Диссертация (1101693), страница 22
Текст из файла (страница 22)
Гл. 5, §6). Именно объединение в«антагонистическую» смысловую группу «государство-общество» выявилосоциально-политическую семантику слова общество. А.А. Потебня вскрывает суть отношения означающее-означаемое какнепроизвольного и нестатического единства. Непроизвольность этогоотношения определяется «представлением», лежащим в основе данногослова, заключающего в себе первоначальный образ ситуации, к которойотсылает слово. Нестатичность обуславливается действием важнейшегоязыкового механизма – коннотации. В.В.
Виноградов, признавая необходимость изучать слова не в изоляциидруг от друга и не в отрыве от истории культуры и менталитета народа,настывает, однако, на автономности и самоценности отдельного слова каксамостоятельного языкового факта, в котором раскрывается семантическаяистория языка. Исследование слова как «объективного факта языка»составляет основу «проекционного метода» исторической лексикологии. Залог семантического динамизма В.В. Виноградовзаложенномсемантическомобусловливающегонепрерывностьегословапотенциаленепрерывностьвовременивоусматриваетотдельноговремени.возможнослова,Понятьлишьвэтусоединяяономасиологический и семасиологический подходы. В.В. Виноградов определяет исторический словарь как совокупность«семантических историй» отдельных слов, являющих собой когнитивныемодели языковых изменений.
Проблема разработки теоретических основ и106накопление материала для такого словаря представляется Виноградовымкак центральная проблема лингвистической науки. В направлении исследований Begriffsgeschichte было сформулированопредставление о «темпоральной структуре понятия»: исторические понятияобладают «различными временными наслоениями» (Р. Козеллек), чтосоздает в их семантической структуре определенное напряжение между«областьюопыта»и«горизонтоможидания».«Устремленность»исторического понятия к «горизонту ожидания» обусловливает то, что оноявляется не только индикатором исторического события, но и его фактором. Темпоральные структуры определяют собственно-историческое время,отличное от времени календарного, хронологического. Для представителей этого направления Begriffsgeschichte носителямитемпоральности являются понятия, а не слова.
Таким образом, здесьпредставлен ономасиологический подход, «область опыта» и «горизонтожидания» определяются теми внеязыковыми явлениями,которыеявляются «предметом мысли» носителей языка того или иного периода. Представление о темпоральной структуре целесообразно распространитьименно на слово как единицу языка: последовательная реализациясемантических возможностей слова организует собственно-языковое времяи лингвистическую событийность. Концепция Р.
Козеллека получила развитие в проектах по составлениюсловарейбазовыхисторических,политическихкультурологическихпонятий. При этом рецепция в каждом отдельном случае происходит смодификацией изначальных установок исследователей билефельдскойшколы.Так,французский«Словарьсоциополитическихсловоупотреблений» (ред. Ж. Гийому), во-первых, посвящен лишь одномупериоду в развитии французского языка (совпадающего с выделеннымКозеллеком «Переломным временем» - Sattlezeit) – периоду Французскойреволюции. Во-вторых, в отличие от «Словаря основных исторических107понятий» (Брюнер О., Козеллек Р, Конце В.), он ориентирован не на«авторитетныетексты»,ана«словоупотребления»(нарядуслитературными и философскими текстами включает в себя обширныйматериалповседневно-бытовогодискурса).«Словарь“бродячихконцептов” социальных наук» (ред.
О. Кристен) ставит целью выйти зарамкиоднойнациональнойтрадицииипродемонстрировать«непереводимость» таких «квази-универсалий», как слова монархия,демократия и др. Названные словари предоставляют обширный материал по историческойсемантике немецкого и французского политических языков, однако ихавторы, будучи изначально ориентированы на задачи исторической науки,используют лингвистический материал лишь как «орудие», облегчающеедоступ к внеязыковой реальности. Поэтому проблема разработкитеоретико-методологическойбазысобственно-лингвистического«Исторического словаря» остается актуальной. В отношении «Исторического словаря русского языка» стоит проблемаинтеграции сформулированных акад.
В.В. Виноградовым принциповпостроения такого словаря с имеющимся на сегодняшний день опытомисторических словарей немецкого и французского языков. Актуальнойостается задача накопления материала для такого словаря. (На сегодняшниймомент изданы два сборника по исторической семантике под ред. В.М.Живова, а также два тома «Понятий о России», подготовленныхГерманским институтом в Москве). Существенното,что«интеграция» подходовBegriffsgeschichteитрадиционной «истории слов» не может заключаться в суммировании ихметодологий, а требует их взаимной «переплавки», устраняющей их, строгоговоря, несовместимые противоречия. Эти противоречия, как было показано, состоят, например, в совершенноразличном понимании контекста появления того или иного понятия (для108исторической науки это контекст событийный, контекст экономический,политический и т.д., для лингвистики – контекст – это, в узком смысле,синтагма,конструкция,вшироком–композиционно-текстоваяцелостность).
Историческая наука интересуется несловесным «понятием»,в поле которого в разные периоды входят те или иные слова, лингвистикасталкивается с проблемой «непрерывности слова во времени», его«тождества» (В.В. Виноградов). Объединение ономасиологического и семасиологического подходов – этоне соединение в одном исследовании описания хронологических этаповзначений одного слова и внеязыковых реалий, соответствующих этомузначению в каждый отдельный момент истории. Пафос описаниятемпоральной структуры понятия в работах Р.
