Диссертация (792892), страница 48
Текст из файла (страница 48)
Эта модель также традиционна для российского театра, впервыев истории, как известно, студии возникали в Художественном театре.Пафос первых постановок Сергея Женовача, особенно «Мальчиков» поФ. Достоевскому, самой ранней еще студенческой работы, заключался вутверждении добра. Эту тему Женовач продолжил в других постановках. И нафоне радикала Серебренникова, который ставил жесткие, несколькопугающие своей мрачностью работы, Женовач выглядел опять же вполнетрадиционно. Но он выбрал свою линию и оставался верным ей многие годы.Сегодня «Студия драматического искусства», которую возглавляет СергейЖеновач — один из наиболее живых и интересных театров Москвы,пользующийся заслуженным вниманием зрителей.На афише «Студии драматического искусства» — имена лучшихписателей ХIХ и ХХ века: Достоевский, Лесков, Чехов, Булгаков, Платонов,Эрдман и др.
Режиссер создал такой театр, в котором автор, писатель,драматург — главное действующее лицо. Здесь публику знакомят именно с239драматическим или литературным произведением. Женовач не осуществляетнасилия над пьесой или прозой. Он не самого себя демонстрирует публике, аименно автора. Такой театр несколько необычен для нашего времени. И,конечно, не имеет никакого отношения к эстетике постдраматического театра,о котором речь пойдет в дальнейшем.Любовь не просто к литературе, а к культуре как таковой, но к культуреименно литературоцентричной, в которой писатель играет главную роль, такможно определить кредо этого режиссера. Любовь к писателю существовала всоветские времена, когда писали В. Аксенов, Ю.
Трифонов и др. Об этихименах можно вспоминать с благодарностью, но в первых десятилетия ХХIвека не они — властители дум. В этот период интересен, к примеру, Н.Эрдман, представитель русского авангарда 1920-х годов. Или В. Ерофеев —советский автор, маргинал и антисоветчик, которого в те времена можно былопрочесть только в самиздате. Между Н. Эрдманом и В. Ерофеевым впостановках Женовача обнаруживается много общего.Женовач соотносит литературное произведение ссовременной жизнью.В спектакле «Москва-Петушки» превосходно играет актер Алексей Вертков.Высокий, худой человек с темно русыми волосами, немного напоминающийМихаила Булгакова. Он не перевоплощается в образ Венечки, он виртуозночитает прозу, в какие-то моменты уходя вглубь текста и действуя от именигероя, в какие-то сохраняя дистанцию с ним и выражая свое отношение кпроисходящему.Венечка в исполнении Верткова — маргинал и пьяница, опустившийсяна самое дно жизни, — человек в большей степени, чем какой-нибудьфункционер или встроенный в систему гражданин бывшего СоветскогоСоюза.
Он — фигура «наоборот», в социальном мире он — пустое место,ничто. Изгой, карнавальный персонаж, обнаруживающий всю антигуманностьмира социальных иерархий.Венечке, так же как его автору (а эта проза как раз во многомавтобиографична) нет места в мире добропорядочной приземленной нормы.240ВВенечке,возможно,живеттрадицияподпольногочеловекаДостоевского. Только Венечка не гордец в своем отчаянном одичавшемодиночестве. Он в своем беспробудном и высоко профессиональном пьянстве(с которым у него связана целая философия) обвинение миру нормальному,здоровому и созидающему.
Уже давно нет Советского Союза и забыты все этипрошлые инстинкты внутреннего протеста и нелюбви к родине, а все жевенечкино презрение к созиданию по-прежнему актуально.Это театр, пафос которого — защита личности в том понимании, в какомона сформировалась еще до эпохи потребления, которая личность отменила.Венечка — это протест естественного человека, но не организованный, высокоинтеллектуальный и горячо гражданственный, а стихийный, нутряной и,можно даже сказать, иррациональный. Но именно в таком персонаже режиссервидит залог гуманизма.Персонаж Эрдмана Подсекальников (спектакль «Самоубийца», 2015)многим напоминает Венечку, хотя Подсекальников не алкоголик, неопустившаяся личность.
Но тоже лишний человек. В силу социальныхусловий, условий исторического прогресса, который привел в действие массыпролетариев и закрыл окошко в мир, где существовали индивидуальности.Социальные обстоятельства у Ерофеева и Эрдмана разные. Но сходстводействительно есть. «Прошу я немногого, — говорит в финальном монологеПосекальников. — Все строительство наше, все достижения, мировыепожары, завоевания — все оставьте себе.
Мне же дайте, товарищи, толькотихую жизнь и приличное жалованье». И еще: «Дайте нам право на шепот. Выза стройкою даже его не услышите. Уверяю вас. Мы всю жизнь свою шепотомпроживем», — говорит Подсекальников в финальном монологе. Вот главныйнерв этого протеста. Подсекальников — это личность, раздавленнаяисторическим прогрессом, как его тогда понимали, просит права науединенную частную жизнь.Пьеса Эрдмана сегодня интересны именно этим своим пафосом защитычастного человека.241Эрдман — представитель советского авангарда, которому не далиразвиться.
