Диссертация (1145099), страница 56
Текст из файла (страница 56)
Исследователь, действующий в рамках определенных практик,производит, в соответствии с установленными правилами, объект знания. Кнорр-Цетина209выделяет несколько элементов этой научной практики: «локальный, зависящий от контекста,характер научных операций; их размещение в междисциплинарных полях, пересекаемых иподдерживаемых ресурсными взаимоотношениями; постояннаятрансформация и ре-контекстуализация, являющаяся частью реализации и циркуляции научных объектов, так жекак и механизмом социальных связей; наконец, основанная на решениях и социальныхсоглашениях селективность научных объектов, которая и является результатом всехвышеперечисленных операций.
Мир объектов выступает результатом этой научной практики<…> именно избирательное конституирование научных объектов обсуждается, навязывается иосвидетельствуется в ходе данных практик; оно также становится ставкой в дискурсе,кристаллизующемся в научных операциях» (Knorr-Cetina 1981: 136).Функция исследователя в перформативной матрице может быть охарактеризована, какпроизводствоупорядоченности.Упорядоченностьпротивостоитбесструктурности,хаотичности и принципиальной «невыразимости» реальности. В перформативной матрицеименно исследователь, который больше не является наблюдателем, создает предпосылки длятого, чтобы «было о чем говорить». Знание активно и эта активность заключается в деятельномпостроении мира таким образом, чтобы сделать его «познаваемым».
Исследователь неоткрывает независимую рациональность, присущую вещам «самим по себе», а занимаетсяпрактическим производством рациональности, которое осуществляется в рамках особого типапрактики, именуемой наукой.В обоснование подобных представлений значительный вклад внесла лингвистическаяфилософия. Если традиционной целью анализа научного языка в эпистемологии считаласьвыработка совершенного языка описания реальности и устранение неопределенности в егоупотреблении, то лингвистическая философия «оставляет все, как есть», считая обыденнуюречь неспособной к усовершенствованию. Неопределенность языка рассматривается, какнаиболее интересное и заслуживающее изучения свойство речевой деятельности.
В основеподобной установки лежит специфическая онтология: язык рассматриваетсяне какрепрезентация реальности, а как сама реальность. Исследуя реальность через язык, мы изучаемзакономерности языка и не можем выйти за его границы, поскольку язык не репрезентируетничего, кроме себя самого. «Проблемы возникают, когда язык пребывает в праздности»(Витгенштейн 1994: 97), поэтому бесконечное прояснение терминов, чем любят заниматьсяученые,неспособствуетформированиюоднозначногонаучногоязыка.Чтобынеопределенность в использовании языка была устранена, он должен быть связан со сферойреальных действий. Идея Витгенштейна о языке, как «форме жизни» позволила концептуальносвязать практику и язык. Доступная познанию реальность – это совокупность языковых игр,210которые представляют собой формы самой жизни, а не ее репрезентации.Наука такжепредставляет собой одну из форм языковой игры.Позиция исследователя – не «взгляд сверху», а лишь одна из возможных точек зрения,ограниченная правилами языковой игры и соответствующими допущениями, на фоне которыхпонятия, теории и концепции обретают смысл.
Рациональность науки ничем не превосходитрациональность практики – эту мысль применительно к социальным наукам, отчетливо выразилГидденс: «Социальная жизнь не должна рассматриваться, как ряд ничтожных попытоксоответствовать «научным» стандартам рациональности, но как совокупность искусныхисполнений, к которым эти стандарты совершенно безотносительны» (Giddens 1976: 36). Вперформативной матрице снимается различие конструктов первого и второго порядка.Конструкты второго порядка – научные понятия, подобно конструктам первого порядка –понятиям обыденной речи, контекстуально обусловлены и применяются для достиженияпрактических целейисследованием.в рамкахТакимспецифическойобразом,авторитетностьязыковойнаучногоигры,именуемойвысказываниянаучнымзадаетсянерациональностью, присущей научному мышлению, а особенностями той языковой игры, врамках которой делаются соответствующие высказывания.Итак, исследователь больше не рассматривается ни как сторонний наблюдатель, ни какучастник,которыйпонимаетипереживаетреальность.Исследовательстановитсяконструктором и производителем фактов.
В основе подобного представления о позицииисследователя лежит постулат о неразрывности объекта и субъекта познания, конструируемойкартины мира и конструирующей ее системы. Знание неотделимо от познающего субъекта ипредставляет собой не отражение внешней реальности, а конструкцию субъекта познания:«знание не получается пассивным путём, оно активно конструируется познающим субъектом;функция познания носит адаптивный характер и служит для организации опытного мира, а недля открытия онтологической реальности» (Glasersfeld 1996: 18). Те идеи, которые отобралавнешняя среда, не являются истинными или единственно правильными, а представляют собойлишь один из возможных способов организации человеческой познавательной способности приданныхобстоятельствах.Такаяпозиция,посутидела,предполагаетвозможностьсуществования множества других идей, которые не актуализировались лишь в силу тех илииных обстоятельств.Отказ от метафоры наблюдения при описании исследовательской деятельности выводитна первый план метафору практического действия.
Именно с точки зрения «познания черездействие» критикуется представление об исследователе, как наблюдателе. Исследовательнаблюдатель воспринимает социальную жизнь, как спектакль, который можно смотреть,211интерпретировать и осмысливать, а не как среду, в которой необходимо действовать ивыживать, реализуя различные практические стратегии. Наблюдательная позиция вноситсущественные искажения в картину социальной реальности, поскольку предполагает, чтоинтерпретации,осуществляющиесяуниверсальныйстатус.изМежду тем,частнойперспективыперспективынаблюдателя,наблюдателяидеятеляполучаютобладаютпринципиальной асимметричностью. Интерпретации и объяснения деятелей подчиненыпрактическим задачам и встроены в практические стратегии, а интерпретации наблюдателяподчинены императиву познания, стремлению очистить предмет познания от всех «жизненныхнаслоений» и представить его в виде абстрактной схемы.
