Диссертация (1102082), страница 17
Текст из файла (страница 17)
Обратимся к «маленьким поэмам» и реализации этого мотива в них.«Маленькие поэмы» С. Есенина вызвали ещё при жизни поэта бурныеспоры, особенно «досталось» автору за «Преображение» и «Инонию», за строчкиВеселовский А.Н. Три главы из исторической поэтики // Веселовский А.Н.
Историческая поэтика. М.: Высшаяшкола, 1989. С.232.199Гачев Г.Д. Культ Татьяны // Гачев Г.Д. Русский эрос. «Роман мысли с жизнью». М.: Интерпринт, 1994. С. 164.19872«Господи, отелись!», которые, можно сказать, отвлекли пристрастную критику вцелом от сложности поэтики. Даже самые тонкие критики смогли увидеть в этихстрочках только «соединение низкого и высокого», скрещивание «чистого снечистым» (А.Б.
Мариенгоф), веру в «своего языческого бога». Впоследствиилитературоведы пытались рассматривать эти поэмы в контексте школыимажинизма или же сводили сложную метафорику к текстам «Поэтическихвоззрений...» А.Н. Афанасьева (Б.В. Нейман), постоянно цитируя возможный«источник» и воспринимая буквально многие образы. Комментаторы поэмы«Преображение» возводят строчки о небесной корове, щенке, молоке и прочие ктекстам индийских Вед 200, однако возможен другой контекст: непрямое,небуквальное понимание этой системы метафор.Русский фольклор, загадка, к которой потом поэт обращался в «КлючахМарии», поэтика заговоров и заклинаний, к которой в своем творчествеобращались и К. Бальмонт («Поэзия как волшебство»), и А. Блок («Поэзиязаговоров и заклинаний»), дают более богатую основу, контекст для пониманияметафорики Есенина.
Главным образом это связано с внутренними формамифольклоризмаиположениемометафоре,рожденнойизмифа(О.М. Фрейденберг). При такой постановке вопроса система образов «маленькихпоэм» не вычурна, не асемантична, а архаична:Будет звездами пророчитьСреброзлачный урожай.[II, 65]«Звездный урожай», «дождит молоко» (образы текучие, струящиеся,подвижные, как бы их определил сам поэт, исходя из образной теории,обоснованной в «Ключах Марии») нужно воспринимать в контексте всего«космоса», в котором земля и с ней человек принимают это звездное небо. Впоэтике заговоров ученые выделяют мотив, формулу «космического ограждения»,которая связана с перенятием свойств небесных светил: «Читающій заговоръ нетолько окружаетъ себя тыномъ, но еще одѣвается небомъ, покрьтвается облаками,200Комментарий к поэме в полн.
собр. соч. [II, 334].73подпоясывается ясными зорями, обсаживается частыми звѣздами и т. д.» 201. В«Пантократоре» весь шар земной воспринимается как некая повозка, упряжка, чтоассоциируется в фольклоре с космической ладьей:Мы радугу тебе — дугой,Полярный круг — на сбрую.О, вывези наш шар земнойНа колею иную.[II, 75]И в конце поэмы также возникает иномирная действительность, которая ужепоявлялась в раннем творчестве:И пусть они, те, кто во мглеНас пьют лампадой в небе,Увидят со своих полей,Что мы к ним в гости едем.[II, 76]В работах фольклористов последних лет указывается на то, что человек взаговорной поэтике большой, то есть он воплощает собой космическую модель,его голова уходит к звездам 202 – так осуществляется прорыв от профанного кгорнему.
«Иная земля» («Опять раскинулся узорно», 1916), «счастливая земля»(«Пантократор», 1919), «взвихренной конницей рвется // к новому берегу мир»(«Небесный барабанщик», 1918), «отчалившая Русь» («Иорданская голубица»,1918) – это формы выражения «иного царства» в поэтике Есенина, скорее даже,формулы не исторические, революционные (как это виделось прижизненнойкритике), а метаисторические, которые имеют свои истоки в поэтике русскогофольклора.Образы конницы, коровы, колокола, неба как купола генетически связаны уЕсенина и с русской сказкой, и с былинной традицией, и с загадкой.
В этомконтексте призыв «Господи, отелись!» из поэмы 1917 г. «Преображение» невоспринимается как обычный метафорический прием и тем более кощунственноеобращение,«языческийвыпад».Конечно,Есенинглагол«отелись»Познанский Н. Заговорные мотивы // Познанский Н. Заговоры. Опыт исследования происхождения и развитиязаговорных формул. М.: Индрик, 1995. С. 254.202Топорков А.Л. Мотив «чудесного одевания» в русских заговорах XVII – XVIII вв. // Заговорный текст. Генезис иструктура. М.: Индрик, 2005. С. 146.20174комментировал через глагол «воплотись», то есть явись, однако это могло бытьпросто ответом навязчивой критике. В этом случае интересно другоевысказывание поэта, то, в котором он как бы произвольно упоминает имяПушкина: «<…> во мне...
