Диссертация (1102223), страница 27
Текст из файла (страница 27)
И хотя основные ее работы выходили взарубежье, отдельные публикации и стихотворные сборники появлялись впечати также и в Советском Союзе в 70-е годы (Одолень-трава. М., 1970;Самоцветы. М., 1978; Ночной корабль. М., 1982). Пик ее творчества инаибольшее количество публикаций пришлись на годы эмиграции — 1920-1960.Достаточно сказать, что в анализируемом нами журнале «Возрождение» еепроизведения печатались почти в каждом номере. Советские же публикациибыли связаны с желанием поэтессы вернуться в родной Петербург (в то времяеще Ленинград). Ее мечта осуществилась, и в 1975 году она вернулась народину, чтобы прожить в Ленинграде недолгих пять лет.К сожалению, до сих пор отечественное литературоведение не можетпохвастаться вниманием к ее наследию. Появлялись лишь отдельныепубликации и упоминания ее имени в связи с текстом, получившим признаниев виде романса «Черная моль» (другое название — «Институтка»)393.
Лишь в2009 г. владелица и хранительница ее архива поэтесса Светлана Соложенкинапри посредничестве издательства «Водолей» смогла выпустить наиболееполное собрание поэтических произведений Веги. «Среди поэтов “первойволны” эмиграции – в плеяде Бунина, Ходасевича, Георгия Иванова,Одоевцевой и других – легче всего было “затеряться” тем, кто по каким-либопричинам вернулся в СССР: если эмигранты не могли этого проститьЦветаевой, то что говорить о поэтах не столь известных <…> Среди“затерявшихся” – Мария Ланг (1898–1980), урожденная Волынцева, взявшаяпсевдоним “Мария Вега”, издавшая в эмиграции три сборника стихотворений,393См.: Лопато Л. Волшебное зеркало воспоминаний.
М.: Захаров, 2003. 232 с.; Кравчинский М. Драма«Институтки» // Кравчинский М. Песни, запрещенные в СССР. Нижний Новгород: ДЕКОМ, 2008. С. 188190.138не такой уж малой ценой вернувшаяся на родину и дожившая свой век в городена Неве», — указывает издательство в анонсе к книге (Вега М. Ночной корабль:Стихотворения и письма. М., 2009. 528 с.)1393.1. Прошлое сквозь призму чужой памяти(роман-мемуар «Бронзовые часы»)Помимо стихов и писем в упомянутом выше сборнике произведенийМ. Веги заслуживает внимания послесловие394, в котором исследовательница еетворчества Соложенкина касается особенностей автобиографизма в творчествепоэтессы. Правда, речь идет только о лирике, в которой личностное началоимманентновыражаетсянаиболееопределенно.Чтопроисходитвпрозаических произведениях Марии Веги – осталось непроясненным.
Вместе стем, ее проза (автодокументальные произведения «Бронзовые часы» и«Бродячий ангел»), впервые опубликованная в периодике русской эмиграции,так и не была воспроизведена отдельным книжным изданием. В России, какуже было отмечено, до сих пор эти тексты не появились — ни в виде отрывков,ни хотя бы в журнальном варианте.
Публикатор, тем не менее, упоминает о нихв своем послесловии, говоря, что Вега получила также известность какдраматург и романист, встретив благосклонный прием читателей и критиков, ав отношении двух вышеупомянутых романов тем более. Также Соложенкинауказывает на такую важную деталь: «На одном из публичных чтений (МарияВега знакомила парижскую литературную публику с отрывками из романа“Бронзовые часы”) оказался сам “Иван Великий” — так почтительноименовали в эмигрантских кругах Ивана Алексеевича Бунина.
Дождаться отнего комплимента было, как известно, не просто – с таким же успехом можнобыло выжать из камня воду» 395 . Но Бунин выразил свое одобрение, чтопроизвело впечатление на многих. Думается, что Бунин оценил в этих романахпрежде всего художественное начало, а не документальное, тем более чторусский лес в описании Веги носит все признаки бунинской прозы: «Русский394395Соложенкина С. Жизнь длиною в Млечный путь (Послесловие) // Вега М. Ночной корабль: Стихотворения иписьма.
М.: Водолей, 2009. С. 380-397.Там же. С. 392.140лес — стихия. Думая о нем, надо отрешиться от всех лесов земли, и страшных,и очаровательных, зажмуриться, забыть Шварцвальд, забыть кудрявые лесаФранции, с гротами фей и останками аббатств, забыть о джунглях, об Аляске, оКанаде, и смотреть изо всех сил в то дальнее стеклышко, спрятанное в тайникахпамяти, сквозь которое увидишь забытый и незабываемый русский лес.
