Диссертация (1098107), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Ромодановская. Новосибирск: Сибирский хронограф, 2000. (Археография и источниковедение Сибири). С. 71–76.498137новывается на работах другого филолога-иезуита – Р. Рапена499. Слово острый втексте «Рассуждения о комедии вообще» встречается трижды, и все эти контекстыпредставляют собой переводы тех мест труда Брюмуа, где он ссылается на Рапена.Вот эти фрагменты:В. К. ТредиаковскийП. БрюмуаРассуждение о комедии вообщеDiscours sur la comedie grecqueОднако много в нем [Плавте – Л.Т.] ска- Il ne laisse pas d’avoir de méchantes plaiредных шуток, по Горациеву мнению, а santeries au goût d’Horace , & ses bonsострые его слова, приводившие в смех mots qui faisoient rire le people , faisoientнарод, иногда были жалки честным лю- quelquefois pitié aux honnêtes gens501.дям500.Наконец,онаяприятнаяокружность Enfin ce tour agréable , cet enjoument quiслов, оная веселость, которая умеет со- sçait soutenir la délicatesse de son caracдержать нежность характера, не упадая в tere , sans tomber dans la froideur ni dans laхолодность и в скоморошество, оная bouffonnerie , cette raillerie fine qui est laтонкая насмешка, цвет острого и красно- fleur du bel esprit , est le talent que deго разума, есть самый тот талант, кото- mande la Comédie503.рого требует комедия502.Присловий и острых народных речей Les proverbes & les bons mots du peupleтакже не должно там терпеть, буде они n’y doivent pas aussi être soufferts , s’ilsне имеют некоторого шуточного смысла n’ont quelque sens plaisant , & s’ils ne sontи если они тут неприродны504.naturels505.Как видно из сопоставления, примерно за два десятилетия до выхода «Всякойвсячины» Тредиаковский выбирает слово острый для того, чтобы передать по499Алексеева Н.
Ю. Комментарии // Тредиаковский В. К. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою /Изд. подг. Н. Ю. Алексеева. СПб.: Наука, 2009. (Лит. памятники). С. 626, 631–632. См. тж.: Левитт М. Сумароков –читатель Петербургской библиотеки Академии наук // XVIII век. Сб. 19 / Отв. ред. Н. Д. Кочеткова. СПб.: Наука, 1995.С. 51–52.500Тредиаковский В. К.
Рассуждение о комедии вообще // Тредиаковский В. Сочинения и переводы как стихами, так и прозою. СПб., 2009. С. 257.501Brumoy P. Discours sur la comedie grecque // Le Théâtre des Grecs / Par le R. P. Brumoy. T. 3. Paris: Rollin Père,J.-B. Coignard Fils, Rollin Fils, 1730. P. xvij.502Тредиаковский В. К. Рассуждение о комедии вообще. С. 258.503Brumoy P. Discours sur la comedie grecque. P. xlvj.504Тредиаковский В. К. Рассуждение о комедии вообще. С.
259.505Brumoy P. Discours sur la comedie grecque. P. xlvij.138русски значение двух характерных труднопереводимых французских фразеологизмов, имеющих непосредственное отношение к сфере сатиры (и не только к ней), –bon mot и bel esprit. Многозначность слова esprit, как известно, обсуждается в XVIIIвеке во Франции, и этот факт находит отражение в «Опыте Российского сословника» Д. И.
Фонвизина506. Приведенные примеры демонстрируют как широту стилистического диапазона, охватываемого семантикой лексемы острый: она может относиться и к творчеству классика римской литературы, и к речи простого народа,так и ее коннотативный потенциал: если «острые слова» Плавта упомянуты в критическом контексте – наряду с его «скаредными шутками», то «цвет острого и красного разума» признается важнейшим достоинством комедиографа.Таким образом, указывая на остроту как на ключевой признак помещаемых вжурнале статей (но не всех!), программное письмо Аришлая Шуши вводит адресатав проблематику сатиры; ее семантический спектр, который раскроется в дальнейшем, в свернутом виде заключен в этой принципиальной характеристике.Но письмо Аришлая Шуши – не единственная в журнале манифестарная статья, в которой понятие остроты становится ключом к осмыслению сатиры.
Другаяопубликована намного позже и представляет собой по форме уже не письмо, а эссеот лица издателя, причем является не оригинальной, а переводной: это рассмотренная выше статья «Два есть у меня рода читателей…». Выше цитировалось ее заключение, однако вступление, особенно в сравнении с письмом Аришлая Шуши, не менее важно. Слово острый произносится и в нем – и звучит иначе: «Два есть у менярода читателей. Первые суть люди веселые, кои требуют испытаний острых исмешных.
Другие суть степенные и не довольствуются одними шутками, но, напротив, уничтожают оные»507.По существу, в обоих случаях речь идет об одной и той же оппозиции. Острота – это смех и сатира; то, что ей противостоит – это, видимо, серьезность прямолинейной дидактики. При сходстве основных значений очевидно различие значений506Фонвизин Д. И.
Опыт Российского сословника // Фонвизин Д. И. Собр. соч.: В 2 т. / Сост., подг. текстов,вступ. ст. и коммент. Г. П. Макогоненко. Т. 1. М.; Л.: Гос. изд. худ. лит., 1959. С. 231–232; см. тж.: Рак В. Д. Фонвизинв работе со словарем французских синонимов аббата Габриэля Жирара // Западный сборник: В честь 80-летияП. Р.
