Диссертация (1098033), страница 81
Текст из файла (страница 81)
Но рассмотренное нами стихотворениехудожественно свидетельствует о том, что в этом модусе существования естьместо и подлинной радости служения, и сладостному сознанию высшейправды и правоты. И именно это делает возможным поэтико-патетическоеего освещение, изображение этого «горького» и «трудного» бытия как сферывозвышенной героики.«Еле слышному» голосу Музы в «городе славы и беды» не сужденабыстрая смерть. Здесь «слово» становится «славой», а значит – достояниемвсех.§ 2. 1. 8.
Интертекстуальность как форма осознанного взаимодействия страдицией (Стихотворение А. Ахматовой «Творчество»)Стихотворение, о котором пойдёт речь, написано в 1936 году и открываетсоставленный автором позже (из текстов разных лет) лирический цикл«Тайны ремесла». Он, в свою очередь, вошёл в последний раздел последнегоприжизненного сборника Ахматовой – «Бег времени» (1965). Приведёмстихотворение полностью.760Бывает так: какая-то истома;В ушах не умолкает бой часов;Вдали раскат стихающего грома.Неузнанных и пленных голосовМне чудятся и жалобы и стоны,760Текст стихотворения приводится по изд.: Ахматова А.А.
Сочинения в 2 т. М.: Художественная литература.1990. Т. 1, С. 196.408Сужается какой-то тайный круг,Но в этой бездне шепотов и звоновВстает один, всё победивший звук.Так вкруг него непоправимо тихо,Что слышно, как в лесу растет трава,Как по земле идёт с котомкой лихо…Но вот уже послышались словаИ легких рифм сигнальные звоночки, –Тогда я начинаю понимать,И просто продиктованные строчкиЛожатся в белоснежную тетрадь.Итак, перед нами описание творческого процесса. Но, разумеется, отнюдьне прямая лирическая трансляция единичного, здесь и сейчас переживаемогодушевного события. Определения, трактующие лирику как непосредственноевыражение душевного состояния субъекта, в большей степени характеризуютспецифику формы, структурные особенности лирического высказывания,нежели ее психологическую суть.
Так называемые «исповедальность» и«экспрессивность» в поэзии должны пониматься не буквально, но скорее какжанрово-стилистические характеристики. Этот неизбежный «зазор» междуавторской психологией и объективным содержанием творения, конечно же,сильно разнится у разных художников и в разных текстах. Что до Ахматовой,то это – один из самых неинтимных поэтов761. Ее стилистику отличаетпринципиальная ориентация на общезначимое и сверхличное и, как761Ср. характеристику Л.Я. Гинзбург: «Ахматова – поэт сухой. Ничего нутряного, ничего непросеянного.
Это унеё общеакмеистское. Особая профильтрованность сближает непохожих Ахматову, Гумилева,Мандельштама» (Гинзбург Л. Записные книжки. Воспоминания. Эссе. СПб., 2002. С. 45).409следствие, строжайшая отфильтрованность чувства и слова.
Забегаянескольковперед,отметимтакже,чтопредметомописания(ихудожественного осмысления) в рассматриваемом тексте как раз-то иявляется процесс претворения исходных творческих импульсов в объективнозначимый и эстетически ощутимый смысл.Осознательнойнеэкспрессивности,отрешенностистихотворениясвидетельствуют и особенности его структуры. Иногда стихи о творческомпроцессе как бы имитируют прямую экспрессию, структурно подражаютнепосредственной «стенографической» записи происходящего. (Ближайшиепримеры: «Творчество» Брюсова, «Приближается звук…» Блока, «В черномнебеслованачертаны…»Цветаевой.)Построениеахматовскогостихотворения, напротив, с первых строк недвусмысленно свидетельствует осознательной авторской установке на художественное обобщение. Ужеформула зачина («Бывает так…») указывает на то, что описывается неединственноеинеповторимоесостояниедуши,апериодическиповторяющееся.Очевидно, что перед нами, во-первых, художественная рефлексияпоэтического труда, а во-вторых, – попытка описать сверхличную,универсальную модель творческого процесса.Чрезвычайнаянасыщенностьтекстатрадиционнойэмблематикой,тщательно продуманными реминисценциями также даёт все основанияговорить об осознанной концептуальности замысла.
