Диссертация (1102223), страница 23
Текст из файла (страница 23)
103.115молча поклонились Ему в землю. Государь видимо смутился, но ничего несказал и, медленно склонив голову, им поклонился <...> Меня, как и всегда,поразило Его поистине изумительное спокойствие, и как-то невольно кольнуламысль, что означает этот странный молчаливый поклон в ноги»339.Таковы же и дневниковые записи морского офицера В. Молоховеца,когда тот сообщает: «Я смотрел на стены зала и думал, — когда я их увижу вследующий раз, — случилось, что никогда»340. Он же в другом месте: «Царскаясемья съехала с яхты, как думали — на несколько дней, а в действительности— навсегда»341.Автор одной из публикаций в «Возрождении» цитирует достаточноизвестные мемуары преподавателя цесаревича П.
Жильяра: «Государь иГосударыня верили, что умирают мучениками за человечество <...> Онисделались идеальной силой. И в самом своем уничижении они былипоразительным проявлением той удивительной ясности души, против которойбессильны всякое насилие и всякая ярость и которая торжествует в самойсмерти»342.И хотя вместе с тем публикуются обоснованные рассуждения343опричинах Октября вслед за Февралем 1917 года, когда отречение императора,являвшегося своего рода стержнем, позвоночником всей системы, вызвалораспад всей структуры, но все-таки в целом император остается фигуройумолчания, недосягаемым и потому непознанным: «Взоры толпы былиобращены вдаль <...> на большой гнедой лошади ехал медленно всадник.
Из-зарасстояния лица Его никто не мог различить, но все поняли, что это мог бытьтолько Он. Волна непрерывного ура шла перед Ним, окружала Его. Что-то339340341342343Шереметев Д. С. Государь на фронте// Возрождение. 1957. № 67. С.
37-42.Молоховец В. К. На яхте «Штандарт»// Возрождение. 1964. № 151. С. 11.Там же. С. 12.См.: Рассветный. Светлой памяти Государя Императора Николая Второго // Возрождение. 1968. № 200. С.65.Дистерло Ю. Р. Царский смотр: Мысли и воспоминания// Возрождение. 1965. № 163. С. 7-9.116величественное и за душу берущее звучало в этом могучем гуле. Еще несколькомгновений, и всадник промелькнул перед всеми, пронесясь галопом вдольстроявсопровождениинесколькихдругихвсадников<...>Многиеоборачивались и смотрели туда, где был Он, непонятный и великий, повелительсотен тысяч войск.
Кто в этот момент мог бы усомниться в Нем? Никто не могсебе тогда представить конец этого величия и распыление этих, так крепкоспаянных человеческих масс, называвшихся Российской ИмператорскойАрмией»344.В то же время некоторые осмеливались обвинить императора вдействиях, которые привели в итоге его семью и его страну к гибели:«Император Николай II — одна из наиболее злосчастных фигур в истории. Онлюбил свою родину. Он желал ей величия и процветания. И все же именно оннавлек на нее несчастья, доведшие ее до полного краха и гибели» 345 .
Нообвинения эти часто были уклончивы, завуалированы. Подобный анализразвития событий предлагали и другие авторы, принадлежащие к различнымполитическимдвижениям,вместесбольшевикамирасшатывании политического порядка страны346.участвовавшиевНелестные характеристикиможно прочитать и в уже упоминавшихся воспоминаниях графа Витте.Написанные задолго до Октября 1917 года, они впервые были опубликованыименно в эмиграции сразу после Гражданской войны (Берлин, 1922-23).Примечательны и слова Гиппиус, писавшей в пятой главе «МаленькогоАниного домика»: «Пора сказать о нем, хотя это очень трудно.
Потому трудно,что царя — не было. Отсутствие царя при его как бы существовании — тоже344345346Бабаевский А. Государь // Возрождение. 1963. № 139. С. 39.Бьюкенен Дж. Моя миссия в России: воспоминания английского дипломата, 1910-1918. М.: Центрполиграф,2006. С. 225.См.: Милюков П. Я. Воспоминания (1859-1917). В 2 тт. Нью-Йорк: изд-во им. Чехова, 1955; Родичев Ф. Я.Записки о революции 17-го года // Возрождение. 1954.
№ 31; Струве П. Б. Родичев и мои встречи с ним //Возрождение. 1949. № 1.117вещь сама по себе очень страшная»347. Но все это — более-менеереалистический взгляд на правление последнего русского государя.Однако успехом пользовалась именно мифологизаторская точка зрения:НиколайIIкакпоруганнаясвятыня,какидеальныйправитель,какчеловекобожество, как символ утраченного.В чем была причина такой мифологизации? Являлось ли это попыткойприкрыться именем «доброго царя», санкционировать то, чему сами жеразрешили свершиться? Попытками самоуспокоения или самооправдания?Последней исповедью перед прошлым? Характерным механизмом памяти,защищающим от произошедших трагедийных неприятностей? Строго говоря,это не было «социальным заказом». Просто умело использованные личныепереживания авторы желали передать русскому читателю в надежде на еговосприимчивость и нетерпимость к несправедливости.
Подобно ГеоргиюИванову в его «Петербургских зимах», авторы тем самым манифестировалисвою причастность к «великим теням» недавнего прошлого, овеянногоностальгическим туманом и на их глазах превращающегося в миф348. К тому жеони помещали биографию царской семьи внутрь своей автобиографии —судьба автора, таким образом, напрямую связывалась с судьбой правящейдинастии. В качестве объекта воспоминаний подчас заявлялась царская семья, асубъектом выступал сам рассказчик.
