Диссертация (1098033), страница 86
Текст из файла (страница 86)
Историческая поэтика // Теория литературы: В 2 т. / Под ред. Н.Д. Тамарченко. М.,2004. Т. 2. С. 117-220. Ситуация начала ощутимо меняться в период предромантизма. Л. Гинзбург (в статье«Частное и общее в лирическом стихотворении» (1974) и в книге «О лирике» (1979)) квалифицировала этотсдвиг как начало господства «индуктивных» стратегий в словесности. Однако инерция дедуктивногомышления в культуре в целом сохранялась до рубежа 19 – 20 веков. Примечательно, что современныйлитературный неотрадиционализм практикует сложное взатимодействие индуктивных стратегий и «новойдедуктивности» (О. Седакова). См.
об этом: Тюпа В.И. Литература и ментальность. М., 2008; Скляров О.Н. «Взаговоре против пустоты и небытия»: Неотрадиционализм в русской литературе 20 века. М. 2014.805Значение понятий «экзистенциальность», «экзистенциальный» в лексиконе Л. Гинзбург не следуетсмешивать со специфической их трактовкой в сочинениях Ж.-П. Сартра и А. Камю. А.Л.
Зорин: «…для нее(для Л. Гинзбург – О.С.) была неприемлема экзистенциалистская абстракция ”чистой личности в еесуществовании”» (Зорин А.Л. Указ. соч. С. 58). Экзистенция у Л. Гинзбург всегда в той или иной мереопосредована социальным опытом.806«Автоматическое письмо» сюрреалистов, как и любые попытки возвести изображение бессознательныхпсихических процессов в ранг эстетического, Л. Гинзбург считала непродуктивной и в известном смысле433называемого беспредпосылочного мышления. Исходный умственный багажповествователя в «Мысли…» включает в себя и данные опыта (не тольколичного,ноиисторического807),ихорошоусвоенныекультурно-философские теории Нового времени, и унаследованный из европейскойинтеллектуальной традиции мощный логико-аналитический аппарат808, и,наконец, – свои собственные, «выстраданные» убеждения и интуиции,которые, не обладая статусом безусловных аксиом, тем не менее образуютсравнительноустойчивыйориентационныйкаркас.«Неготовым»,«необеспеченным», лишенным прочных опор в данном случае оказываетсятолько тот отдел (или верхний ярус) жизневосприятия, который предполагаетзнание о «последних вещах» и отвечает за завершенность структурысознания809, за наполнение ясным смыслом всех поведенческих актов и заокончательную интеграцию всех сегментов и уровней духовного микрокосмав единстве цельного миропонимания.Контр-дедуктивность анализируемого текста, следовательно, заключаетсяне в стремлении начать с нуля, дабы увидеть мир как бы впервые и зановодать имена вещам (одна из ключевых интенций футуризма и авангарда вцелом810), а в попытке осуществить кардинальную ревизию всего корпусатупиковой тенденцией в искусстве авангарда (см., например: Гинзбург Л.
Гинзбург Л. Литература в поискахреальности. Л., 1987. С. 37 – 53).807Категория исторического сознания – также одна из центральных в аналитическом тезаурусе Л. Гинзбург.В «Мысли…» историческое сознание постулируется как «третья» (после любви и творчества) ступень на пути«имманентного человека» к объективному и всеобщему. Характерно, что даже сугубо персональный,интимный опыт Л.
Гинзбург умела и всегда стремилась оформить как исторический.808Полное доверие нарратора к принципам и методам классической (аристотелианской) рациональностиуже само по себе побуждает внести существенные коррективы в изначальный тезис о «необеспеченности»авторского сознания априорным («готовым») аксиоматическим базисом.809Знание о «последних вещах» и завершенность сознания вовсе не предполагают абсолютнойпознанности всех тайн мироздания (так, отчетливость религиозно-церковного мышления вполне уживаетсяс идеей непостижимости Всевышнего). Речь идет о такой завершенности (определенности) общей картинымира, которая необходима и достаточна для ценностной саморегуляции индивида во всех ситуацияхсуществования.810Достаточно вспомнить стремление тех же обэриутов увидеть действительность «голыми глазами» (цит.по кн.: Тюпа В.И.
