Диссертация (1102082), страница 21
Текст из файла (страница 21)
Русские скоморохи. М.: Наука, 1975.Анучин Д.Н. Сани, ладья и кони как принадлежности похоронного обряда // Древности. Труды Москов-скогоАрхеологического общества. М.: Типографія и Словолитня О.О. Гербекъ, 1890. Т. 14. С. 81 — 226.246Алпатов С.В. Народная драма: поэтика коммуникативной неудачи // Традиционная культура. 2001.
№ 1 (3). С. 8.24424591Раздирает, как ястреб, кусты.[III, 34]Когда мы говорим о «корабельном» образе в поэтике Есенина, топодразумеваем под этим не просто корабль, вернее, не всегда один корабль, аследуем за поэтической логикой «двойного зрения» – совмещение и быта, и бытияв образе. Сам Есенин отмечал его подвижность (та разница между мифическим икорабельным образом), и нет ничего удивительного в терминологическомсовпадении с образной системой поэта, в которой корабль, ладья, челн, месяц,луна подтверждают его теоретическое положение. Кроме того, Есенин в статье«Быт и искусство» приводит пример корабельного образа, связанного с луной:Взбрезжи, полночь, луны кувшинЗачерпнуть молока берез.[IV, 218]Важно также в поэме то, что не только месяц предстает в виде ладьи, но итело человеческое:Не удалось им на осиновый шестВодрузить головы моей парус.[III, 7]Пугачев представляет фигуру умершего Петра в виде паруса, корабля:Я ж хочу научить их под хохот сабльОбтянуть тот зловещий скелет парусамиИ пустить его по безводным степям,Как корабль.[III, 26]Отсюда следует другая связь, а именно, небесного ограждения с мотивомотрубленной головы («башка Емельяна – как челн»), мотивом «ожившегопокойника», смерти как космического вознесения, и все это объединенотравестийным началом:Знайте, в мертвое имя влезть —То же, что в гроб смердящий.[III, 28]Литературоведы отмечают конфликт, возникающий внутри героя, его alter ego и«душевные движения», связанные с определением своей новой сути, с92перевоплощением в Петра 247.
Фольклористы указывают на «осмыслениевнутренних конфликтов человеческой личности («я» не равно самому себе)» какна существо фольклорной драмы 248, причем связано это, прежде всего, состолкновением, встречей с собственной Смертью. Итак, в онтологическом плане,в вопросах соотношения космических природных сил с человеческой натурой,Есенин своей поэмой «Пугачев» близок к фольклорному мировосприятию.Подробное описание ожившего покойника распространено в погребальнойобрядности, но в контексте поэмы это осложняется и мотивом отрубленнойголовы, виселичным мотивом:Что какой-то жестокий поводырьМертвую тень императораВедет на российскую ширь.Эта тень с веревкой на шее безмясой,Отвалившуюся челюсть теребя,Скрипящими ногами приплясывая,Идет отомстить за себя[III, 24 – 25]В этом случае целесообразно сопоставление этого отрывка поэмы«Пугачев» и сюжета «виселичной песни» из «Капитанской дочки» Пушкина.Интересен отрывок, в котором говорится о значении песни, услышанной героем:«Невозможно рассказать, какое действие произвела на меня эта простонароднаяпесня про виселицу, распеваемая людьми, обреченными виселице.
Их грозныелица, стройные голоса, унылое выражение, которое придавали они словам и безтого выразительным, – всё потрясало меня каким-то пиитическим ужасом» [VI,314]. Именно этот фрагмент показывает подлинный смысл песни как культурногоявления, показывает эффект, произведенный на героя, – «пиитический ужас».
Позамечанию этнографа и фольклориста П.Г. Богатырева, именно такие песни,наводящие «пиитический ужас», связанные с погребальной обрядностью,демонстрируют нам мотив смерти-свадьбы, распространенный в славянскихНичипоров И.Б. Емельян Пугачев: два опыта творческой интерпретации (М. Цветаева, С. Есенин) // АктуальнаяЦветаева 2012 – к 120-летию со дня рождения поэта. XVII Международная научно-тематическая конференция 8-10октября 2012. Сборник докладов.
М.: Дом-музей Марины Цветаевой, 2014. С. 397 – 405, а также: Воронова О.Е.Единство природы и истории в драматической поэме С.А. Есенина «Пугачёв» // Национальное и общечеловеческоев творчестве Сергея Есенина: Архетипы. Универсалии. Концепты. Рязань: Ряз. гос. ун-т имени С.А. Есенина. 2013.С. 241 – 257.248Алпатов С.В. Указ. соч. С. 10.24793лироэпических и лирических песнях249. Именно через это пение, как культурныйпроцесс, герой приобщается к прапамяти и постигает мир. Если в «Капитанскойдочке» воспроизведена песня, то в поэме Есенина воспроизведен непосредственносюжет такой песни, то есть для Пугачева «воскрешение» Петра означаетсобственную смерть с последующим рождением в новом качестве.