В связи с этим имеет смысл напомнить,что «биография вообще — только внешнее выражение внутреннего»349.Опосредованная и завуалированная форма саморефлексии позволяла в данномслучае достичь очень высокой степени откровенности. Такой формой, какправило, выступает нарративная маска и иные подобные ей защитные347348349Гиппиус 3. Н.
Маленький Анин домик: Распутин и Вырубова // Современные записки. 1923. № 17. С. 206248.См.: Грякалова Н. Фикциональное поле мемуарных очерков Георгия Иванова (случай А. Блока) // ГеоргийВладимирович Иванов: Материалы и исследования: 1894—1958 / Сост. и отв. ред.
С. Р. Федякин. М.:Литературный институт им. А. М. Горького, 2011. С. 77.Винокур Г. О. Указ. соч. С. 26.118механизмы. Цитируя М. Цветаеву, Гуль пишет: «Мифотворчество: то, что бытьмогло и быть должно, обратно чеховщине: тому, что есть, а чего, по мне, вовсеи нет. Усиление основных черт в человеке вплоть до видения… В каждом изнас живет мерило правды, только перед коей прегрешив, человек являетсялжецом.
Мистификаторство в иных устах уже начало правды, когда же онодоростает до мифотворчества, оно — вся правда»350.Общественно-исторический миф всегда непосредственно ориентированна коллективную и одновременно индивидуальную историческую память ипредставляет собой сильнейший регулятор общественного поведения припоисках ориентира для идентификации. Так, Шкаренков отмечает, что «мифывозникают вследствие того, что никакое общество не может существовать, еслиосновная масса его граждан не готова подчиняться его законам, следовать егонормам, традициям и обычаям, если не испытывает удовлетворения отпринадлежности к нему, как к своему миру. Эта готовность имеет своимоснованием еще более глубокую интенцию — потребность в солидарностиобщественного коллектива»351.
Это мы и наблюдаем в неоднородномэмигрантском сообществе, стремящемся к единению через прошлое.О том же пишет П. Глушаков, полагая, что в литературе русскогозарубежья наблюдался весьма живой и пристальный интерес к мифостроению,который в силу идеологических причин совершенно на иной основе былпроявлен в литературе советской.
Обращение к персонажам «темных страниц»русской истории привело к построению их биографий согласно житийнымканонам, библейской и древней мифической литературы. Все это говорило опоиске синтеза в вопросе соотношения «реального» и «беллетристического»,«классического» и «неклассического»: «Биографизм стал пониматься как350351Гуль Р. Одвуконь: Советская и эмигрантская литература. Нью-Йорк: Мост, 1973. С. 39.Цит. по: Могильницкий Б.
Г., Николаева И.Ю. История, память, мифы // Новая и новейшая история. 2007. №2. С. 124.119сюжет жизни персонажа вне прямой соотнесенности со “значимостью” этоголица, но с опорой на узнаваемость его имени. То есть биографическая прозарусского зарубежья, собственно, и была наиболее близка к сущностным чертамэтого жанра, тогда как советская, например, историческая литература тех летставила во главу угла роль личности в истории, степень влияния на социальныепроцессы, “позитивность” личности для современной конъюнктуры»352.
Но незабудем указать, что советская личность в свою очередь соотносилась сАдамом, Прометеем, Гераклом – теми мифическими персонажами, которые«перестраивали» историю на свой лад.Некоторые современные исследователи все же полагают, что и вэмиграции воспоминания о Романовых носили подчас заказной характер. Всвязи с этим обращается внимание на то, что Цветаевой негде былоопубликовать «Поэму о Царской Семье» — вещь, задуманную по вдохновению,никем не заказанную и не оплачиваемую.
Вся дальнейшая судьба поэмы(незавершенность текста, утрата рукописи) во многом обусловлена этимзаведомымотторжением«консервативных»эмигрантскойэмигрантскихгазетпечати.Крометребовалитого,редакциивырезатьэпизоды,посвященные Государю в воспоминаниях Марины Цветаевой. Равным образом,в эмиграции оставались неизданными ценные мемуары людей, верных ЦарскойСемье, — например, замечательная рукопись И.
Степанова «Лазарет ЕеВеличества», в то время как Керенский давал вечера воспоминаний и циничноболтал о Государе353.Однако принципы, диктующие социальный заказ в советской России, посути, в данном случае неприменимы. Говоря о том времени, необходимоучитывать, что о социальном заказе в прямом смысле слова речи идти не могло,352353Глушаков П. С. Проблемы типологии и функционирования историко-библиографического жанра влитературе русского зарубежья // Филология и человек. 2006. № 1.
С. 61-75.Гагина Н. Парижские тайны и русская явь. О книге С.С. Ольденбурга «Царствование Императора НиколаяII» // URL: http://www.nashaepoha.ru/?page=obj55917&lang=1&id=2248 (Дата обращения: 12.10.2014)120тем более если мы говорим о подлинных художниках слова. Разумеется, вжурналистской среде можно было при желании отыскать «бойкое перо» изаказать ему любую статью, но «купить» Бунина или Цветаеву, подсказав имнаписать что-то pro или contra, — дело совершенно немыслимое.Лишь в последние годы исследователи стали отмечать, что сами личности«обреченных» на царствование представителей династии Романовых —особенности их психологии, образования, воспитания, их ориентация всложной системе принятия решений, влияние окружения, быт и нравыпридворнойсреды,менталитетобщества—остаютсяменеевсегоизученными354.