Как это часто бывает уАхматовой, она идет от освященных традицией формул, от готовой, легкоузнаваемой«канвы»,темсамымсразувключаясвоёпоэтическоевысказывание в отчетливый историко-литературный контекст, делая егорепликой в диалоге с наиболее значимыми для автора предшественниками исовременниками, ассоциативно намагничивая все входящие в произведениеэлементы.410Перед нами сюжетно-образная цепочка, охватывающая все фазытворческого процесса, но дающая их в самом общем, неразвернутом, почтисхематическом виде.
Поэт словно легкими прикосновениями пробегается повсем знакомой ассоциативной клавиатуре; не столько изображает, сколькопунктирно «обозначает» легко распознаваемые топосы.За ахматовским текстом ощутимо проступают пушкинские «Осень» и«Пророк», «ночные» стихи Тютчева, «метафизическая» и «психологическая»лирика символистов и многое другое. Ахматова намеренно ступает по чужимследам, причем не только воспроизводит «чужое», но и отталкивается оттого, что ею уже преодолено, искусно выстраивает собственную трактовкутемы, однако не путем изобретения новых «формул», а посредством особойрасстановки акцентов внутри прежних, «классических».Лирический сюжет стихотворения соответствует траектории креативногоакта – от предтворческой «истомы» до итоговой письменной фиксацииноворожденного творения, когда «строчки ложатся в… тетрадь».
Пиковый ипереломный момент сюжета (композиционный «экватор») приходится навосьмой стих. Исходя из этого стихотворение может быть разделено на двечасти: в первой – исходное томленье, наитие, борьба с хаосом, «муки слова»,агональная762стадия созидания;во второй–момент эстетическойгармонизации, завершения и объективации творческого результата.Примечательно, что переход от разноголосицы стихий к упорядоченностии катартическому просветлению не только описан, но и отчетливо воплощенв структуре стиха на всех его уровнях – от образного ряда до синтагматики(так, анжамбеман в 4 – 5 строках искусно передает едва уловимое«задыхание» ритма).762От греч.
agon (борьба, состязание).411Уже при первом, беглом чтении бросается в глаза, что 1 и 2 частистихотворения существенно разнятся в содержательном и художественномотношении, и в первую очередь – стилистически.Рассмотрим первую часть.Ее образный ряд несет на себе некий ирреальный отсвет (несмолкаемый«бой часов» причудливо сливается с отдалённым «громом» и невнятными,жалобно-зловещими стенаниями таинственного хора «неузнанных и пленныхголосов»763) и символизирует, судя по всему, субъективно переживаемую(«мне чудятся») реальность наития. Не содержащая в общем-то прямыхцитат, первая часть стихотворения, тем не менее, ощутимо реминисцентна,составлена из «опознавательных знаков», известных опытному читателю.
Вто же время «чужое слово» контекстуально трансформировано, причем болееотдаленные по времени первоисточники (прежде всего Пушкин и Тютчев)предстаютвпреломлениисравнительноблизких(хронологически)художественных систем (Анненский, Брюсов, Блок и пр.). В результатеинтертекстуальные пласты как бы накладываются один на другой, образуяэффект многослойной призмы. Вглядываясь в ее верхний «слой», мыконстатируем,чтоперваячасть«Творчества»преимущественновоспроизводит – точнее, моделирует – символистскую (и шире –романтическую) стилистику, призванную передать тревожное ощущениетайны и иррациональное волнение.