Этот мотивхарактерен не только для поэмы «Пугачев», но и для позднего творчества Есенинав целом. И в погребальной мифологии, и в мифологии инициатической главнымявляется победа над смертью, рост культурного героя 250.В стихотворении «Метель» возникает также «виселичный» мотив:Какой он клен?Он просто столб позорный –На нем бы вешатьИль отдать на слом.И первогоМеня повесить нужно,Скрестив мне руки за спиной,За то, что песнейХриплой и недужнойМешал я спатьСтране родной.[II, 148 – 149]Кроме того, мотив смерти, виселицы дополняет, как ни странно, мотив свадьбы иновой жизни (в стихотворении 1924 г.
«Письмо деду» об этом прямо сказано):А если я помру?Ты слышишь, дедушка?Помру я?Ты сядешь или нет в вагон,Чтобы присутствоватьНа свадьбе похоронИ спеть в последнююПечаль мне «аллилуйя»?[II, 141]Богатырев П.Г. К вопросу изучения словацких разбойничьих песен. Мотив «Виселица-свадьба» //Богатырев П.Г.
Функционально-структуральное изучение фольклора (Малоизвестные и неопубликованныеработы). М.: ИМЛИ РАН, 2006. С. 170.250Элиаде М. Мост и «трудный переход» // Элиаде М. Космос и история. М.: Прогресс, 1987. С. 187 – 191.24994Конечно, по воспоминаниям И.Н. Розанова, Есенин утверждал, что Пушкин«неверно» изобразил Пугачева. Однако разрешить этот непростой поэтическийдиалог-спор может эссе М.И. Цветаевой «Пушкин и Пугачев».
Цветаева отмечаетодну важную черту в пушкинском Пугачеве, которая, как нам кажется, присуща иесенинскому: «Круглая, как горох, самотканая окольная речь наливного яблочкапо серебряному блюдечку – только покрупнее! Поговорки, в которых я ничего непонимала и понять не пыталась, кроме того, что он говорит – о другом: самомважном. Это была первая в моей жизни иносказательная речь <…>» [V, 499].
РечьПугачева особая, окольная, иносказательная. На близость есенинского Пугачева ицветаевского видения этой фигуры исследователи уже указывали. Так,И.Б. Ничипоров обращает внимание на то, что перед Цветаевой Пугачев«предстает как речетворец и тайновидец, который способен пролить свет насокровенные смыслы иносказательного народнопоэтического языка» 251. Некроется ли в речи Пугачева та же семантика, присущая темному языку Феврониииз древнерусской повести, вышедшему из космогонической загадки? Ответ наэтот вопрос лежит в сфере фольклорной традиции, тесной связи Пугачева (ипушкинского, и есенинского) с глубинным народным сознанием, «звериной»мудростью,на которую указывает Цветаева относительно Вожатого в«Капитанской дочке» и Есенин в своей поэме.Ученые отмечают, что мир «навыворот», тайный мир выражался народомчерез загадку, приговор, «заумную» речь 252.
Более того, «оба» Пугачева по своейсути и разбойники, и шуты, приобщенные к народной стихии в космическомплане через ритуальную смерть. В методологическом отношении в этом случаеважна статья И.П. Смирнова «От сказки к роману», где он подчеркивает важностьвольного поэтического прочтения Цветаевой пушкинского романа, потому чтоЦветаева угадала в образах Вожатого, Гринева фольклорных героев, сблизилароман со сказкой 253. Кроме того, в статье интересны замечаниями ученого оНичипоров И.Б.
Указ. соч. С. 401.Левкиевская Е.Е. Заумь // Славянские древности: Этнолингвистический словарь: в 5 т. М.: Международныеотношения, 1999. Т. 2. С. 280.253Смирнов И.П. От сказки к роману // Труды Отдела древнерусской литературы. Л.: Наука. Ленингр. отд-ние,1972. Т.
XXVII. С. 306.25125295«сонном, пьяном» состоянии молодого Гринева, в котором герой постигаетдругую реальность: «В «Капитанской дочке» на месте конвенциональной смертиподставлен не просто сон, но анекдотический – пьяный – сон Петруши» 254. Важныи приведенные параллели с русским фольклором, с шутовским поведением, стравестийным началом, которыми проникнуто пушкинское произведение.Итак, возвращаясь к мотиву отрубленной головы, сюжету разбойничьейпесни, включающей мотив виселицы-свадьбы, видим, что это выводитисследователя поэтики Есенина на мотив ожившего покойника, который«хохочет», создает «веселый хаос»:И глядишь и не видишь – то ли зыбится рожь,То ли желтые полчища пляшущих скелетов.Нет, это не август, когда осыпаются овсы,Когда ветер по полям их колотит дубинкой грубой.Мертвые, мертвые, посмотрите, кругом мертвецы,Вон они хохочут, выплевывая сгнившие зубы.[III, 39]Вероятно, здесь можно говорить об эстетике «веселого хаоса», устраиваемогомертвецами, а именно, о «хохочущем мертвеце», как о шуте, разыгрывающемсмерть – фарсовое умерщвление плоти.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