«Практика подвергается искажениюуже в силу того, что она берется с определенной «точки зрения» и что она, таким образом,преобразуется в предмет (наблюдения и анализа)» (Бурдье 2001: 53). Наблюдение надпрактикой,осуществляемоеисследователем,всвоюочередь,встроеновпрактикусуществования его, как исследователя. Таким образом, осуществляя познание, якобы незатронутоесоциальныммиром,исследователь,наделе,подчиняетсяпрактическимимперативам той позиции, которую он занимает, как участник, например, определенногонаучного сообщества. «Успех исследования зависит не от открытия неких универсальныхнаучных законов, но от эффективности практических навыков исследователя. Подобно тому,как выигрыш в игре зависит не от правил игры, а от того, что происходит внутри пространства,созданного этими правилами» (Knorr-Cetina 1981: 3).Рассмотрение познания, как практики, ведет к тому, что некоторые из свойствдеятельности начинают рассматриваться, как свойства познания.
Если позиция исследователяэто позиция в пространстве практики, то логично предположить, что в стратегиях познанияреализуется такая черта практического действия как осуществление власти. Одна из ключевыххарактеристик позиции исследователя в рамках перформативной матрицы – рефлексия связинаучного знания с распределением власти. «Следует отбросить также целую традицию,внушающую нам, будто знание может существовать лишь там, где приостановлены отношениявласти и развиваться лишь вне предписаний, требований и интересов власти.<…> Скорее, надопризнать, что власть производит знание (и не просто потому, что поощряет его, ибо оно ейслужит, или применяет его, поскольку оно полезно); что власть и знание непосредственнопредполагают друг друга; что нет ни отношения власти без соответствующего образованияобласти знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношенийвласти.
Следовательно, отношения «власть-знание» не следует анализировать на основаниипознающего субъекта, свободного или не свободного по отношению к системе власти;напротив, следует исходить из того, что познающий субъект, познаваемые объекты и212модальности познания представляют собой проявления этих фундаментальных импликацийотношения «власть-знание» и их исторических трансформаций» (Фуко 1999: 42).
Власть, всвою очередь, рассматривается не как привилегия, которой можно обладать, но каксовокупность реализуемых стратегий, как некое диффузно распределенное качество, источниккоторого порой трудно идентифицировать. Такая диффузная власть, хоть и являетсяпрактически незаметной, не утрачивает своего принуждающего влияния. Напротив, именно изза своей незаметности, неочевидности, она становится более устойчивой и вездесущей,пронизывая буквально все социальные отношения, структуры и процессы, в том числе, ипроцессы познания.
Одним из видов подобной власти является дисциплинарная власть, споявлением которой Фуко связывает современный характер социо-гуманитарного знания.Человексовременныхсоцио-гуманитарныхнаук,представляемыйими,какнекийуниверсальный тип и норма – не более чем продукт дисциплинарной власти, от имени которойговорит исследователь, внося, тем самым, вклад в ее укрепление.Критерий истинности также оказывается зависимым от власти.
Фактически, поиск истинырассматривается как маскировка «воли к власти», как желание установить превосходящуюперспективу в ущерб другим точкам зрения. Исследователю, обладающему интеллектуальнымпревосходством над изучаемыми, принадлежит право выстраивания «объективно-верных»смыслов (Бауман 1991). С властью связаны такие понятия, как научность, истинность, факт. Взависимостиоттого,какопределяютсяэтипонятия,определенныерезультатыисследовательской деятельности получают или не получают статус знания.Лиотарсформулировал эту проблему таким образом: «Кто решает, что есть знание, и кто знает, чтонужно решать?» (Лиотар 1998: 28). П.
Рикер выразился более лаконично, задав вопрос: «Ктоговорит?» (Рикер 2004). Мало «знать», нужно иметь право высказать то, что знаешь и бытьуслышанным. Именно акт говорения, связанный с отношениями власти, делает извысказывания знание.Проблема власти-знания тесно связана с возможностью исследователя навязывать своёвидение реальности.
Разум исследователя, по выражению Зигмунда Баумана, представляетсобой «законодательный разум», поскольку он наделяется правом предписывать нормы иправила «обычным людям». В соответствии с концепцией власти-знания, за определеннымикритериями истинности стоят сообщества, которым выгодна та или иная версия реальности. Впредельном варианте происходит регионализация эпистемологии, стремление увязать ее ссоциальным контекстом и с отношениями власти, когда то, что истинно с точки зрениясоциологического мейнстрима, рассматривается, как искаженная версия реальности со стороны,например, феминистской или «цветной» эпистемологии. Например, американская критическая213расовая теория «пытается вскрыть кажущиеся расово-нейтральными и безотносительными кцвету кожи способы конструирования оценок законодательства, административной политики,выборов, политического дискурса и образования» (Denzin 2000: 910).
В настоящее время всоциологии основные версии региональных эпистемологий появляются в системе координат,заданной такими категориями, как гендер, раса и сексуальная ориентация, в то время какклассовые, возрастные или профессиональные эпистемологии не пользуются подобнойпопулярностью, и этот момент является еще одним индикатором того, что даже сужденияэпистемологии связаны с властью.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
