Диссертация (1100405), страница 36
Текст из файла (страница 36)
Но ты на себя не клевещи, Дима… тыдураком не был.ШУЛЕПНИКОВ: Чего не было, того не было! Ты у нас парень – молоток!АЛИНА ФЕДОРОВНА: Молодец, ты всегда был рассудительным!ГЛЕБОВ: Не помню, чтоб я был особенным молотком. 148 ШУЛЕПНИКОВ: Ну, как же: ты очень ловко рассчитался со стариком. Да и с другими тоже.ГАНЧУК: Обвинять меня в недооценке роли классовой борьбы! Когда я работал вгубчека!..ГЛЕБОВ: Да ведь я не был на том собрании.СОНЯ: У него умерла баба Нила.ЮЛИЯ МИХАЙЛОВНА: Какая удачная смерть…ГЛЕБОВ: А что было на втором собрании, я не помню.
Это было так давно.СОНЯ: Невероятно давно…ЮЛИЯ МИХАЙЛОВНА: Все мы тогда еще были живы. И только недавно кончиласьвойна.ГЛЕБОВ: На первом собрании я не был. У меня умерла бабушка. А что было на втором собрании – я не помню.ДРУЗЯЕВ: Не помните? Придется припомнить.ШИРЕЙКО: Всем придется припомнить!<…>ГЛЕБОВ: То, что исчезло из памяти – исчезло навсегда! Это хорошо, это правильно!.. Память не должна быть ядом, который медленно разлагает и отравляетчеловека всю жизнь…ШУЛЕПНИКОВ: Нет, брат, а я все помню! Все, все! У меня память адская. Еще доинститута все помню! Школу нашу! Наш дом на набережной! [Трифонов, Любимов,1982a, с.
101-102]Реплики окружающих Глебова персонажей можно интерпретировать двояко.С одной стороны – как условные реплики реальных персонажей, как если бы импредоставилась возможность сейчас прокомментировать произошедшие события.Это оценочные высказывания Шулепникова, Юлии Михайловны, императивШирейко, оправдательное слово Сони.
Субъектами речи выступают здесь персонажи не времени диегезиса, а времени после свершившихся событий.С другой стороны, их можно интерпретировать как голоса внутри сознанияГлебова. Многие из них в точности повторяют свои реплики, которые они скажут вплане диегезиса, так что их можно представить как иллюзию Глебова, его обсессию 149 воспоминаниями, как голоса из его прошлого, прибереженные его памятью.
Это реплики «Какая удачная смерть» Юлии Михайловны, «У него умерла баба Нина»Сони. В пользу этой версии говорит то, что Соня и Юлия Михайловна на моментвоспоминания Глебова уже мертвы. Их реплики, на наш взгляд, можно считатьвизуализацией авторского текста «И только Глебов чуял нечто – теперь не определишь точно, что именно – тревожащее, как глухие голоса яви, проникающие в сон»[Трифонов, 1986a, с. 375].Отнесение текста с не эксплицированным субъектом модуса тому или иномурассказчику обнаруживает интерпретацию субъектной перспективы авторскоготекста. «И с этого, наверное, времени, с кожаных штанов, с пугача и геройскогоповедения <…> зародилось то свинцовое, та тяжесть на дне души...» [там же], –говорится в повести после описания эпизода избиения Шулепникова, где Левка несказал отчиму, кто его бил.
В тексте не говорится, на дне чьей души зародилось чувство тяжести. По контексту понятно, что имеется в виду Глебов, который предалтоварищей, сказав, кто участвовал в избиении, отведя от самого себя вину. И винсценировке этот текст озвучивает именно Глебов [Трифонов, Любимов, 1982a,с.
104], эксплицитно становясь авторизатором высказывания. Реплику же о Друзяеве«А возник он как будто только затем, чтобы выполнить какую-то быстролетнуюмиссию. Налетел, выполнил и исчез» [Трифонов, 1986a, с. 445] – инсценировщикиотдают Неизвестному [Трифонов, Любимов, 1982a, с. 124], переживающему засудьбу Сони и профессора Ганчука, к закату карьеры которого привели действияДрузяева и Глебова.
«“Эй, парень, а по ха не хо?” Значило: по харе не хочешь? Собственно, это был вызов на драку» [Трифонов, 1986a, с. 389] – трансформируется вутверждение Шулепникова, прерывающее разыгрываемый на сцене эпизод с дракой,в которой он пострадал: «Я только потом узнал, что “по ха не хо” – означает: по харене хочешь?» [Трифонов, Любимов, 1982a, с. 102].Реплики других рассказчиков, несогласных с версией Глебова, отражают конфликт внутри самого героя и его чувство вины. В спектакле Театра на ТаганкесценографДавидБоровскийвыстроилфасадДомананабережной–снепрекращающимися окнами десятков квартир, из которых до Глебова, находящегося на узкой полоске просцениума, и доносились голоса остальных персонажей –кто-то открывал окно, кто-то говорил, не открывая (см.
рис. 14-15 в Приложении). 150 Актеры пересекали границу дома – и сцены оживали [Рудницкий, 1990, с. 280-281].В эти окна Глебов смотрелся как в зеркало и то узнавал, то не узнавал себя. Вместе сГлебовым зрители всматривались в свое прошлое, в истоки современнойглебовщины, вместе с Глебовым пытались разобраться в самих себе.§ 4.4. Режим высказыванияI. Речевая интерпретация эгоцентрических элементов языкаРетроспективныйпротивопоставленныйпринципорганизацииустремлениютолькоперволичноговпередповествования,третьеличнойформы,сформулировал А.
