Диссертация (1102082), страница 14
Текст из файла (страница 14)
Дементьев приводит один интересный случай изнаучной жизни известного ученого, этнографа В.А. Городцова, исследовавшегоорнамент в разных славянских культурах и однажды встретившего МировоеДрево, вышитое на полотенце в форме человека, как бы сплетенного с этимДревом 165. Даже известный ученый не сразу мог расшифровать этот символ.Дементьевприводитэтуисториюдлятого,чтобыподчеркнуть«преждевременное» открытие молодого поэта, предварившем открытия в миреэтнографии и фольклористики 166. Отойдя от трактата Есенина, обратимся котрывку из маленькой поэмы «Кобыльи корабли»:Не просунет когтей лазурьИз пургового кашля-смрада;Облетает под ржанье бурьЧерепов златохвойный сад.[II, 77]Уроженко О.А.
Пластические искусства как способ приобщения к бытию // Искусство как способ познания.Материалы международной общественно-научной конференции. 1998. М.: Международный Центр Рерихов, 1999.165Подробнее о значении Мирового Древа в вышивке и ритуальном орнаменте в ст.: Латынин Б.А. Мировое дерево– древо жизни в орнаменте и фольклоре Восточной Европы // ИГАИМК, 1933, Вып. 69. и в диссертацииИ.Я. Богуславской.
Богуславская И.Я. Древние мотивы русской народной вышивки (к проблеме образования иразвития орнаментальных форм в народном искусстве): автореф. канд. дис. М., 1973.166Дементьев В.В. Указ. соч. С. 78 - 79.16458Здесь характерен мотив отрубленный головы, имплицитно выраженный. Он частоне замечается исследователями и интерпретируем через «безумие» героя исмерть, где строчка «черепов златохвойный сад» воспринимается имиисключительно, как жуткая 167, как «трагический и страшный образ» 168. Междутем, «сад черепов» находим в русском фольклоре как атрибут Бабы-Яги. А еслиобратиться к еще более архаической – обрядовой ситуации, то символ черепа,насаженного на кол, приобретает космическое значение.
В обрядовой ситуациисвадьбы/смерти «с самим понятием нетленной части тела «кость» связана идеявозрождения» 169. Чтобы соединиться с Богиней (Баба-Яга, как хранительницасакральных знаний, одна из ипостасей женского божества – поэтому мы иобращаемся не к сказочной, а более древней традиции; в архаическихпредставлениях Баба-Яга воплощала культ Змеи, выражение связи между теммиром и этим, обращение к знаниям духов-предков 170) герой должен «пережить»смерть, то есть пройти обряд инициации.Типологически сходный миф в античной традиции – миф об Ифигении 171,спасенной Артемидой и ставшей жрицей в храме Великой богини, где ееосновная роль – закалывание <отрубание голов> мужчин, обряд священногожертвоприношения, кровопролития: «Ифигения, которая, как известно, быласпасена с жертвенника в Авлиде Артемидой, окутана облаком и перенесена вХерсонес Таврический, сразу стала там верховной жрицей, и лишь ей однойпозволялось прикасаться к священной статуе» 172.Эти, на первый взгляд, далекие этнографические и мифологическиепараллели нужны нам для доказательства мотива смерти – возрождения вСеменова С.Г.
Полюса русской души и русской идеи в поэзии Сергея Есенина // Семенова С.Г. Метафизикарусской литературы. Том 1. М.: Издательский дом «ПоРог», 2004. С. 376..168 Шубникова-Гусева Н.И. Поэмы Есенина: от «Пророка» до «Черного человека»: Творческая история, судьба,контекст и интерпретация. М.: ИМЛИ РАН, «Наследие», 2001.
С. 469.169Решетникова А.П. Символическое поведение главных персонажей свадьбы: «умирающая» невеста,«невидимый» жених // Миф, символ, ритуал. Народы Сибири. М.: Рос. гос. гуманит. ун-т, 2008. С. 95.170Подробнее о Бабе-Яге, как представительнице культа Змеи и воплощении Богини Смерти см.: Лаушкин К.Д.Баба-Яга и одноногие боги. (К вопросу о происхождении образа) // Фольклор и этнография.
Л.: Наука, 1970. С. 185– 186.171Отсылка к этому мифу обнаруживается и в творчестве А.С. Пушкина. Впервые – в «Руслане и Людмиле» (песньвторая), второе упоминание, более конкретное – в послании к П.Я. Чаадаеву 1924 г. См.: Галиева М.А. «Руслан иЛюдмила» А.С.
Пушкина: фольклористический комментарий. Путями Людмилы: песнь вторая // Филологическиенауки: вопросы теории и практики. 2015. № 6. Ч. 2. С. 55 – 58.172Грейвс Р. Ифигения в Тавриде // Грейвс Р. Мифы Древней Греции. Екатеринбург: У-Фактория, 2005. С. 586.16759космическом плане в поэтике Есенина. Более того, характерно само название –«Кобыльи корабли», что возвращает нас к трактату «Ключи Марии», кразработанному поэтом образу «корабельному, заставочному» и севернорусскойвышивке.