Козеллека направлен намоделирование«динамическойкартиныисторического становлениясовременного разума» [Копосов 2005: 58]. В этом свете перед историческойсемантикой ставится проблема эволюции мышления и переорганизациикартины мира, раскрывающаяся через «семантические истории» отдельныхслов. В отличии от «списочного подхода» к полисемии (Г.И. Кустова) вструктуралистской парадигме и «статического характера концепцийкогнитивных наук» (Н.Е.
Копосов), интеграция семасиологического иономасиологического подходов направлена на исследование темпоральнойсемантики слова, включающей в себя процесс реализации семантикосинтаксическихвозможностейслова.Можновыделитьчетыресоставляющие: а) этимология и генетико-стилистический пласт; б)синтаксические связи; в) семантические связи; г) коннотативные связи (сословами концептуальных систем других языков).109ЧАСТЬ IIРусский социально-политический язык второй половиныXVIII-начала XIX в.Глава 3Лингвистические события переломной эпохи§1. Специфика русского социально-политического языка.В научной литературе сложился определенный «топос», выражающийнеоспоримую и постоянно воспроизводимую (с новыми доказательствами)мысль: социально-политическая терминология была заимствована под влияниемзападных модерных практик государственного регулирования (ключевая роль –французское Просвещение); при этом «адаптации» стоящих за терминами идей«так и не произошло».
Это, безусловно, несколько карикатурное представлениеэтой устойчивой и в целом весьма верной позиции. Однако ее существенныйнедостаток состоит в заведомой прогнозируемости исследования, цель которого– de facto – описание «абсурдного русского случая – когда монархи использовалисвоюбезграничнуювласть,чтобынавязатьпонятиеrespublicaсопротивляющемуся населению» [Хархордин 2002: 192].Безусловно, собственно социально-политический дискурс формируетсялишь с возникновением «запроса» на регулирование государственногоустройства, который, в сущности, совпадает с формированием выступающей заограничение власти оппозиции (такой момент историки усматривают в событияхянваря 1730 г.27). Однако «российский конституционализм был не столькореальной политической силой, способной трансформировать политическуюсистемуабсолютистскогогосударства,сколькоинтеллектуальнымидеологическим течением» [Конст.
проекты в России: 5].Чтобы выйти за пределы этого замкнутого круга, необходимо«скорректировать» два вышеозначенных положения: 1) заимствованныетермины юридических и законодательных практик – не единственный и не27См. [Курукин 2010], [Протасов 1970].110первичный источник русского социально-политического языка (этот источник –взаимодействие заимствованных и исконных терминов); 2) низкая степеньассимиляции самих практик – не есть «особенность» русского политикоправового сознания, а, скорее, представляет собой следствие какой-то инойкардинальной (crucial) особенности.В «формировании русского юридического сознания, - пишет В.М.
Живов,- определяющее значение имеют характеристики плана выражения» [Живов2002: 189]. Это понимание представляется ключевым для преодолениявышеназванной апории (поэтому далее позволим себе обширное цитированиеэтой работы В.М. Живова).Речь идет о «юридическом дуализме»,выражавшемся в параллельном существовании двух правовых традиций —византийская юридическая норма и русское право — обслуживаемыхцерковнославянским и русским языками соответственно. «Четкая грань междурусским и церковнославянским правом обусловлена тем фактом, чтоцерковнославянское право…было недействующим» [там же: 217], оно имелокультурный статус и служило «важным идеологическим источником» [там же:228], тогда как русское право обслуживало «сферу быта» и было реальнофункционирующим. В древней Руси складывается уникальная юридическаяситуация, при которой «право, лежащее в сфере культуры, не действует, адействующее право лежит вне культуры» [там же: 235].Эта ситуация, как отмечает В.М.
Живов, обусловлена «несовпадениемобъема права и юридической деятельности в русском и византийском праве»[209] (так, например, политические преступления не охватывались сферойрусского автохтонного права). «На пространстве Западной империи варварскиепришельцы…стали сонаследниками римской цивилизации…СредневековаяРусь никогда сонаследницей имперской цивилизации не стала» [там же: 296].Поэтому «в то время как западная средневековая культура непредставима безмногообразных юридических институций», в России эти институции «непоявляются и в раннее Новое время, так что русский абсолютизм, ориентируясь111на западные модели, лишен того легалистского основания, без которогонемыслим абсолютизм западный» [там же: 294].
Возникает естественный вопросо причине этого расхождения: «Этого не случилось потому, что для такогоразвития не было социальных условий. Я имею в виду, - продолжает В.М. Живов,- отсутствие сословной организации феодального общества, в котором сословияопределяются правами и привилегиями их членом, т.е. их легальным статусом.Приотсутствиитакойорганизациинеоткудавзятьсяигородскому(бюргерскому) обществу, в отстаивании своих прав опирающемуся на легальныепроцедуры» [там же: 295].Не случайно понятие о правовом субъекте в европейских языкахформируется на основе понятия жителя города (cр.
англ. citizen, фр. citoyen, ит.cittadino, нем. Burger): «Тот факт, что новое понимание взаимоотношенийвласти, общества и личности в монархических государствах выражалось именночерез понятие «гражданин» имело свою историческую закономерность. По всейЕвропе горожане были самой независимой частью населения» [Марасинова2008а: 105].На этом фоне история русского понятия гражданин выглядитаномальной: «Теряя свое первоначальное значение «горожанин», [понятиегражданин]наполнялосьисключительногосударственно-правовымилинравственно-этическим смыслом и не отягощалось этимологической связью снаименованием класса «буржуа» [там же: 108]. И если остановиться наконстатации этого несоответствия, то результатом такого размышления будетлишь чувство некоей исторической ущербности, которое, впрочем, ничего непроясняет.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
