Диссертация (1102223), страница 32
Текст из файла (страница 32)
Обратившиськ облику города, писательница смогла воссоздать не только фон событий, нетолько краски окружающего мира, но, что важнее, смогла придать ему статусЧерного Человека, заказавшего Веге реквием по ее бабушке, которойсобственно и посвящен ее биографический/автобиографический роман. А бытьможет, заказавшего реквием и по ней самой. Недаром возникает горечьвоспоминаний: «…Длинный, томительный, петербургский… петроградский?..Нет, ленинградский вечер… — Мой Петербург… — говорит ЛюбовьНиколаевна, закрывая лицо руками и плачет. Душа победит, русский народ самнайдет дорогу к правде, сотрет из своей памяти страшное слово “Ленинград”,но когда, когда?..» (Вега, БА, 91: 67).454См.: Мухачев Д. А. Указ.
соч. С. 178-186.1663.4. Категория детства в романе «Бродячий ангел»Толстовские идеи о значимости и ценности детского неискаженноговосприятия мира, о детстве как проявлении истинности и естественности бытия,находят прямое воплощение в творчестве многих писателей-эмигрантов — И. А.Бунин, А. Н. Толстой, А. М. Ремизов, М.
А. Осоргин, М. А. Алданов, И. Д.Сургучёв, Тэффи, С. Ю. Прегель, С. А. Зайцева, М. Н. Вега и другиеобращались к данной теме. В этом они явились продолжателями традициирусской литературы, в которой интерес к детству человека стал активнопроявляться к 40-50-м годам XIX века. Известные мастера слова и образа XIXвека, такие как С. Т.
Аксаков, Л. Н. Толстой, В. Г. Короленко, Н. Г. ГаринМихайловский, предавались милым сердцу воспоминаниям, перенося ихдостоверные отпечатки на страницах своих книг. В основу повести о детствебыл положен биографический принцип. Ведь повесть о детстве — повестьособого типа,имеющая свое принципиальное задание, свои устойчивыепризнаки и особенности как повесть с длительной историей развития,богатейшими традициями, ведущими начало от русской классическойлитературы. Эти произведения задумывались как повести о воспитании — оросте, развитии, становлении характера героя, проходящего через школу жизнии формирующегося в определенной социальной среде.
Так как создателипроизведений автобиографического жанра возвращаются в «былое», в«утраченное время», пристально вглядываясь в собственную жизнь, то многиеиз них пишут о детстве, проверяя жизнь глазами ребенка. Они отбрасываютсложный событийный ряд, который существовал в описании мира детства впроизведениях зарубежных писателей того периода455.455См.: Бочаева Н. Г. Мир детства в творческом сознании и художественной практике И.А. Бунина. Дисс. ...канд.
филол. наук. Елец, 1999. С. 87.167По мнению Н. Г. Бочаевой, интерпретацией темы детства в современныхработах, как правило, является сосредоточенность на особенностях становленияхарактера героя, так как именно в процессе раскрытия духовного роста ребенкатаится пружина, двигающая развитие сюжета повести о детях и детстве. Так,она полагает, что существуют детские и «взрослые» повести о детстве, вкоторых автор на изображаемую жизнь смотрит с позиции взрослого человека.Повесть о детстве для детей имеет свой точный адрес — ребенка с еговозрастными особенностями.
Почти обязательными для каждой детской книгиявляютсятребованиенапряженногоразвитиясюжета,простота,занимательность, увлекательность. Во «взрослой» повести о детстве авторпропускает события жизни, переживания маленького героя через призмувосприятия человека с большим жизненным и социальным опытом, а не черезнепосредственное восприятие самого героя, видящего мир по-детски456.Так А.
Н. Толстой пишет «Детство Никиты» (1922) — «повесть о многихпревосходных вещах». В характере своего героя Толстой раскрывает чертыактивнойтворческойнатуры:живоевоображение,смелуюфантазию,любопытство ко всему загадочному, склонность мыслить образами, развитоечувство красоты и тонкое понимание природы. Повесть написана от лицаавтора, но так, что автор как бы сливается с героем. Глазами Никиты онсмотрит на мир, передает мысли мальчика, говорит и думает вместе с героем. Вповести нет лирических отступлений. Есть размышления, наблюдения,внутренние монологи, оценки, сравнения самого ребенка. «Детство Никиты» —настоящая повесть для детей.Таков же и роман «Бродячий ангел» — рассказ М.
Веги о ее собственномдетстве. Уже в последних строках первой части дилогии, романе «Бронзовыечасы», она дает такое пояснение к следующему своему роману «Бродячий456См.: Бочаева Н. Г. Указ. соч. С. 91.168ангел» — «хорошо запоминаешь только то, что любишь» (Вега, БЧ, 79: 109).Несомненно, она любила и свою бабушку, которой посвящена первая часть. Но,к сожалению, не застала ее в живых, и потому эти слова априори не могут бытьотнесены к «Бронзовым часам». Другое дело — роман об ангеле, чья «кочеваяюность была нелепой и прекрасной» (Вега, БЧ, 79: 110) и чей секрет с годамибыл разгадан автором — «он столько увидел и понял в своей бродячей жизни,что приобрел свое собственное лицо, не захотел показать его и навеки закрылсянепроницаемой вуалью от тех, кто строит над погасшим пламенем псевдоготические часовни, сажает над саркофагом кокосовые пальмы и посылаетангелов за тридевять земель, в поисках лиц на заказ» (Вега, БЧ, 79: 110).Объяснение этому можно найти в описании надгробного саркофага АлександреКарловне Брошель, бабушки Марии Веги.