Линия его была прервана, его ход был остановлен страной, котораястремилась к счастью масс, забыв об отдельном человеке и его потребностях.Эрдман — из той же эпохи, что и обэриуты Левитина, и спектаклямСергея Женовача свойственен тот же самый антитоталитарный пафос,который характеризовал с первых шагов в профессии и поколениесемидесятников, которое старше поколения Женовача.Женовач ощущает жизнь отдельного человека, личности как ценность,которая вдохновляла все наше гуманистическое искусство советского ипостсоветского времени.
Сейчас, однако, а процесс этот начался подспудноеще в 1990-е годы, в новых художественных трендах понятие личности сталоисчезать. Пришли новые поколения творческих людей, для которых этотстарый гуманистический пафос ничего не значит. Они словно не слышатстонов Подсекальникова и не сочувствуют иррациональному протестуВенечки. Они встроены в иную систему жизни, которая в большей степениориентируется на стандарты, шаблоны, на общие вкусы в противовес вкусаминдивидуальным.
Театр Женовача показывает, что мы переживаем важныйисторический рубеж, который вводит нас в совершенно новую эпоху.О Женоваче следует сказать также и то, что он в ХХI веке, когда уже вполную силу заявил о себе коммерческий театр, построенный на премьерствеи на антрепризной труппе, собираемой на один спектакль, когдаразваливаются традиционные труппы репертуарных театров, сумел создатьединый спаянный коллектив актеров и удерживать это профессиональное ичеловеческое братство на долгие годы. В студийности и заключена сила иобаяниетеатра Женовача.Вэтомсмыслеонотноситсяитожетрадиционен,придерживаясь принципов театра-дома.КплеядетрадиционалистоврежиссерЕвгенийКаменькович.
Он продолжатель пафоса семидесятников и очень близок им посвоим художественным убеждениям.242Каменькович как и Женовач литературоцентричен. Он любительмодернистских литературных опусов типа Джойса («Улисс», 2009) и Набокова(«Дар», 2012). Ему интересна сложная литература, раскрывающая проблемыдуха и сознания.В его режиссерской биографии были знаменитые постановки.
«Какважно быть серьезным» О. Уайльда и «Двенадцатая ночь» В. Шекспира в1990-е годы, это были работы, полные очарования игры, в них участвовалимолодые сестры-близнецы Полина и Ксения Кутеповы, впоследствии ставшиеведущими актрисами «Мастерской». Потом были другие постановки. А в 2006году Каменькович выпустил спектакль «Самое важное» по романупостмодерниста М.
Шишкина, одного из немногих российских прозаиков,сохранивших верность настоящей литературе.Обаяние спектакля Евгения Каменьковича было заключено в том, как онподавал людей и события, в том, как складывал целостный образ мира измозаики отдельных эпизодов. В том, как играли его актеры, — многие в этомспектакле исполняли сразу по несколько ролей, в каждом образе выхватываясамые точные, самые выразительные штрихи и детали, мгновенноперевоплощаясь и поражая умением существовать в разных жанрах.В том, как играли актеры этого спектакля, было чувство воодушевления,удивления перед красотой и необычностью людского существования, —трагического, когда гибнут на войне, или ординарно-житейского, когдапроисходят супружеские ссоры.
Из этого чувства проистекала особаястилистики игры, которую здесь поддерживали все.Евгений Каменькович превосходно работает с актерами. Они в егоспектаклях раскрываются порой не меньше, чем в спектаклях Петра Фоменко.А актеры — это главное, чем славится «Мастерская».
Тут интересны непостановочные умения, а особый сложившийся за годы стиль вдохновеннойигры,которымотличалисьисполнителиссамогоначаласвоегосуществования. Стиль этот возможен только в той спаянной студийнойатмосфере, которую создал основатель театра. Эта та же модель театра-дома,243уже знакомая по другим театрам, в том числе и по театру Женовача. Надосказать, что это чисто российская модель, западный театр ее практически незнает. Она базируется на школе Станиславского, на принципах театрапроцесса.
Совсем не случайно «Мастерская Петра Фоменко» выработала свойстиль долгих репетиций, который тут называют методом проб и ошибок. Вэтих репетициях принимают участие все участники спектакля, они не столькоподчиняются авторитарной воле режиссера, сколько коллективным поискамвсех участников.Будучи активным членом студийного братства, Евгений Каменьковичпроводит в театре свою художественную линию. Режиссера отличает высокийвкус и уже знакомый по работам режиссеров семидесятников, своих старшихколлег, пафос служения культуре.Спектакль «Дар» (2012) очень характерная для Каменьковича работа. Внем — преклонение перед личностью большого сложного писателяВладимира Набокова, перед творчеством вообще, которому как главномукульту служила вся модернистская культура ХХ века, и который в этом жекачестве перешел к послевоенным поколениям режиссеров.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