А. Мендилоу: «Суть такого романа в том, что он ретроспективен,что в нем декларирована временная дистанция между временем вымысла, временемпроисходящих событий, и актуальным временем нарратора, временем его записиэтих событий. Разница между написанием истории вперед от прошлого, как втретьеличном романе, и назад от настоящего, как в перволичном романе, огромна.Хотя обе истории в равной мере пишутся в прошедшем времени, в первой создаетсяиллюзия действия в процессе совершения, в последней действие переживается какуже произошедшее» [Mendilow, 1952, p.
106-107].Cобытия прошлого в сценическом гомодиегетическом повествовании даютсячерез призму их восприятия героями «сегодня», в отношении к моменту их речивоспоминания, изображаемому синхронным моменту восприятия ее зрителем.А. Точка отсчета «здесь и сейчас» акта наррации есть в исходномпроизведенииВ большинстве перволичных произведений изначально присутствует точкаотсчета «здесь и сейчас» момента рассказа/воспоминания персонажа о событияхсвоего прошлого.
Эксплицитные показатели – наличие дейктических временныхнаречий тогда / сегодня, сейчас, теперь.Так, в «Чикаго» А. Асвани в речи Наги есть «сегодня», о котором он пишет вначале и конце дневника, дейктическая точка: «Je revins à la résidence universitairevers minuit. Je me déshabillai, me jetai sur le lit et plongeai dans un profond sommeil.Jusqu'à aujourd'hui, je ne me souviens de ce qui m'est arrivé que d'une manière imprécise, 151 comme si je me remémorais un rêve.
J’ouvris les yeux…»116 [Aswany, 2007, p. 438;Aswany/ Martinelli, p. 89]. О времени наррации он говорит в настоящем времени, особытиях диегезиса – в прошедшем (passé simple).«Кроткая» Ф. М. Достоевского основана на резких переходах от хронологического описывания истории к осознанию трагического финала, который нельзяповернуть вспять. Герой повести раздираем фактом самоубийства жены и рассказывает историю, оправдываясь и отвечая на вопросы воображаемого судьи, всевремя возвращающего его к страшному настоящему: «И что ж, повторяю, что вымне указываете там на столе? Да разве это оригинально, что там на столе?»; «Ах,слушайте! слушайте! Вот теперь уже началось, а то я всё путался…»В спектакле И.
Керученко 2009 года (см. рис. 26-27 в Приложении) на сценеМТЮЗа вместо отделенного от сцены зрительного зала зрителей помещают вмаленькую комнатку, где тут же актер, перебирая немногие драгоценности и вещи,рассказывает о своем браке – это та самая комната, в которой они жили и в которойпроизошло самоубийство. Репрезентация сюжета чередуется с рассказом героя особытиях зрителю, воспроизведение истории с ней живой, как «тогда», – содиночеством, отчаянием и поздним раскаянием «теперь».
Спектакль начинается сослов героя (после них на сцене появляется также Кроткая):ОН: Кто у нас тогда первый начал? Никто. Само началось с первого шага. Я сказал,что я ввел ее в дом под строгостью, однако с первого же шага смягчил. Еще невесте,ей было объяснено, что она займется приемом закладов и выдачей денег, и она ведьтогда ничего не сказала (это заметьте). Мало того, – принялась за дело даже сусердием [цит. по: Достоевский, 1956, с.
449].К временному плану наррации относятся обращения к слушающим в настоящем времени (заметьте), речевые формулировки с перфективным значением (я сказал). К временному плану диегезиса – глаголы в прошедшем времени с аористивнойфункцией (ввел, смягчил, было объяснено, не сказала, принялась). Дейктики «еще» и«тогда» свидетельствуют о различии между этими планами и о помещении временной точки зрения в данном отрывке текста во времени героя-повествующего. Любо 116«К полуночи я вернулся в общежитие, разделся, лег и сразу заснул глубоким сном.
И сейчас я помнюслучившееся нечетко, как будто оно тоже произошло во сне. Я открыл глаза…» [Асуани, 2012, с. 367]. 152 пытно, что настоящее время рассказчика считается синхронным настоящему зрителя, дистанция между реальным XIX для героев и XXI веком для публики здесь врасчет не берется.Так же не возникает дистанции между рассказчиком Григорьевым, живущим вXIX веке, и зрителями XX века в инсценировке «Бесов» А. Камю:ANTON GRIGOREIEV, LE NARRATEUR: Mesdames, Messieurs,Les étranges événements auxquels vous allez assister se sont produits dans notreville de province sous l'influence de mon respectable ami le professeur StépanTrophimovitch Verkhovensky.
<…> Ah ! j'oubliais de vous dire que StépanTrophimovitch était deux fois veuf et une seule fois père117 [Dostoïevski/Camus, 1959,p. 15].Григорьев в данной реплике выступает в роли рассказчика, «я» отсылает к «я»повествующему, Григорьеву после событий, а второе лицо имеет в качестве референта зрителей.
В его речи употребляются времена плана речи (futur proche, passésimple, imparfait), имеюшие в качестве точки отсчета момент рассказа Григорьевазрителю118. Принципиально, что рассказчик обращается к реципиенту текста во втором лице, а не в третьем, как в романе119. Эгоцентрические формы в его речи дейктичны, они определяются ситуацией коммуникации – соприсутствием в одномпространстве и времени актера-рассказчика c актерами-персонажами, с одной стороны, со зрителями – с другой.В диалогических сценах с другими персонажами «я» обозначает Григорьевауже не как рассказчика, но как персонажа диегезиса, второе лицо – не зрителя, аперсонажа-собеседника. Так, Григорьев говорит Лизе: «Je connais assez bien Chatov 117АНТОН ГРИГОРЬЕВ, НАРРАТОР: Дамы и господа! Странные события, которые вы увидите, произошли внашем провинциальном городе под влиянием моего уважаемого друга, профессора Степана ТрофимовичаВерховенского.