Однако многоплановая трактовкапозволяет увидеть в этом ангеле и образ самого автора («Все дети — ангелы допервого сдвига» (Вега, БЧ, 79: 104)), чья жизнь стала не менее кочевойвследствие катаклизмов XX века. Своей документальной прозой Вегаприподнимает для читателя «непроницаемую вуаль» своей судьбы, характера,воззрений. А рассуждения героя-ребенка должны убедить в его непредвзятости:«Что помнили о детстве те четверо, — Любочка, Нюнечка, Коля и Миша, давнопревратившиеся в тетей, дядей и пап ?» (Вега, БА, 83: 60).
Но в то же время,правдивость и точность своих воспоминаний Вега основывает на памятиименно близких родных своего отца: «За время Мусиного отсутствия ЛюбовьНиколаевна смогла <…> проверить воспоминания, частью свои, частьюунаследованные от брата, тщательно повторить в уме эти страницы чужойжизни и пообещать себе донести их до Муси в полной сохранности <…>перевязалапакетголубойлентойиотложиладляплемянницынанеопределенное «Потом», которое наступило раньше, чем она моглапредполагать: до крушения и распада, не только семьи, но и целой России,169оставалось очень мало времени, и уже подкрадывались дни бегства и разлуки,когда надо было спешно раскрыть тайники, вынуть из них самое ценное и,передав по наследству (хотя бы только воспоминания), спасти их от гибели»(Вега, БА, 91: 90).
Хотя, судя по тексту, эти воспоминания касались лишьрассказа о ее матери, о первой встречи ее родителей, их любви и расставании,однако содержание «Бродячего ангела» напрямую вытекает из этих ключевыхмоментов, и хочется верить, что и все остальное Вега построила на фактах,сохранившихся в памяти близких ей людей.Чем же отличается детское восприятие в целом от других этаповстановления человеческой души? Каждому известны основные черты детскогомироощущения: открытость, живость, ясность чувств, непосредственностьмыслей, ощущений, их простота и яркость, многогранность разного родавосприятий.
В частности, истинное понимание Веры, Правды, Красоты, Истины,Любви. По мнению Полторацкой, особое ощущение насыщенности времени,его протяженности, представление о разного рода пространствах (внутреннем,внешнем, замкнутом, бесконечном и других) также присущи детскомувосприятию.Человеквзрослый,приобретшийизлишнююопытность,погрязший в собственных страстях и мирской суете, утрачивает полнотувосприятия и понимания мира в большей или меньшей степени, в зависимостиот внутренних сил и духовной стойкости конкретной души. «Чем чище,духовнее и праведнее человек, тем больше в своих личностных качествах оностается похожим на ребенка»457, — полагает тот же исследователь.Разумеется, мотив детства — как предыстории жизни, к которойневозможно вернуться, разве только в воспоминаниях, характерен длябольшинства русских автобиографических повестей. Но для мемуаристоврусского зарубежья он дополняется еще и тем, что утраченное детство, как и457Полторацкая С.
В. Указ. соч. С. 48.170утраченная родина, — «понятия равновеликие, одинаково святые, одинаковоневозвратимые» 458 . Отсюда и проистекает то, что в воспоминаниях этихписателей детству отводится какая-то особенная роль. «Образ детства, какэкспозиция жизни, разрубленной пополам, задает тон всему дальнейшемуповествованию» 459 , — полагает К. К. Кононова, которая посвящает изучениюроли художественной автобиографии в становлении личности отдельную главусвоего педагогического исследования.
Утверждая, что «писатели русскогозарубежья создали, по сути дела, коллективный памятник дореволюционнойРоссии,вкоторомдокументальноточнозафиксированыособенностивоспитания личности, сформировавшиеся в конце XIX – начале XX века», она,тем самым, выводит художественную автобиографию как документальнуюпрозу из предмета литературоведческого в зону культурологической ипедагогической интерпретации. Рассматривая автобиографическую прозурусской эмиграции с точки зрения заложенного в ней педагогическогопотенциала,онаобуславливаетактуальностьсвоегоисследованиянеобходимостью возвращения этого опыта в современную действительность.Стоит согласиться с Полторацкой, что для каждого взрослого мир егоушедшего детства является тем самым «потерянным раем», каким казаласьписателям-эмигрантамоставленнаяимиродина.Сдругойстороны,современная родная страна настолько изменилась за время революции иГражданской войны, что изгнанные из старой Руси писатели искаливдохновения не в современных событиях, вызывающих далеко не радужныечувства, а в далеком, старом и милом прошлом великой державы» 460 .
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
