Диссертация (1098033), страница 69
Текст из файла (страница 69)
классическую работу С. Г.Бочарова «О композиции “Дон Кихота”» (Бочаров С. Г. О художественных мирах. М., 1985).654В первом из этих стихотворений вокруг «осыпанной мукой» возлюбленной героя, выпекающей хлеб впечи, «роняя перья крыл, хлопочут херувимы» (Там же. С.
114).340там и здесь. Очевидно, что в зоне обыденности он вполне естественен. Топосрыбацкого«ремесла»обрисованкакмиртрудногосуществованья,«грубого», чернового труда, как бы пригибающего человека (физически идуховно) к земле. Ведь и «ржавый якорь», фигурирующий в первой строфе, вближайшем (буквальном) своем значении – не что иное как тяжелыйпредмет, специально предназначенный для того, чтобы прикреплять,привязывать судно к земле, оберегать, защищать от стихии и одновременнообуздывать беспечное стремленье человека отдаться воле волн – как бысимвол его уязвимости и немощи, его вечного страха и роковой скованностиперед лицом свободных стихий.Любопытно, однако, что в момент смены планов в стихотворениинеожиданно возникает мотив легкости: «…высокий парус трехугольныйлегко развертывает он».
Если развертывание паруса совпадает с явлением«ангела», то получается, что антонимичные наречия «легко» (о рыбаке) и«тяжело» (о поступи «ангела») относятся к одному и тому же действию, нохарактеризуют его с разных сторон. В тот самый миг, когда «ангелы»занимают место парусников, рыбакам впервые становится легко, а всятрудность совершающегося переходит к «ангелам».
Как будто в моментсвоего появления они снимают с людей бремя «тяжести» и принимают его насебя.В«тяжелой»поступи«ангелов»присутствуетоттеноккакбысосредоточенной напряженности, некоего возвышенного драматизма. И этонетолькоусиливаетвпечатлениегрознойподлинности,пугающейосязаемости чудесного явления, но и подчеркивает какую-то предельную,устрашающую серьезность, едва ли не героичность совершающегосядейства. Это не прогулка и даже не церемониальное шествие.
«Ангелы»совершают «дозор», заступают на стражу, и, кажется, судьбы мира всецелозависят от этого сурового «дозора». В последней строфе данное впечатлениекосвенно подтверждается скрытой антитетичностью двух начальных строк:341«Клубятся облака густые. / Дозором ангелы встают» (мотив противостоянияхаоса и светлой гармонизирующей силы). Отметим заодно и еще однуважную деталь описания: не море сотрясает хрупкие парусники, а, наоборот,«ангелы» своими «плавными крылами» «шатают» «морскую… тьму».Если следовать символико-аллегорической логике сюжета, трудящиеся«рыбари» не только оказываются под сенью «ангельских крыл», но визвестном смысле как бы составляют – вместе со своими ладьями, снастямии парусами – эти громадные и ослепительные ангельские силуэты,участвуют в «мистерии».
Так «идеальный» план вбирает в себя в полномобъемевесьпредметныймассивобыденностикакусловиесвоегоосуществления.В мифопоэтическом контексте пьесы буквальное, прагматическое значение«якоря» (балласт, «грузило» и т.д.) ассоциативно дополняется сакральнойсимволикой последнего как эмблемы надежды и крепости духа («якорьспасения»).
(Это значение восходит, в частности, к апостольскому«Посланию к Евреям», где говорится о надежде и вере в Бога как о «якоребезопасном и крепком»655.)Всюжетно-образномконтекстестихотворениявдохновенноехудожественное творчество не противоположно черновому, «ремесленному»труду, но с необходимостью предполагает его.
Фигурирующее в первойстроке понятие «ремесло» («гляжу на грубые ремесла…») является знаковыми так сказать «кодовым» для всего сюжета. Величественная мистерияорганично рождается из предшествующего ей чернового труда. Чудесноевиденье получает смысл только во взаимосвязи и в едином контексте споденщиной простых рыбаков.
Труд и сакральная мистерия выступают какзвенья единой «теургии». Словом, перед нами не хрестоматийная антитеза655Евр 6. 19. Изображение якоря можно обнаружить в раннехристианском катакомбном искусстве. Из-зачастично крестообразной формы это изображение иногда использовалось как замаскированная формаКреста (Crux dissimulata).342сакрального и «профанного», не романтический дуализм «мечты» и «факта»,а своего рода градация, иерархическое соположение этих двух модусов какступеней одной священной «лествицы», возводящей к горнему миру.Рассмотрим теперь особенности субъектной структуры стихотворения,основные черты реализованного в нём лирического «я», его позиции поотношению к предмету и адресату высказывания.Стилистика, тональность стихотворения ни в коей мере не позволяютувидеть в нем прямую экспрессию душевного потрясения лирического героя(холодноватая трезвость и самообладание – отличительные свойства почтивсей поэзии Ходасевича).
Отчетливо ощущается некоторая эмоциональнаяотстраненность героя/поэта от сообщаемого, проявляющаяся, в частности, всдержанно-суховатой (несмотря на стилевую патетику), «констатирующей»интонации рассказа о «чуде». Обратим внимание: уже в самом начале офакте «пребывания в раю» сказано: «знаю твердо…». В каком-то смысле этолишает описываемое далее «виденье» изрядной доли ошеломляющейвнезапности, априори настраивает читателя на то, что событийный сюжетпризванподтвердить,проиллюстрироватьвысказанноевзачинеутверждение. Всё это свидетельствует о преобладании дедуктивнойстратегии в реализации художественного замысла.Уже говорилось, что зачин и концовка как бы опоясывают событийную(«фабульную») часть стихотворения своеобразным «кольцом» рефлексии,которая в известном смысле выводит лирического субъекта за пределыизображенной картины в качестве ее трезвого аналитика.
