Диссертация (1098177), страница 30
Текст из файла (страница 30)
P. 102.389Montandon A. En guise d`introduction. De soi à soi : les métamorphoses du temps // De soi à soi :l`écriture comme autohospitalité. P., 2004. Р. 12-13.105 ствует. Неправомочны заявления об отчуждающей природе языка: он якобыотдаляет «я» от него самого, является препятствием приближения «я» к себесамому.
«Я» начинается с высказывания о себе, «я» начинается как «я» говорящее. О «я» автора мы должны судить исключительно как о «я», выражающем себя в письме, становящемся в письме и через письмо. О том, что осталось за текстом, нам опять же говорит текст. Отсюда рождается вопрос –нужно ли, говоря о личном письме, ставить вопрос о его связи с биологическим бытием, тем «ничто», о котором никто ничего не знает (даже тот, кточувствует)? Думается, что нет.
К тому же необходимо помнить, что «я» никогда не равно тому «я», которое ещё момент назад ему предшествовало.Начиная размышлять о себе, человек уже себя изменяет, при этом каждая егомысль, каждый поступок не дробит его «я», не «распыляет» его. В каждомсвоём проявлении «я» остаётся самим собой. Поэтому об идентичности «я»можно говорить, только имея в виду процесс самопознания (а не допускаяупразднение «я», что делают исследователи, размышляя о раздвоении), который пишущим осуществляется непосредственно в письме. Наблюдать засложным ходом этой саморефлексии, исходя из процессуальности письма, –такова должна быть главная исследовательская задача. Письмо в данном случае есть прямое свидетельство идентичности «я», которое является не толькоприродным, но и социальным, культурным, одним словом – человеческим, инет ничего подозрительного в том, что оно использует язык как культурныйкод.
Личное письмо есть от начала до конца присутствие «я» в его развитии,самоутверждении и самоорганизации. Размышляя о себе в письме, «я» перестаёт быть пассивным заложником времени, которое его изменяет. Личноеписьмо есть проявление активности «я», которое созидает себя в слове. Здесьможно вспомнить высказывание Ламартина: «Человек мучается до тех пор,пока не выразит то, что его волнует.
Написанное им слово есть зеркало, в котором он нуждается, чтобы узнать самого себя и чтобы убедиться в том, чтоон существует. Пока он не увидит себя в своих произведениях, он не чувствует себя в полной мере живым»390.Анализируя тексты Констана, А. Оливер говорит о раздвоении пишущего в процессе личного письма: появляется тот, кто наблюдает, и тот, за кемнаблюдают.
Наблюдающий есть разумная часть «я», наблюдаемый – эмоциональная часть «я», отдающаяся непосредственному переживанию момента.Однако исследователь замечает, что удвоение не приводит к самоотчуждению, но, напротив, помогает достичь внутреннего примирения, воссоздать 390Lamartine Graziella, III, 15.106 целостное «я»391. Такой подход ярко представлен в работах М. Брода, который говорит о личном письме как о способе, с помощью которого пишущийможет «видеть себя как объект», то есть «описывать и анализировать движение своих чувств», «делать из самого себя образ, составлять портрет»392. М.Брод настаивает, что автор дневника дистанцирует своё «я» от себя самого:"я сознательное" наблюдает и оценивает "я чувствующее". Происходит разделение на нарратора и персонажа, "я-взгляд" и "я действующий", "я рассказывающий" и "я рассказанное"393.
Этому достаточно условному делению насубъект и объект соответствует деление на материальное и идеальное: человек в своей природной сущности («растительной жизни») принадлежит мируреальному, тогда как личное письмо – ирреальному (указывается и на отчуждающую роль языка, который относительно жизни выступает как внешняяформа). Литературовед говорит о границе, разделяющей жизнь и письмо, вомногом повторяя идеи Ж.Гюсдорфа, настаивающего на ускользании настоящего «я», данного в непосредственном чувственно-эмоциональном переживании, а также на текучести, изменчивости жизненного потока, открытогоисключительно интуитивному познанию. Бытие, рассматриваемое как эмпирическая реальность, не может быть схвачено, зафиксировано в письме.
Отсюда, следующий вывод М. Брода: «самоанализ разрушает мечту о ясности«я», надежду на правдивость, которая не была бы запятнана неискренностью» 394 . Далее литературовед утверждает: «Существует разрыв между существованием и словом, как если бы слово не зависело от существования илишло по ту сторону от него.
<…> Личный голос можно представить на дистанции от всех объектов, которыми он завладевает. Всегда находящийся вотдалении, всегда внешний по отношению к ним…»395. Обратим внимание наиспользование здесь сослагательного наклонения, в чём можно усмотретьнеуверенность исследовательской позиции, речь идёт о некоем допущении,не совсем точном, не охватывающем всей многосторонности явления. Помнению М. Брода, автор личного письма оказывается в ситуации недостаткабытия, при этом письмо играет восполняющую роль: «Автор дневника открывает, что его идентичность основана на неустойчивости или нехватки бытия, и делает из этого отсутствия в себе цель поиска, зная при этом, что этаидентичность может быть соткана только из слов»396. Получается, что письмоне восполняет недостаток бытия, полнота оказывается недостижимой.