Литература и ментальность. М., 2008. С. 169).434сложившихся умственных привычек, «додумать до конца свои мысли»811(529). При этом исходная индивидуально-психологическая (и одновременнопоколенческая) «неопертость», постклассическая проблематичность сознанияв некотором роде выходит на очную ставку с грандиозным массивомкультурных аксиом и универсалий, в рамках которой всё личное и стихийноеповеряется общезначимым, а всеобщее – личным. Причем – повторимся –этот художественно-философский «эксперимент» предпринимается отнюдьне с целью разобраться в себе812, а с целью максимально прояснить кругмучительных вопросов, неразрывно связывающих лично-экзистенциальное суниверсально-всечеловеческим. Так прояснить, чтобы обретенное пониманиегодилось не только для личных нужд души, но удовлетворяло бытребованиям и критериям всеобщего, то есть имело бы объективноезначение.
Здесь задается фарватер дальнейшему движению рефлексии,которое в итоге приведет повествователя к основополагающему тезису:«ценности невыводимы из замкнутой личности» (569); а это значит, чточеловек всегда обретает их за пределами своего автономного «я», даже еслине может обосновать их трансцендентный статус и продолжает считать«имманентными».813***Отыскиваятропинкукподлинно-всеобщему,герой-повествовательтщательно расчищает «завалы», нагромождения того, что представляется емуквази-ценностями, аксиологическими фикциями. Отсекает инерционные,«накатанные» ходы сознания и социального поведения, претендующие наблагополучное, унифицированное решение «последних вопросов».811Из работы 1931 года «Возвращение домой»: «Против бессознательности есть только одно средство –додумать до конца свои мысли» (529).
Эта формула в чуть измененном варианте присутствует и в«Мысли…» (стр. 571).812Ср. с записью 1960-х годов: «Интерес к себе… у меня, например, иссяк окончательно к тридцати годам»(225).813Так повествователь, подвергающий критической проверке все априорные аксиомы, зиждущие здание«объективной истины», открыто признает одно из базовых аксиоматических положений – о том, что истинаможет быть не иначе как всеобщей и только в этом качестве имеет достоверный бытийный статус.435Ближайший уровень «всеобщего», который на поверку оказываетсяобластью мировоззренческих штампов и механических мыслительныхпривычек, – это обыденное массовое сознание (стр. 547-552). Не столь уждалеко от этого уровня (частично совпадая с ним) располагается сфераобыденного интеллигентского сознания, оснащенного надежной бронейразличных «защитных уловок» (550) и «механизмов вытеснения» (547).Осуществляемый автором подробный обзор и анализ различных типовотношения к смерти преследует цель показать многообразие умственныхтупиков, форм самообмана, мыслительной рутины.
Последовательнопрепарируютсяобывательское «отвлечение», интеллигентская ирония,наивный гедонизм, добровольная позитивистская слепота к «проклятым»метафизическим вопросам и т.д. (Важное место в этом ряду занимает анализобыденного религиозного сознания, но об этом мы собираемся говоритьотдельно.)Стоит отметить и то, что первоначально вся панорама мнений, оценок,позиций дается в связи с газетной «статьей профессора Лондона обудлиннении срока человеческой жизни» (552), тогда как сама газета«попалась» повествователю «в парикмахерской» (552). Всякий, кто обратилна это внимание, не пройдет и мимо фразы «парикмахерская ступенькамивыходит на Невский…» (553). «Газета» и «парикмахерская» – отчетливыемаркеры сиюминутного, суетного. Выход на Невский – не только сюжетнозначимаясменахронотопа,подготовленномучитателю,ноисменанарраторракурса.оперируетАдресуяськассоциативнонамагниченными понятиями-символами.
Во-первых, Невский – центральныйпроспект, главная артерия города, место схождения всех дорог, что наводитна мысль о центростремительном движении медитации. Во-вторых,«Невский»–субститутлитературногоПетербурга,знаменующегоевропейскую, интеллектуальную, «всемирно отзывчивую» ориентациюпослепетровской культуры (с этого момента в повествовательном потоке436суждения анонимных обывателей и интеллигентов потесняются цитатами,ссылками на труды и примерами из жизни известных писателей и ученых:Свифта, Чехова, Гёте, Фрейда, Розанова, Б. Энгельгардта и др.
(553-555)).Так осуществляется переход к следующему, более высокому уровню общего,переключение из модуса повседневной душевной рутины в модускультурного сознания и высокого историзма. (Впрочем, переключение это в«Мысли…» не одномоментно и не окончательно; явление «Невского» –после «парикмахерской» – намечает контуры значимой для автора системыкоординат, напоминает о «ступенчатой» (см. выше) связи великого и малого,однако в дальнейшем ракурс осмысления темы еще не раз будетперемещаться от приземленно-будничного полюса к утонченно-культурномуи обратно.)На этом этапе повествования одним из доминантных становитсязвучавший до этого приглушенно мотив тщетности количественногопродления жизни («Как будто бессмыслица, длящаяся вечно, лучшекратковременной бессмыслицы» (568)).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