Заборова. СПб.: Издательство Пушкинского Дома, 2011. С. 355.507Всякая всячина. Ст. 123. С. 327.139дополнительных, оценочных. В письме Аришлая Шуши острота – достоинство; встатье «Два есть у меня рода читателей…» она же – недостаток, так как издатель вцитированном выше месте признается, что серьезных читателей предпочитает настроенным легко и поучение ставит выше забавы.Какое из этих суждений отражает авторскую позицию? Очевидно, оба: во второй статье (хотя это и перевод) издатель говорит от своего лица, первая же дается отлица читателя, но, как отмечено выше, предваряется предисловием издателя, свидетельствующим о признании ее принципиального значения.
Ни в том, ни в другомслучае нет причин предполагать ироническую дистанцию между издателем и автором. Более вероятно другое: в то время как две концептуальные статьи, распределенные между разными субъектами речи и разделенные значительным текстовымпространством, раскрывают противоположные творческие установки, сущность сатирического журнала, как она понимается во «Всякой всячине», состоит в соединении этих установок. Даже если идеалом сатирического журнала является дидактика,очищенная от юмора, он невозможен без сатиры; стремясь к этому идеалу, он преодолел бы и отменил бы сам себя. Та острота, к которой призывает Аришлай Шуши и которую осуждает издатель в статье «Два есть у меня рода читателей…»,пусть и представляясь уступкой вкусам неподготовленной к восприятию моралистических рассуждений части аудитории, все же остается неотъемлемым свойствомэтой литературной формы.Письмо Аришлая Шуши и статья «Два есть у меня рода читателей…» освещают проблему остроты с точки зрения субъекта – сатирика и адресата – читателя.Однако в «ситуации сатиры» есть и еще один участник – персонаж, который становится объектом сатирического изображения.
Диалог автора с аудиторией имеет своим предметом отношение автора к персонажу; в свою очередь, в результате этогодиалога должно сформироваться отношение читателя к персонажу, и сатира достигнет успеха в том случае, если оно сформируется по данному автором образцу. Вопрос о том, что происходит в точке соприкосновения сознаний автора и персонажа,ставится в другом письме – Афиногена Перочинова.140Первая фраза этого письма вводит ключевые для эстетики сатиры категориивеселья и смеха: «Я весьма веселого нрава и много смеюсь; признаться должно, чточасто смеюсь и пустому; насмешником же никогда не бывал»508.
Те же понятия впоследствии рассматриваются в статье «Два есть у меня рода читателей…»; именновосприятие смеха выступает там как важнейший фактор, различающий читателей:«Первые суть люди веселые, кои требуют испытаний острых и смешных. Другиесуть степенные и не довольствуются одними шутками, но, напротив, уничтожаютоные»509. В письме Афиногена Перочинова ставится тот же вопрос, но рассматривается он не с внешней точки зрения, а с внутренней.
Если в статье «Два есть у менярода читателей…» издатель оценивает с точки зрения отношения к смеху своихпредполагаемых адресатов, то Афиноген Перочинов судит сам себя.В каждой из этих двух статей дифференцируются два психологических типавосприятия смеха, однако типы эти разные. В статье «Два есть у меня рода читателей…» склонности к смеху противостоит его отрицание. Афиноген Перочинов различает два рода смеха как такового. Один – выражение «веселого нрава» и доступентому, у кого «сердце доброе» (читатель признает себя именно таким), а другой жесток: это «насмешки», которые «суть степень дурносердечия»510.Письмо Афиногена Перочинова отличается от таких манифестарных текстов,как письмо Аришлая Шуши и статья «Два есть у меня рода читателей…», тем, что внем смех рассматривается не только с точки зрения смеющегося, но и с точки зрения того, кто подвергается осмеянию. Здесь показано, что смех может быть жестоким и «насмешник», несомненно, заслуживает осуждения.
Более того, он сам достоин осмеяния, поскольку причина его презрения к окружающим – вовсе не принципиальность в борьбе с пороком, а самомнение и раздраженное самолюбие. Он темболее смешон, что не понимает, насколько низменные побуждения им движут.Именно такой персонаж изображен в сюжетной части письма, предваряющей болееизвестную теоретическую, содержащую четыре правила сатиры, к которым в постскриптуме присоединяются еще два.508Всякая всячина.
Ст. 53. С. 140.Всякая всячина. Ст. 123. С. 327.510Всякая всячина. Ст. 53. С. 140–141.509141Письмо Афиногена Перочинова реализует композиционную модель, характерную и для ряда других читательских писем во «Всякой всячине»: корреспондентописывает беседу, свидетелем или участником которой он был, и пересказывает содержание реплик ее участников, в том числе иногда и своих. Так строится, например, письмо читателя, подписавшегося «ваш искреннейший и покорнейший слуга* * *», который передает содержание своего разговора с Н***, подвергающим критике «Всякую всячину»511.
Сцена беседы может свертываться до упоминания, безпересказа ее содержания: таково письмо Леонильды Критюхиной512.Различие между правилами, сформулированными в основной части письма и впостскриптуме, определяется субъектами, которым они приписаны. Если постскриптум дается только от лица читателя, то четыре правила основной части представлены как результат коллективного обсуждения – иными словами, как голос общества, что, очевидно, должно придать суждениям больший вес.Между этими двумя рядами правил есть и различие в содержании. Все онивыражают идею «человеколюбивой» сатиры, избегающей оскорбления того, ктоможет узнать себя в ее изображении, и при этом соразмерной с силами автора, которому также угрожает опасность впасть в заблуждение, поддавшись самолюбию.Правила основной части статьи, с одной стороны, и постскриптума – с другой, отражают разные точки зрения на сатирическое выказывание.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