Он как бы состороны, невозмутимо-отрешенно «регистрирует» преображение реальности,не посягая на подлинность этого преображения, не подвергая его сомнению,но и не растворяясь в нём до полного забвения себя. Господствующийдискурс стихотворения – сосредоточенная рефлексия. Образный ряд образуетпочти притчево-аллегорическую перспективу. Мы помним, что в первойстрофе действие перемещается из пространства «суши» («песков») в343пространство водной стихии («плещущих волн»). Затем рассматриваемыйпредмет (судно с рыбаками) удаляется («уплывает далёко»).
Меняетсявизуальная перспектива изображаемой картины. Вслед за удаляющимсяпредметом взгляд субъекта направляется «против солнца». Возникаетбогатыйоттенкамипереключающийивниманиесмысловымигероя/поэтаобертонамиидалевойчитателясобраз,отдельныхвещественных деталей и подробностей процесса на некое масштабное целое.Появляющемуся здесь в поле зрения «солнцу» уготована двойная роль: оноозарит своими лучами паруса ладей, превратив их в «розовоперые»ангельские крылья, и оно же придаст всей картине упорядоченную ивсеохватную «космичность».Начиная с третьей («пограничной») строфы меняется качество самогопереживания акта смотрения.
Судно с рыбаками, удалившись, попадает взону нестерпимого для человеческих глаз солнечного блеска, оказывается«там, куда смотреть нам больно», что косвенно намекает на переключение вкакой-то качественно иной регистр зрения. А сам смотрящий субъект через«боль» приобщается к тяжести и трудности действа. «Боль» оказывается вблизком и двойном стиховом соседстве с далью («уплывает далёко», «в далидалёкой»), и за буквальным значением «боли» (от яркого солнца) проступаетиной, сокровенный смысл: «боль» как напряженный труд всматривания внеочевидное. Такое сосредоточенное всматривание в чем-то сродниангельскому «дозору», семантически перекликается с ним.
Метафора,описывающая соприкосновение воды и неба («…гдеплещутволнывнебосклон…»), косвенно символизирует встречу небесного и земного.Последнее усилие поэтического зрения – и вот уже перед нами развернутая,всеобъемлющая «космическая» панорама, в которой сходятся земля, вода,небо, человек, предметный мир, природные стихии и силы небес.Интересно, что в начале третьей строфы модус лирического высказываниясмещается из зоны «я» в зону «мы» («…смотреть нам больно…»).344(Местоимение «мы» в зачине стихотворения – «мы в раю» – знаменуетсмежную смысловую линию, о которой речь пойдет чуть ниже.) Слово «нам»исподволь как бы расширяет ракурс видения за счет включения в негопозиции другого (других), смыкает взгляд поэта со взглядом всех.
Точказрения заметно обобщается, объективируется, становится общезначимой.Кроме того, в тексте есть как минимум еще два косвенных указания на то,что чудесную картину лирический субъект созерцает отнюдь не в одиночку,в порядке субъективной «грёзы». Это, во-первых, обращение (в четвертойстрофе) к некоему гипотетическому соучастнику созерцания (к читателю?):«ты скажешь: Ангел там…» и т.д. Во-вторых, последнее двустишие, почтипрямо свидетельствующее о том, что зрелище «ангельского шествия» –отнюдь не исключительная привилегия сообщающего о нем субъекта.Примечательно, что, уподобив парус «розовоперому крылу», лирическийсубъект как бы передоверяет дальнейшую интерпретацию происходящегоусловному собеседнику: «Ты скажешь: Ангел там высокий ступил на водытяжело…».
Данный прием заставляет вспомнить известное стихотворениеТютчева («Весенняя гроза»), где он, также переходя от буквальнопредметного плана к мифопоэтическому, использует аналогичный ход: «Тыскажешь: ветреная Геба, кормя Зевесова Орла, громокипящий кубок с неба,смеясь, на землю пролила». Лирический субъект у Ходасевича ни в коеймере не отрекается от данной интерпретации, но сам факт «перепоручения»ее другому лицу все-таки значим – возможно, как способ сохранить за собойпозицию беспристрастного наблюдателя и аналитика события.И, наконец, последнее наблюдение. В зачине стихотворения поэт говоритот первого лица («гляжу», «знаю»), но при этом – что очень существенно – неотносит факт чудесного пребывания в раю к одному себе: «мы в раю».Стиховой контекст данного утверждения не дает никаких основанийистолковать его и как отнесённое к небольшому кругу «избранных», к касте«посвященных».Значит,речьидет онекойреальности,имеющей345объективное, онтологическое содержание и актуальное значение, независящее от индивидуальной способности к осознанию «райской» сутимироздания.
Здесь кроется крайне важное отличие от традиционнойустановки романтического (и неоромантического) сознания, в основекоторой, как правило, лежит разделение человеческого сообщества навдохновенных прозорливцев-«небожителей» и остальную массу (profani), непричастную к «царству духа».Такимобразом,врассмотренномстихотворениисущественнопереосмысливаются расхожие романтико-символистские представления обидеальном и прекрасном.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