По 391Oliver A. Benjamin Constant : écriture et conquête du moi. P., 1970.392Braud M. La forme des jours. Pour une poétique du journal personnel. P., 2006. Р. 51.393Ibid., p. 51.394Ibid., p. 57.395Ibid., p. 61.396Ibid., p.
62.107 убеждению М. Брода, те, кто пишут дневник, стремятся совпасть с собой и вто же время знают об обманчивости этой надежды.Исследование М. Брода может служить примером того, как использование принципиально разных подходов к определению личного письма, приводит к противоречивым выводам. Так, доказывая самоотчуждение пишущего впроцессе личного письма, М. Брод вдруг настаивает на совершенно ином:«Однако личное письмо, как представляется, обещает внутреннюю гармонию. <…> Личностное единство восстанавливается вдали от мира, в уединении, в сосредоточенности субъекта на себе самом и с помощью интимноговысказывания вокруг его центра.
К тому же сознание есть часть тотальностибытия, во всём сохраняющая свою способность воспринимать. Внутренниймир представляется в единстве, однородности, и связь с собой не есть большедистанция, но длительность»397. Это единство, связь пишущего с самим собой, вовлечённость «я» в себя самого посредством самого себя же обеспечивается письмом. И всё же затем М. Брод опять возвращается к ранее высказанной им мысли: «Однако чаще это присутствие в себе, дарованное личнымписьмом, только придуманное в противоположность чувству <…> автордневника… принуждён искать недосягаемого совпадения в продолжающемсяписьме, поскольку это совпадение может себя вообразить только посредством языка, и язык постоянно уводит его от себя самого.
<…> Личное письмо есть бесконечный поиск ускользающего совпадения с самим собой»398. Онепоследовательности рассуждений М. Брода свидетельствует и общий вывод, к которому приходит исследователь: личное письмо есть «идентичностьи одновременно дистанция с собой» 399 . Как возможно одновременно то идругое? Вот ещё один итог размышлений М. Брода: «Автор дневника в поиске самого себя, приведённый в движение своим высказыванием, не можетовладеть собой как объектом, так как этот объект ускользает от всякогоопределения. Поиск того, что ускользает от сознания и от языка, превращается также в рассказ об этом поиске.
Неуловимый объект не может быть выражен, но о его поиске может быть рассказано…» 400 . Получается порочныйкруг: письмо как пустая форма замкнуто на нём самом, не имея доступа к бытию. Обратим внимание на то, что в приведённой цитате сознание сближенос языком, однако и то, и другое противопоставлено бытию «я» настойчивообъективируемому. Следуя этой логике, М.
Брод приходит к достаточносимптоматичному для современного французского литературоведения выво 397Ibid., p. 63.398Ibid., p. 63-64.399Ibid., p. 66.400Ibid., p. 66.108 ду: той сущности, которую пытается схватить в слове пишущий, на самомделе нет! Получается, что само вопрошание, сам поиск становится «самимсмыслом существования и двигателем литературного и дневникового письма.Описание самого поиска есть уже представление отсутствующего объекта»401 (заметим, объекта, но не субъекта, который с самого начала устраняется).
Поиск же бесполезен, он ни к чему не приводит, получается, что дневник фиксирует то, чего нет. В этом выводе опять-таки прочитываются идеиЖ. Деррида о письме как отсутствии, означающем без означаемого, знакезнака. Представления о личном письме как о самоотчуждении, последовательное дистанцирование «я-субъекта» от «я-объекта» письма, заканчивающееся полным разрывом связи между ними, закономерно приводят к устранению из личного письма «я» в качестве субъекта письма (а значит, и егообъекта!). Эта тенденция связана с современной концепцией autofiction, гдеречь идёт о «безличном письме», то есть внимание смещено с онтологической проблематики письма на голую форму, что отвечает постмодернистскому принципу тотальной игры, в которую втянут как автор, так и читатель.Среди современных французских исследователей есть те, кто придерживается противоположной позиции: субъект и объект личного письма тождественны, между ними нет дистанции.
Так, согласно мнению Ж.Безансона,определяющей для личного письма является проблема идентичности 402 . Поего убеждению, в личном письме автор стремится к наиболее точному определению самого себя. Всякое авторское высказывание о себе самом обладаетаутентичностью, соответствуя намерению, характеру, эмоциональному состоянию говорящего, которые не могут быть оценены извне. Это субъективная правда пишущего, личная правда «я», к которой неприменимы объективные критерии оценки. В личном письме Ж. Безансон выделяет функцию памяти и функцию познания, что сближается им с религиозной практикой покаяния. Исследователь говорит и о «восстановительной функции» личногописьма, имея в виду, что в нём происходит восстановление «я» автора.
Втруде «Личное письмо» Ж.Безансон ставит и проблему соотнесения жизни илитературы, настаивая на возможности выводить из написанных автором осебе текстов мнение об организации его личности. Ж. Безансон признаётнеотъемлемым признаком личного письма нарциссическое самолюбование«я». По его наблюдению, в авторском обращении к собственной персоне телоявляется не объектом пренебрежения, но объектом внимания. Заметим, чтоЖ.