Диссертация (1100405), страница 5
Текст из файла (страница 5)
§2 будет посвящен различию повествовательных идраматургических текстов как литературных форм, §3 – их сопоставлению какразличных семиотических систем. Языковые различия, выявленные лингвистикой ксегодняшнему дню, мы рассмотрим отдельно в §4.§1.2. Драматургия и повествование как литературные формы1.2.1. Литературные роды эпос и драмаРазграничение повествовательной и драматической поэзии в историилитературоведенияведетсяотПлатонаиАристотеля.Втретьейкниге«Государства» Платон выделил два отличных способа выражения, употребляющихся в литературе, – «собственно повествование» поэта (διήγησις) и «подражание»речам героев (µίµησις). Под диегесисом Платон понимает все то, что поэт рассказывает от собственного лица, не стараясь «направить нашу мысль в иную сторону,изображая, будто здесь говорит кто-то другой, а не он сам» [Платон, 1971, с.
393]. Вкачестве примера Платон приводит следующие строки из «Илиады»: «умолялубедительно всех он ахеян, // Паче ж Атридов могучих, строителей рати ахейской...» [там же]. Мимесис Платон иллюстрирует примером 9 из этой же сцены«Илиады», в которой Гомер «говорит так, будто он и есть сам Хрис, и старается повозможности заставить нас вообразить, что это говорит не Гомер, а старик-жрец»[там же]. 9Имеются в виду следующие строки: «Чада Атрея и пышнопоножные мужи ахейцы! // О! да помогут вамбоги, имущие домы в Олимпе, // Град Приамов разрушить и счастливо в дом возвратиться; // Вы ж свободитемне милую дочь и выкуп примите, // Чествуя Зевсова сына, далеко разящего Феба» [цит. по: Гомер, 1960, с.20].
19 Подражание Платон оценивал низко, и предлагал авторам избегать прямоеизображение речи персонажей путем пересказа. Речь Хриса должна бы была звучать, по мнению Платона, как «Пришел жрец и стал молиться, чтобы боги позволили им, взяв Трою, остаться самим невредимыми и чтобы ахейцы, взяв выкуп иустыдившись бога, вернули ему дочь» [Платон, 1971, с. 393]. Трансформация мимесиса в диегесис по Платону, как мы видим, предполагает изменение субъекта речи.Такое теоретическое разграничение обосновывает классификацию родов словесности: «… один род поэзии и мифотворчества весь целиком складывается из подражания – это … трагедия и комедия; другой род состоит из высказываний самого поэта– это ты найдешь преимущественно в дифирамбах; а в эпической поэзии и во многих других видах – оба этих приема» [там же, с. 394].В отличие от Платона, для Аристотеля мимесисом является вся литература, ане только ее эпическая часть.
Деление литературы на роды происходит в зависимости от выбранного поэтом способа мимесиса: «Подражать в одном и том же и одному и тому же можно, рассказывая о событии, как о чем-то отдельном от себя, какэто делает Гомер, или же так, что подражающий остается сам собою, не изменяясвоего лица, или представляя всех изображаемых лиц как действующих и деятельных» [Аристотель, 1957, с. 45]. Необходимо отметить, вслед за П. Рикером [Рикер,1998, с. 45], что аристотелевский мимесис не может быть истолкован в терминахкопии. Это не имитация реальности, но художественная конструкция возможнойдействительности: задача поэта «говорить не о действительно случившемся, но отом, что могло бы случиться, следовательно, о возможном по вероятности или понеобходимости» [Аристотель, 1957, с. 67]. В новом французском переводе «Поэтики» (1980) Р.
Дюпон-Рок и Ж. Лало глаголу «imiter» при передаче греческогоµιµεῖσθαι поэтому предпочитают «représenter» [Aristote, 1980]. К. Хамбургер иЖ. Женеттзаявляютобэквивалентностиаристотелевского«мимесиса»современному понятию фикциональности как вымышленности текста [Hamburger,1957, S. 6-10; Женетт, 1998b, с. 349].Различаясь в терминологическом употреблении, теории Платона и Аристотеля cходятся в требовании определять способы литературного выражения исходяиз ситуации высказывания: в одном слова принадлежат самому поэту, в другом –персонажам. Возможны так же тексты, в которых слова принадлежат автору и 20 персонажам поочередно: это смешанные формы.
Каноническая триада «лирика,эпос, драма», восходящая к Платону и Аристотелю, это «определенные типыотношения высказывающегося («носителя речи») к художественному целому»[Хализев, 1986, с. 23].Формальное разграничение драматургических, повествовательных и лирических текстов остается до сих пор актуальным. В. Е. Хализев говорит о том, чтоспецифику эпического и драматического родов литературы определяют соотношения между художественными-речевыми началами – во-первых, повествованием «опроисшедшем ранее, которое ведется извне, “со стороны”», и, во-вторых, речью«самих персонажей», являющей собой «их действование в самой изображаемойситуации, то есть “внутри” ее» [там же, с.
33].С эпохи романтизма противопоставление литературных родов драмы и эпосакак типов формальной композиционно-речевой организации произведения сменяется их представлением как типов содержания. Эпос мыслится Шеллингом,Шлегелем и Гегелем как объективная поэзия, лирика – как субъективная, драма –как синтезированная, объективно-субъективная форма (см. подробнее [там же, с. 2238]). В отечественном литературоведении романтическая концепция утвердиласьблагодаря статье В.