понимаешь ли, есть, сидит эдакий озорник! Ты знаешь,я к Богу хорошо относился, и вот... Но ведь и все хорошие поэты тоже...Например, Пушкин...» [II, 326]. Почему вдруг в комментарии именно к этимстрочкам появляется пушкинский контекст? Конечно, нельзя это списать простона озорство молодого Есенина. Думается, что уже здесь возникает серьезный«пушкинский орнамент», идущий от его сказок. Именно в своем позднемтворчестве, в сказках, на первый взгляд очень простых, Пушкин более всегораскрыл тесную связь литературы с фольклором, с дожанровыми формами,тотемическими верованиями 203.В «Сказке о золотом петушке» обрядовая реальность связана с животнымтотемом, петушком, данным на «вырост» Дадону, который испытания не прошели знаний тотема не перенял.
В другой своей сказке о Царе Салтане, поэт такжеиспытывает героя – отправляет Гвидона в странствие по космическим водам вбочке, которую можно воспринять как поглощение зверем-тотемом и т.п. 204 –каждая сказка заключает в себе свой ритуальный орнамент. Итак, возвращаясь кесенинскому тексту, рискнем предположить, что поэт заклинает землю и новогочеловека на этот брак, связь со светилами. В уподоблении зари, светил то корове,то кобылице, то щенку также нет ничего вольного.
С животным тотемомнепосредственно связано женское демиургическое начало, тайные культы,Галиева М.А. «Ритуальный орнамент» в «Сказке о царе Салтане» А.С. Пушкина // Вестник Ленинградскогогосударственного университета имени А.С. Пушкина. 2015. № 2. Т. 1. С. 16 – 21.204Обратим внимание на то, что бочка для царицы с героем, растущим «не по дням, а по часам», тоже своего родакосмос:«Как бы здесь на двор окошкоНам проделать?» – молвил он,Вышиб дно и вышел вон[IV, 316]Для царевича это окно – переход в мир чудесный, город, которого доселе не было. Как отмечает М. Новикова всвоей монографии «Пушкинский космос. Языческая и христианская традиции в творчестве Пушкина», Гвидон –брат «простака» русской сказки, он восприимчив к чуду: «<…> чувства связи с макрокосмом, большим, нежелибытовая среда или державная система».
См.: Новикова М. Пушкинский космос. Языческая и христианскаятрадиции в творчестве Пушкина. М.: Наследие, 1995. С. 34.20375известные, по замечаниям профессора И.Ф. Анненского, еще с античности 205.Поэтому образы лося, свиньи, звездных рыб и в «Инонии» также не случайны.Оборачивание животным находим и в стихотворении Маяковского «Ко всему», скоторым явно перекликается поэма «Инония».
Но только ли о простой перекличкеидет речь?Поэму Есенина «Инония» критики поставили в один ряд с произведениямифутуристов,образностьюМаяковского,конечно,рассматриваятакоесопоставление со знаком минус, обвиняя поэта даже в «подражательстве»Маяковскому [II, 347 – 348]. Однако теперь, когда появилась возможностьизбежать социальной и исторической ограниченности, данное сравнение можноупотребить иначе при анализе их поэтики.
Здесь также стоит еще раз обратитьвнимание на то, что для Есенина образность (думается, и его сложнаяметафорика) была связана, прежде всего, с неким культурным кодом, памятьюнарода: «Имажинизм не формальное учение, а национальное мировоззрениевытекающее из глубины славянского понимания мертвой и живой природы своейродины», для Есенина имажинизм произрастает через образное зерно первых словзагадки, через пословицу, наконец, идет от «Слова о полку Игореве».Есенин и Маяковский внутренним поэтическим чутьем выбирали, если такможно сказать, согласно архаической традиции, одинаковых животных-тотемов,связанных со звездным небом, прорывом от тьмы к свету206. У Есенина в«Инонии»:Прокопытю тучи, как лось;Колесами солнце и месяцНадену на земную ось.[II, 65]У Маяковского:Лосем обернусь,в проводавпутаю голову ветвистую[IV, 105]Подробнее об этом в лекциях Анненского, посвященных происхождению трагедии.
См.: Анненский И.Ф.Внутренний момент драмы // История античной драмы: Курс лекций. СПб.: Гиперион, 2003. С.104.206Трубецкой Е.Н. Подъем в «иное царство» и дальний путь в запредельное // Трубецкой Е.Н. «Иное царство» и егоискатели в русской народной сказке. М.: Тип.
Боровинско-Волдайского Кустарного и Сельско-Хозяйств. СоюзногоТ-ва., 1922. С. 20.20576Уподобление себя животному, причем лосю, связано с приобретениемгероем новых знаний, другого, небытового порядка. Труды В.Я. Проппа,Н.В. Новикова показательны в этом отношении – ученые установили связь междусказочной фольклорной традицией и тотемическими верованиями. Русская сказкатипа «Иван – Медвежье Ушко», «Иван – коровий сын» генетически связана сживотным-тотемом, медведем, коровой, а в поэтике Есенина (поэма «Пугачев») иМаяковского (поэма «Про это») герой «омедвеживается», уподобляется медведю:Вчера человек –единым махомклыками свой размедведил вид я!Косматый.Шерстью свисает рубаха.[IV, 105]Таким образом, наблюдается трансформация фольклорной традиции, гдеживотное-тотем принимает разные формы: лося, медведя, змеи и т.п.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
