные поэмы роднит386их близость к границе жизни и смерти: одно —у истоков земногосуществования, другое — в преддверии Вечности.)Стоитобратитьвниманиеинато,какиспользуетЦветаеваграмматическую категорию числа. «Старые сады» и «первые слоги»(стихийное) фигурируют во множественном числе; «музыка новая» и «ФаустВторой» (сознательно-эстетическое) —в единственном.
Тем самымграмматически подчеркивается, с одной стороны, недифференцированность,синкретическая всеобщность биологически-родовой сферы существования и,с другой стороны, —индивидуально-личностный, персоналистическийхарактер культурного творчества, неповторимость и «единственность»культурных феноменов. А между тем сплошная анафоричность 3-ей строфы(все строки начинаются со слова «невнятица») как бы поэтически уравниваетпротивопоставляемое, художественно знаменует столь значимое для авторасовпадение в самом главном.Теперь обратимся к соотношению «тишина» — «гул / шум». «Гул» вданном случае конкретизируется как «гул множеств, идущих на форум».Изначально Форум — площадь в древнем Риме, на которой происходилинародные собрания и совершался суд.
Вторичные, нарицательные значенияданного слова —место публичных выступлений, представительное имноголюдное собрание с целью решения важных общественных вопросов. Впроцитированной стиховой формуле актуализируются сразу несколькоаспектов:семантикацеремониальнойшума,семантика«торжественности»множественности,семантикаи,семантиканаконец,центростремительной упорядоченности происходящего (не тривиальныйхаос, не дикое и деструктивное беснование толп, а шествие на форум).
Темсамым интегрируются воедино и поэтически «примиряются» мотивсильного, нерасчлененного, «невнятного», как бы синкретического звучанияи мотив телеологической центростремительности, движения от хаоса к387смыслу735. Что касается «шума ушного», то здесь, возможно, имеется в видутот предшествующий словесному оформлению «ритмический гул», который,по признаниям многих поэтов, знаменует начальную фазу творческогопроцесса, первую стадию поэтического наития.Особого комментария заслуживает первое двустишие последнегокатрена. «Все кувшины Востока» по всей вероятности символизируютизобилие, брутальную яркость, разнообразие и громоздкую, пышнуюпестроту мира (причём то, что из них изливается, тоже, по-видимому, входитв этот образ изобилия, подразумевается им).
«Кувшины Востока»несомненно перекликаются с «полной чашей» из первой части цикла изаставляют снова вспомнить «громокипящий» кубок Гебы и многие другиеподобные мифологемы. Но самое интересное в данном двустишии не это, ато, что «кувшины Востока» соседствуют с «лобным всхолмьем». И не простососедствуют, а как будто приводятся к этому «всхолмью» как к некоейконечной цели, вершине всего и вся.
Причём возможно, что в данном случаепредлог «на» («кувшины… на… всхолмье») в лишенном сказуемого,эллиптическом предложении означает бурное излияние содержимого этих«кувшинов».В противовес символике изобилия и пестроты «лобное всхолмье» — этооткрытоевсемветрамвозвышение,голое,ничемнеукрашенноепространство. Лексема «лобное» здесь сочетает в своей семантике дваассоциативных ряда: 1) трибуна, кафедра, место публичного оглашениявысочайших повелений; 2) место публичной казни.
Первый ряд безусловнокоррелирует с символикой «форума» из предыдущей строфы. Второй — поассоциативной цепочке несомненно восходит к Голгофе — месту распятияХриста. Нетрудно доказать, что в определенном ракурсе оба семантических735Ср. с разработкой данной темы в стихотворении А. Ахматовой «Творчество», где поэтическипрослеживается движение от «неузнанных и пленных голосов», от «бездны шёпотов и звонов» к«сужающемуся кругу» и встающему над «бездной» «всё победившему звуку» (Ахматова А.