Это заметно даже на лексическом уровне:«чудится», «тайныйкруг», «бездна», истома «какая-то», тайный круг«какой-то», голоса «неузнанные». Впрочем, здесь следует разграничитьвнешние (не очень существенные) аналогии и глубинные созвучия.Так, название и сюжет стихотворения, на первый взгляд, ближайшимобразом ассоциируются с одноименным творением В. Брюсова («Теньнесозданных созданий…», 1895). Однако при поверхностном сходстве763Видимо, «голоса» «пленные» оттого, что «неузнанные» - не познанные, не поименованные.Пленённость, скованность «голосов» - в их принадлежности к хтоническому, природно-стихийному миру.Свобода мыслится как выход из природного круговорота в зону Смысла и Иерархичности. Отсюда поэт – тот,кто «расколдовывает» голоса стихий актом познания (поименования) и тем самым освобождает их.412мотивов (коллизии превращения «несозданного» в «созданное») имеет местопринципиальное различие в их художественной реализации.
Млеющей,визионерски зачарованной тональности Брюсова (ср.: «тайны… с ласкойластятся ко мне» и т.п.) совсем не созвучна сдержанно-строгая тональностьахматовской медитации. Поэтому попробуем всмотреться в более глубокиеинтертекстуальные слои.Первым среди признаков приближающегося наития называется «истома»(мотив томленья, томительности). Тем самым начальный стих косвенноотсылает к пушкинскому «духовной жаждою томим…». Кроме того, первыестроки «Творчества» вызывают в памяти начало «Бессонницы» Тютчева:«Часов однообразный бой, томительная ночи повесть…».
Отдаленный«гром», близкое и грозное дыхание хаоса, невнятно и мятежно ропщущая«бездна» – всё это, несомненно, тютчевская топика. Однако эмоциональностилистическая окраска, тональность, языковой строй ахматовского зачинасущественно иные, нежели в «Бессоннице» и в «Пророке»: вместо одическойторжественности – как будто «камерные» интонации, а стилевой ореол«истомы» скорее наводит на ассоциации с мечтательной томностью, нежелис палящей «духовной жаждой… в пустыне» или с тютчевским ужасом передраспахнувшейся бездной мироздания. Даже фигурирующий у Ахматовой«раскат грома» и тот звучит «вдали», наделен эпитетом «стихающий» (ср. в«Пророке»: «И внял я неба содроганье…»).
В зачине «Творчества» намвидится намек на психологизм и утонченную рефлексию, в большей степениприсущие второму по значимости после Пушкина литературному учителюАхматовой – И. Анненскому.«Томленье», «томительный», как известно, – излюбленные и несомненноключевыесловавлирическомлексиконеАнненского,поэтическиименовавшего (в «Третьем мучительном сонете») свое творчество «минутами413праздного томленья, перегоревшими на медленном огне».764 (Ср. в «Черномсилуэте» из «Трилистника обреченности»: "Пока в тоске растущего испуга /Томиться нам, живя, еще дано...».) В связи с семантикой «томленья» уАнненского процитируем А. Барзаха: «Это слово очень точно передает одиниз смысловых оттенков "пограничного переживания" Анненского; дажепрямое значение слова "томить" – "долго парить на медленном огне взакрытой посуде" – удивительно точно соответствует тому "набуханию","нарастанию",вкупесмучительнойнеразрешаемостью,которыеисоставляют существо этого переживания… Будучи и общеязыковым, иличным синонимом "тоски", "томление" вполне естественно связывается уАнненского с поэзией: "ты нас томишь, боготворима..." ("Поэзия")».765Однакоотмеченныенамипсихологизм,камерность,характерная«томность» (тоже не развернутые, а лишь обозначенные) не тождественныавторскому модусу видения.
Как и брюсовская «магия», они являютсяобъектом художественной рефлексии, особым образом отчуждаются.Вспомним теперь, что в сходном, но все же несколько ином (нежели уАнненского) семантическом ключе мотив «томленья» функционирует ураннегоМандельштама.«Томленье»(вкупесоднокореннымиобразованиями), «тоска» и «печаль» в большинстве случаев маркируют уавтора «Камня» то мучительное чувство самоотчуждения, самонетождества,которое нередко образует субъективную почву творческого акта, но котороесамо по себе в онтологическом смысле есть ничто и должно быть претворенов нечто, объективироваться в сверхличном – в совершенном творении, в«вещи» (из «тяжести недоброй» превратиться в «прекрасное» 766).764«Томленье» фигурирует и в посвященном памяти Анненского стихотворении А.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