Г. Белинского «Разделение поэзии на роды и виды» (1841).В. Г. Белинский, однако, видел противоречие между формальным и содержательным критерием и отмечал, что «три рода поэзии … часто являются в смешанности,так что иное эпическое по форме произведение отличается драматическим характером, и наоборот» [Белинский, 1948, c.
20].В дальнейшем ученые пытались совместить формальный и содержательныйкритерии. Немецкий эстетик Ю. Петерсен определял эпос как монологическоеповествование о действии, драму – как диалогическую репрезентацию действия, лирику – как монологическую репрезентацию ситуации [Petersen, 1925]. При этомполучалось, что если эпос и драма различались между собой по формальному признаку, то лирика определялась через свое содержание: она единственная описываетситуацию, а не действие.
Отсутствие гомогенного принципа определениялитературного рода приводило к тому, что стали выделять промежуточные формы.Так, Э. Гартман различал чисто лирическую, лироэпическую, лиродраматическую;чисто драматическую, драматико-лирическую, драматико-эпическую; чисто эпиче 21 скую, эпико-лирическую, эпико-драматическую формы [Hartmann, 1924, S. 235–259].Для XX века характерен скептицизм по отношению к жанровой классификации литературы. Итальянcкий философ и литературовед Б. Кроче в книге «Эстетикакак наука о выражении и как общая лингвистика» (1902) отрицает существованиежанров, систематизацию литературы по родам и изучение их законов уподобляетимеющим только практическое значение группировкам книг в библиотеках, в одних– по материалу, в других – по формату, в третьих – по издателю [Кроче, 1920, с.
44].«Каждое подлинное произведение искусства, – считает Б. Кроче, – было сопряженос нарушением какого-либо установленного рода, внося этим дезорганизацию вмысли критиков, которым приходилось расширять пределы рода; хотя, впрочем,они были не в силах помешать тому, чтобы и после такого расширения род казалсяслишком узким в виду появления новых произведений искусства, что вызывало,само собою, новые скандалы, новые неурядицы и новые расширения» [там же,с.
42].Русскими учеными Б. В. Томашевским и Ю. Н. Тыняновым говорится о том,что имеет место не логическая, общая для всех эпох классификация жанров, ноисторическая: каждая эпоха образует свою жанровую систему, и изучение законовжанра вне контекста эпохи бессмысленно [Томашевский, 2003, с. 206-210; Тынянов,1977].Вместо выделения жанров исследователи сосредоточиваются на поискестилевыхдоминант,характерныхприемовписьма.Р. О. Якобсонвыделялвысказывания с метафорической и метонимической доминантой, при этом метафору считал характерной для поэзии, а метонимию – для реалистической прозы[Якобсон, 1990, с. 110-132.].
В докладе «Лингвистика и поэтика» Р. О. Якобсонсоотносил литературные жанры с функциями речевой коммуникации: «Эпическаяпоэзия, сосредоточенная на третьем лице, в большой степени опирается накоммуникативную функцию языка; лирическая поэзия, направленная на первоелицо, тесно связана с экспрессивной функцией; «поэзия второго лица» пропитанаапеллятивной функцией: она либо умоляет, либо поучает, – в зависимости от того,кто кому подчинен – первое лицо второму или наоборот» [Якобсон, 1975, с. 203]. 22 Ж.
Женетт призывал заново разделить формальный и содержательный принципы систематизации литературных текстов и считать жанры исключительно типами содержания, а противопоставление по форме обозначить как модальностивысказывания: «Собственно жанры, в той мере, в какой они вообще принимались вовнимание (у Платона — крайне мало, у Аристотеля – чуть больше), распределялисьмежду модальностями в зависимости от того, к какой ситуации высказывания онипринадлежали: так, дифирамб принадлежал к чистому повествованию, эпопея – кповествованию смешанному, трагедия и комедия – к драматическому подражанию.Однако, несмотря на такую эксклюзивную соотнесенность, жанровый и модальныйкритерии были абсолютно гетерогенными и обладали в корне различным статусом:каждый жанр определялся главным образом по своему специфическому содержанию, что никак не предусматривалось в определении модальности, к которой онпринадлежал.
Напротив, в романтическом и постромантическом делении на лирику,эпос и драму три этих типа поэзии предстают не просто модальностями высказывания, но настоящими жанрами, в определении которых неизбежно присутствуеттематический элемент, пускай и весьма расплывчатый» [Женетт, 1998a, с. 323-324].Если Гете считал «подлинно природными формами» романтическую триадужанров, то Женетт говорит о том, что «естественными» можно считать не жанрыкак типы содержания, а только модальности высказывания, «по крайней мере в томсмысле, в каком говорят о “естественных языках”: вне зависимости от какого-либолитературного замысла говорящий на любом языке должен постоянно – пусть даже(и прежде всего) неосознанно – совершать выбор между такими локутивнымипозициями, как дискурс и история (в бенвенистовском смысле), дословная цитацияи косвенная речь и пр. Но, собственно, в этом и состоит главным образом различиемежду статусом жанров и модальностей: жанры – это категории чистолитературные, а модальности – категории, относящиеся к лингвистике, или, точнее,к тому, что мы сегодня называем прагматикой» [там же, с.