А. Сочинения в2-х тт. Т. 1. Стихотворения и поэмы. М., 1990. С. 196).388рядасходятся,смыкаются.Вчастности,такоесближениевполнезакономерно в библейско-христианском дискурсе: Голгофа — место, гдесамая ужасная из всех смертей была претворена в победу над смертью и темсамым — в величайшее из всех торжеств. С этого момента Голгофа получаетвхристианскомсознаниизначениесвоеобразного«центрамира»,священного пересечения множества разнонаправленных осей. А Честной иЖивотворящий Крест в качестве искупительного Крестного Древа начинаетсоотноситься с Древом Познания и с Древом Жизни736. Если вглядеться вобразную конструкцию последней строфы «Куста», то представляетсявозможным и такое (среди прочих) её прочтение: «лобное всхолмье» как бывбирает в себя изобильное содержимое «всех кувшинов Востока»,диалектически «снимает» его и в каком-то смысле замещает и отменяет737.В связи с этим вспоминается известная (и, конечно, богословски небесспорная) мысль свящ.
Павла Флоренского о том, что христианскоетаинство некоторым образом вобрало в себя, как бы в «свёрнутом» виде, весьразмах и всю грандиозность («грозное величие и массивность»)738дохристианских и внехристианских жертвоприношений. Раскрывая этумысль, Флоренский предлагает читателю вообразить поражающие своейжутковатой брутальностью и количественно ошеломляющие атрибутыветхозаветных культовых действ («не очаг, а целый пожар», «запах гари исала», «запах крови, тука, фимиама», «трубные звуки», «пение бесчисленныххоров», «стоны животных» и т.
д.), а затем умозаключает: «И если страшнатень реальности, то сколь страшнее самая реальность. Количественнаявеличественность культа ветхозаветного как бы сжимается в качественную736Эта тематический комплекс чрезвычайно глубоко развит в «Statera facta est corporis» С.
Аверинцева:«…итог всех долгих тяжб, итог всех правд / несогласуемых. /…/ Здесь, на Голгофе; в самой точке схода /материков, у средоточья мира; / над черепом Родителя людей. / Как всё сошлось, как точно всё сошлось: /вот жесткий брус, четырехгранный ствол, / обтесанный. Ни ветви, ни листка: / отсечено убранство. Этодрево / есть образ непреложной прямизны…» и т. д. (Аверинцев Сергей. Стихи духовные. С.
18)737Интересно, что в цикле «Деревья» Цветаева дважды сравнивает лес с «Палестиной».738Флоренский П. А. Собрание сочинений. Философия культа (Опыт православной антроподицеи). М.,Мысль. 2004. С. 41.389напряженность культа новозаветного. Не быки, козлы и агнцы, но СамГосподь… принёс Себя в Жертву…»739.Конечно, религиозно-библейский аспект предпоследнего двустишия уЦветаевой едва намечен и почти не проявлен. Но текстуальная смычкаоппозиция «кувшины Востока» — «лобное всхолмье» несомненно дает намоснования для подобных экстраполяций (особенно с учетом проведеннойнами ассоциативной параллели между «полной чашей куста» и архетипомЧаши евхаристической, с одной стороны, и, с другой стороны, — между«чашей куста» и «кувшинами Востока»).
И если к христианскому решениюзатронутой коллизии Цветаева в явном виде всё-таки не приходит, тоблагодаря архетипической насыщенности текста ей всё же удаетсяхудожественно согласовать символику дионисийской трагической героики ибезоглядности с символикой центростремительности, катартичности иединства.§ 2. 1. 7. Петербургский топос как пространство истории и культуры(«Ведь где-то есть простая жизнь и свет…» А. Ахматовой)Впервые стихотворение «Ведь где-то есть простая жизнь и свет…» былоопубликовано в 1916 году в петербургском журнале «Северные записки»(1916, №1).
Первоначально автограф текста был приложен к письмуАхматовойН.С.Гумилевуот16июля1915года.Впоследствиистихотворение было включено автором в книгу «Белая стая» (1917).Приведем текст полностью740.Ведь где-то есть простая жизнь и свет,Прозрачный, тёплый и весёлый…739Там же. С. 45. Несколькими страницами ранее Флоренский пишет: «…если бы огонь, клокочущий вСвятой Чаше, являлся в формах, равносильных формам древним, никакая плоть не выдержала бы» (Там же.С.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