Важны наблюдения Б.А. Рыбакова об изображении рожаниц-лосих(животные могли варьироваться) на вышивке, помещенных рядом с мачтами 173.Этот эпизод вышивки носил также космический характер. Исходя из этого,можем сделать вывод, что поэзия Есенина, восходит к мифу, к метакультуре,выраженной эксплицитно и в большей степени имплицитно в фольклорныхтекстах. Это можно назвать мимесисом внутрипроизведенческим, когда текст«пропитан»явлениями фольклора,но при этом он не теряет своейиндивидуальности, а образует синтез, находясь на стыке двух разных систем, чтои является признаком уникальности текста, художественного мастерства174.Корабль в поэтике Есенина представляет собой космическую модель,связанную также с женским архетипом, с мотивом смерти – возрождения:В чарах звездного напеваОбомлели тополя………………………………Коромыслом серп двурогийПлавно по небу скользит[IV, 59]Или в стихотворении «Устал я жить в родном краю...»:А месяц будет плыть и плыть,Роняя весла по озерам...И Русь все так же будет жить,Плясать и плакать у забора.[I, 140]Более того, уже в раннем творчестве Есенина, в стихотворениях, написанных досоздания теории об образе корабельном, изложенной в трактате «Ключи Марии»,проявляется архетип корабля, сопряженный с архетипом луны:Желтые поводьяМесяц уронил.[I, 33]Рыбаков Б.А.
Русские вышивки и мифология // Рыбаков Б.А. Язычество древних славян. М.: АкадемическийПроект, 2013. С. 500 – 502.174Подорога В.А. Указ. соч. С. 11.17360В русской вышивке на передней части корабля располагается женская фигура.Это связано с женским архетипом, который может быть представлен такимиживотными, как кобылица (лошадь), змея и медведица. На основе этихнаблюдений можно говорить о том, что «эстетический идеал Есенина питалсянеизмеримоболеемощнымиисточниками,былболееосознанным ипродуманным, чем это виделось большинству его современников» 175.В свете всего сказанного возникает еще один методологический вопрос:следует ли трактовать выявленные архетипы, мифологемы, иначе говоря,указанную преемственность как свободный выбор мотивов, которые уже успелинастолько модифицироваться, так что их рецепция в XX в. совсем иная – ихможно истолковать совершенно по-новому, или же все-таки следует учитыватьдавление архаики, подлинного фольклора, которое на первый взгляд выглядит как«расхождение», диалог-спор с фольклорной, мифологической традициями? Ответна этот теоретический непростой вопрос может дать анализ трактата С.А.
Есенина«Ключи Марии», который важен не только для имманентного восприятия поэтикиЕсенина, но и являет собой перелом в сложившемся в первой половине XX в.подходе к искусству, даже к метаистории русского народа.Анализируя работы фольклористов и литературоведов, посвященныеисследованию фольклорной традиции в поэзии Серебряного века, находим всечащеименаА.А. Ахматовой,А.
Блока,А.М. Ремизова,В. Хлебникова,С.А. Есенина – это говорит об актуальности поставленной проблемы. Однакостоитотметить,частоэтистатьиидиссертацииносятиличистофольклористический характер, и это уводит исследование исключительно втеорию, или историко-литературный, тогда при этом фольклорная традициясводитсякнекогородастилизациям и заимствованиям,вторичномуфольклоризму – не учитывается сложная теоретическая сторона вопроса,соотношение мифа и фольклора, наличие дожанровых образований в поэтике ипрочие моменты. Здесь, вслед за Н.Ю. Грякаловой, согласимся с тем что,175Дементьев В.В. Указ. соч.
С. 79 – 80.61изучение фольклорной традиции в литературе Серебряного века «важно преждевсего в теоретико-методологическом аспекте, поскольку позволяет от анализаконкретных фактовобращенияотдельногопоэта или художественногонаправления к фольклорным традициям перейти к исследованию всеобщихзакономерностей историко-литературного процесса» 176. Последнее положение невызывает сомнения и, думается, видится пока единственно верным направлениемв исследованиях такого типа, когда внимание исследователя акцентируется нетолько на теоретико-методологических вопросах, но и на историко-литературномпроцессе.При таком подходе вырабатывается совершено иной взгляд на литературноепроизведение, добавляется не только новый «контекст» – фольклорная традиция,– но и углубляется тот социально-исторический фон, в котором зародилосьпроизведение.
Здесь будет уместно привести цитату из доклада В.Е. Гусева схарактернымназванием«Комплексное(междисциплинарное)изучениефольклора», в котором ученый обосновал, во-первых, комплексное изучениефольклора и, во-вторых, что для нас особенно важно, высказал мысль онеобходимости формировании ученого филолога-фольклориста нового типа, аименно человека, обладающего иным набором знаний, простирающихся отфилологической, литературоведческой и лингвистической областей до собственнофольклористики, этнографии: «Реальные результаты комплексные исследованиядаютвтех случаях,когда сам предмет исследованияобязываетксотрудничеству фольклористов-филологов и музыковедов (песенные жанры),фольклористов разных специальностей и этнографов (обрядовый фольклор) <…>В России образуется новый тип фольклориста, совмещающего в своей работезнания разных форм художественного творчества, обладающего эрудицией вобласти этнологии и социальной психологии, владеющего методикой смежныхнаук» 177.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
