Диссертация (1098177), страница 29
Текст из файла (страница 29)
В личном письме субъект и объект письма совпадают. В личномписьме автор выражает свою субъективность и своё единство в языке, онсовпадает с самим собой как существо, определённое своей единичностью.Если следовать Бенвенисту, «Я» занимает в высказывании трансцендентнуюпозицию по отношению к «Ты», которая основывается на разделении внутреннее / внешнее. Здесь принципиально важно, что в сознании пишущегоприсутствует «другой» как адресат речи, читатель, которым часто выступаетБог.Ф. Виталь, как и многие другие литературоведы, настаивает на раздвоении пишущего в процессе личного письма, делая упор на театральности, обязательном присутствии маски, скрывающей истинные черты лица и придающей единство личности, стремящейся сохранить привычный образ своего «я»в своих собственных глазах: «Маска, которую носит человек, никогда не спадает, даже в то время, когда он один, так как ему нужно сохранить в своихсобственных глазах образ, который он сотворил из самого себя»377.
Ф. Витальговорит о фиксации в письме разных «я», с которыми нельзя отождествлятьсубъект письма. Следуя его логике, письмо есть всегда фрагмент, через «я»разных фрагментов можно очень приблизительно сконструировать общийобраз, который никогда не будет отражением тотальности бытийного «я».
Ф.Виталь утверждает, что поскольку личное письмо обнаруживает желание пишущего господствовать над собой, себя создавать или себя оправдывать, оно 377Vitale F. Benjamin Constant. Écriture et culpabilité. Genéve, 2000. Р. 80.102 может быть только «притворной обработкой»378. Можно согласиться с Ф. Виталем только в том случае, если понимать власть над собой как насилие надсвоим существованием, принижение своего изначального, естественного «я»,создание себя – как привнесение искусственного, искажающего, а оправдание себя – как сокрытие истинного, утаивание подлинного.
Однако личноеписьмо не является ни первым, ни вторым, ни третьим. Господство над собойнужно понимать как устойчивое, длящееся, проявляющее себя в каждый конкретный момент желание пишущего превосходить себя, быть выше себя самого, отменять необходимость и тем самым свободно творить свою судьбу.Создание себя предполагает устремлённость духа к высшему, его преобладание над душевным и телесным, а также свободу распоряжаться собой,направлять своё внимание на то, что в данный момент представляется жизненно необходимым.
Оправдание себя есть самоповерка, определение своейданности, своего наличия, то, что человек может предъявить как себе самому, так и постороннему.А. Монтандон в статье «От себя к себе: метаморфозы времени» доводитдо логического предела идею «я-другой»: писать для себя – это приниматьсебя за «другого», что соответствует нарциссическому комплексу («очарования интимности», «опьяняющее наслаждение созерцания собственного"я"»379). Для того чтобы лучше исследовать самого себя, автор посредствомписьма создаёт своего двойника («другого, чужого и внешнего по отношению к нему самому», «чужака», «незнакомца»380).
Личное письмо становитсяразворачиванием бесконечного диалога пишущего с самим собой. Можно согласиться с А. Монтандоном в том, что жанр как письма, так и дневника есть«всевластие видения "я"»381, можно отчасти согласиться с тем, что это самовольный выбор автором дистанции и разрыва с окружающими. Однако нельзя согласиться с убеждением литературоведа в том, что письмо становитсяагрессивным актом самоутверждения. Пишущий «заключает мир в скобки,чтобы создать свои собственные законы»382, однако вовсе не для того, чтобыутвердить личностное начало через оригинальность мировидения. СогласноА. Монтандону, за этим стоит всё то же нарциссическое движение, эгоистическое превознесение «я»383.
Здесь можно усмотреть тенденцию устраненияиз личного письма собственно личности, самостоятельного, самоорганизую 378Ibid., p. 53.379Montandon A. En guise d`introduction. De soi à soi : les métamorphoses du temps // De soi à soi :l`écriture comme autohospitalité. P., 2004. Р. 8.380Ibid., p. 8.381Ibid., p. 11.382Ibid., p. 12.383Ibid., p. 11.103 щегося «я» пишущего.
В данном случае письмо становится неким механическим действием, слепой графоманией, приводимой в движение комплексомНарцисса.Следуя размышлению исследователя, можно понять что личное письмопомогает избавиться от психических расстройств по тому же принципу, что ипсихоанализ: пишущий вновь овладевает собой, проговаривая себя, то естьустраняя туманности глубин собственного «я», выводя всё в ясную областьсознания. В таком случае личное письмо есть не только добровольное самоотчуждение, подразумевает и обратный процесс – присвоение пишущим своего «я». А.