Недумайте ни о чем, что делает его специально русским: почернелая богомолка,мужик с вязанкой хвороста, Нестеровский пастушок с его лаптями, дудкой ипегой телкой; забудьте глубоко врезанную в черную землю колею отрасхлябанного колеса, и лошадей выезжающих в ночное, и Хоря с Калинычем,и вурдалака, и Врубелевскаго Пана, и прослушайтесь (так в тексте! — А. К.) кпростым словам: «И смолой, и земляникой пахнет темный бор». Почему онитак волнуют? Почему так остро дают почувствовать именно русский бор —тульский, черниговский, костромской, со всей его темной, сочной, жуткой иупоительной глубиной, а не французский лес, и не скандинавский, хотя онитакже пахнут смолой и земляникой, те же в них корявые пни, курящиеся назакате болотца и свечки подосиновиков в тонкоствольной чаще.
В чем же дело?А в том, что и смола, и земляника, и горящий на солнце мухомор, и могучеедыханье земли в России совсем другие. Но какими словами изобразить ту смесьзапахов, красок, сказочности, печали, древности, дикости и торжественногопокоя,вкоторуюдушапогружается,медленнозакрываяглазапривоспоминании о лесе своего детства, о русском лесе?» (Вега, БЧ, 75: 98).Такую длинную цитату привести было необходимо, потому что ееневозможно оборвать на середине, урезать, сократить. Она как цельное, наедином дыхании прочитанное поэтическое произведение. И предположение,что Бунин обратил свое внимание именно на художественное мастерствоавтора, исходит, прежде всего, из текстуального анализа.
Но не менееинтересновыявитьграньмеждудокументальнымвоспроизведением141реальности и ее творческой переработкой в произведениях Веги. К тому же,учитывая, что мы имеем дело с прозой поэта, важно ответить на вопрос, какуюроль играет лиризм в художественном преображении действительности.Знакомство с указанными текстами позволяет утверждать, что неэмиграция была причиной того, что из-под пера Веги выходили столь сильныепроизведения. Однако вместе с тем следует иметь в виду, что именноэмиграция с ее всплеском исповедальной литературы, или, по выражениюМестергази, «документального романа» 396 , распространением «литературыфакта» дала толчок к разного рода жанровым модификациям, существующимна грани вымысла и факта.
Востребованность такого рода сочинений как состороны издателей, так и со стороны читателей побуждала писателейисповедоваться, обращаться к собственной биографии. Одновременно с этимнекоторымиисследователямиотмечается,чтоосновнаяособенностьлитературных мемуаров как жанра состояла в том, что их оставили люди самыхразных социальных слоев и профессий – артисты, музыканты и др. Но все жемемуары художника – в первую очередь претендуют на то, чтобы к нимподходили с эстетической меркой (что и сделал, очевидно, Бунин). Это — непервый и не единичный пример такого рода397, но все же именно он уникален втом отношении, что, помимо этих двух романов (а по сути одного в двухчастях), поэтесса создала лишь несколько мелких рассказов и зарисовок, атакже ряд театральных пьес («Великая комбинаторша», «Король треф», «Суетасует», «Ветер» и др.).Внутренние же причины обращения многих именно к мемуарному жанрубыли следующие: изменения окружающего мира вызывали изменения в396397См.: Местергази Е.
Г. О термине «документальная литература» // Вестник Тамбовского университета. Серия«Гуманитарные науки». Тамбов. 2007. Выпуск 11 (55). С. 174-177.См.: Набоков В. В. Другие берега. СПб.: Азбука, 2013, 282 с.; Ходасевич В. Ф. Некрополь. М.: Статут, 2012,173 с.; Иванов Г. В.
Петербургские зимы. СПб.: Азбука, 2000, 283 с.; Одоевцева И. В. На берегах Невы.СПБ.: Лениздат, 2012, 477 с.; Одоевцева И. В. На берегах Сены. СПБ.: Лениздат, 2012, 478 с. и др.142частной жизни, а изменение страны в целом вызывало у эмигрантов приступымеланхолии и ностальгии по утраченному, что уже ранее отмечалось нами. Этоявлялось традиционной интенцией эмигрантского существования 398 и, в своюочередь, приводило к насущной необходимости, даже не к желанию, а именно кнеобходимости высказаться. Рассказать о том, что, быть может, уже неповторится в том виде, как оно было399. А было обыденным, естественным и,казалось, неизменным на века.
Рассказать, находясь на грани крушения всегосоставлявшего это ранее надежное и основательное.В замужестве (а она была замужем трижды) М. Н. Вега не имела детей.Возможно, это драматическое ощущение как некое сверхчувство и руководилоею, заставив оставить «сообществу» потомков пережитое. Ведь о чем-то можетрассказать только она, больше некому: «История, которую я хочу рассказать,хранится только в моей памяти. После меня она исчезнет с лица земли» (Вега,БЧ, 68: 103). Таким образом Вега воплощает концепцию, согласно которой,«биографии создают историю, человек наполняет время гуманистическойличностью, тем содержанием, благодаря которому эпоха и остается в памятипотомков»400.Надо напомнить еще об одном.