Монтандон называет это «объединением существа», «собираниемразрозненных, блуждающих, чуждых, странствующих частей "я"»384. Личноеписьмо должно устанавливать внутреннее равновесие, помогать пишущемуовладеть собой. Однако в размышлениях А. Монтадона есть явные противоречия: переходя от психоаналитической установки к структуралистской, исследователь, по существу, признаёт задачу личного письма неосуществимой.Собиранию «я» в личном письме противостоит динамика распада, разрушения, сводя на нет усилия пишущего.
По А.Монтандону, личное письмо оборачивается театральностью, бесконечной сменой масок: «Я составлен из разных лиц, масок, положений, социальных ролей, палимпсест, который обнаруживается в диалоге с самим собой, в этом письме, которое есть признание,так сказать, создание другого "я", двойника, "я" как "другого"…»385. Логический вывод из всего сказанного: личное письмо есть не просто самоотчуждение, но распад пишущего «я», даже больше – уничтожение «я», которое становится жертвой агрессии безличного дискурса: «Диалог "я" с "я" подчёркивает многочисленные разрывы: разрыв онтологический, разрыв рефлексивности сознания писателя перед своим зеркалом; разрыв лингвистический:язык меня разрушает, я не есть язык, я пересечён языком, тем "другим", которого называют "язык"; слова, которые меня составляют, но которые не являются "я"; разрыв незнания, я есть "другой", которого я не знаю…»386.
Личное письмо, по А. Монтандону, есть также разрыв во времени: запечатлённыена письме образы прошлого больше не принадлежат пишущему, который, таким образом, оказывается разобщён с собой в прошлом. Однако автор статьи,противореча самому себе, не может не признать, что дневник есть форма памяти, «призванная удержать некоторые явления жизни», противостоящаявремени, его искажениям, изменениям387. Но если письмо противостоит вре 384Ibid., p. 8.385Ibid., 13.386Ibid., 13.387Ibid., 24.104 мени, что же оно сохраняет? Множественность сомнительных «я», маски, пустые графические следы? Если следовать логике исследователя, получается,что личное письмо не справляется ни с одной из возложенных на него задач:оно не упраздняет власти разрушающего, всё изменяющего времени, но,напротив, укрепляет её, не становится самоизлечением пишущего через присвоение им своего непротиворечивого образа, через установление ясностисвоего «я», но, напротив, усиливает психологический дискомфорт.Концепция «я-другой», подчёркивающая разрыв между субъектом иобъектом личного письма, получает поддержку среди исследователей, которые подходят к языку со структуралистских позиций, когда за языком видятлишь систему знаков, наделённых определёнными значениями, которые«накладываются» на человеческую жизнь, скрывая и искажая её.
Так, Е. Тома указывает на то, что создание себя или отчёт о себе посредством письмавсегда носит искусственный характер, так как слово «разнородно и полисемично», «опирается на символический образ»: «Точная правда, предельнаяискренность из-за самой природы языка есть обман. Язык, в конечном итоге,вторичен по отношению к чувству. Тем не менее, он необходим для того,чтобы говорить о себе, так как является единственным способом передачимысли; он обладает парадоксальной особенностью быть ширмой тому, что онполагает раскрывать и делать интеллигибельным»388. В данном случае высказывания противопоставлены не только чувству, эмоциональному состоянию,то есть чистой эмпирики, но и мысли: язык представлен явлением внешнимпо отношению к внутреннему человеку. Снимать вопрос об «искренности»,ссылаясь на «искусственную», «лживую» природу языка – значит упразднятьпроблему субъекта, который, говоря «я», свидетельствует о своей личности идля которого сказанное о себе слово есть факт веры.
Он или искренен (дажепусть по отношению к себе самому) или нет, или видит в высказывании о себе правду – или обман.Исходя из структуралистских позиций, А. Монтандон указывает на«лингвистический разрыв» в личном письме: «…язык меня населяет… я пересечён языком, этим «другим», которого зовут язык, словами, которые менясоздают, но которые не есть "я"…»389. Хочется сразу возразить: жизнь, данная в ощущениях, дорефлексивное состояние, не ставшее мыслью и словом,не становится фактом сознания, тем более духовным усилием. Что мы, вообще, знаем о своём дорефлексивном «я», о «я» до того, как мы его мыслим?Ничего! Мы чувствуем наше тело, но мы не знаем его. «Я» до языка не суще 388Thomas E. L`écriture stendhalienne et les défis du Je. P., 2008.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
