viktor_frankl_osnovy_logoterapii (855235), страница 36
Текст из файла (страница 36)
Среди оставленных там вещей я вдруг обнаружил труп женщины.Я вернулся в свой барак, чтобы собрать свои пожитки: миску длясупа, пару рваных рукавиц, «унаследованных» от умершего от тифабольного, и несколько обрывков бумаги, покрытых стенографическими знаками (на которых, как я упоминал ранее, я начал восстанавливать рукопись, утраченную в Освенциме). Я сделал последний быстрый обход моих больных, которые лежали в тесноте на гнилых досках по обеим сторонам барака. Я подошел к моему единственномуземляку, который уже почти умирал, и спасти его жизнь вопреки егосостоянию было для меня делом чести. Я не хотел выдавать свое намерение совершить побег, но мой товарищ, казалось, догадался, чтоздесь что-то неладно (может быть, я казался немного нервозным).
Он157Основы логотерапииспросил меня усталым голосом: «Ты тоже хочешь уйти?» Я отвечалотрицательно на вопрос больного, но мне было трудно избегать егопечального взгляда. По окончании обхода я снова подошел к нему.Снова я встретился с его взглядом, в котором чувствовалась безнадежность и как бы обвинение. Неприятное чувство, возникшее у меня,когда я сказал своему другу, что я согласен бежать вместе с ним, вдругстало сильнее.
Внезапно я решил взять на этот раз судьбу в свои собственные руки. Я вышел из барака и сказал своему другу, что я немогу идти с ним. В тот самый момент, когда я сказал ему, что окончательно принял решение остаться со своими больными, неприятноечувство оставило меня. Я не знал, что принесут последующие дни, ноя переживал такое состояние внутреннего покоя, какого никогда неиспытывал прежде. Я вернулся в барак, присел на нары возле моегоземляка и постарался его подбодрить; потом я поговорил с другимибольными, постаравшись успокоить их и утешить.Наступил последний день нашего пребывания в лагере.
По мереприближения линии фронта массовые транспорты переправили почти всех заключенных в другие лагеря. Лагерное начальство, Капо иповара сбежали. В этот день был дан приказ о полной эвакуации лагеря после захода солнца. Немногие оставшиеся узники (больные, несколько докторов и несколько «санитаров») должны были быть такжеотправлены. Ночью лагерь должны были поджечь.
В полночь грузовики, которые должны были забрать больных, не появились. Вместоэтого ворота лагеря внезапно были закрыты и возможность побегауже исключалась. Оставшихся узников, казалось, ждала неизбежнаяучасть сгореть вместе с лагерем.За считанные секунды я и мой друг решили попытаться совершить побег.
Мы были единственными, у кого еще было достаточносил для совершения побега. Помимо всех других больных в нескольких бараках помещались тяжелые больные с лихорадкой и делирием.Мы моментально придумали план. Вместе с первым трупом мы вытащим рюкзак моего друга и спрячем его в трубе старой прачечной.Со вторым трупом мы вытащим мой рюкзак, а после третьего заходамы намеревались совершить наш побег.
Первые два выхода прошлисоответственно плану. Затем, когда мы вернулись, я стал ждать, покамой друг пытался раздобыть кусок хлеба, чтобы нам было что поестьв последующие несколько дней, которые нам придется находиться в158Человек в поисках смысла: введение в логотерапиюлесу. Я ждал. Проходили минуты. Он все не возвращался, и меняохватывало все усиливающееся беспокойство. После трех лет заключения я рисовал себе картины освобождения, предвкушая небывалуюрадость, восторг и воображая, как чудесно будет идти навстречу линии фронта.В тот самый момент, когда мой друг вернулся, ворота лагеря распахнулись настежь. Великолепная серебристая машина с большимкрасным крестом медленно въехала на плац.
Прибыла делегация отМеждународного Красного Креста в Женеве, и лагерь с его узникамибыл принят под его защиту. Делегация расположилась в находящейсяпо-соседству фермерской усадьбе, чтобы быть все время вблизи отлагеря на случай экстренной необходимости. Кто теперь думал о побеге? Из машины выгружали ящики с лекарствами, распределялисьсигареты; нас фотографировали среди всеобщего веселья и ликования. Теперь уже не было надобности пускаться с риском для жизнинавстречу линии фронта.В своем возбуждении мы забыли о третьем трупе и теперь вытащили его на улицу, положили в узкую траншею и закопали его вместес двумя другими.
Сопровождавший нас охранник - сравнительно безобидный человек - теперь сразу стал и вовсе любезным. Он увидел,как изменилось положение дел и начал стараться завоевывать нашерасположение. Он присоединился к нашим кратким молитвам, которые мы прочли над покойниками, прежде чем забросать тела землей.После напряжения и возбуждения последних дней и часов - этих последних дней в нашем состязании со смертью - слова нашей молитвы,просившие о покое, были самыми пылкими из когда-либо произносимых человеческим голосом.Итак, последний наш день в лагере прошел в предвкушении свободы.
Но мы радовались еще рано. Делегация Красного Креста уверила нас, что соглашение подписано и наш лагерь не будет эвакуирован. Но этой ночью приехали эсэсовцы на грузовиках с приказом очистить лагерь. Последние остающиеся узники должны были быть отправлены в центральный лагерь, откуда их предполагалось переправить в Швейцарию в сорок восемь часов для обмена с другими военнопленными.
Мы едва узнавали эсэсовцев. Они были такими дружелюбными, стараясь убедить нас без опасений погрузиться в грузовики, говоря нам, что мы должны быть благодарны за нашу удачу. Те,159Основы логотерапиичто были достаточно сильными, забирались сами, а серьезно больных и слабых с трудом поднимали в грузовики.Мы с моим другом - уже не пряча наших рюкзаков - стояли впоследней группе, тринадцать человек из которой должны были бытьотобраны для предпоследнего грузовика. Главный врач отсчитал требуемые номера, но пропустил два наших номера.
Тринадцать человекпогрузились в машину, а мы остались. Удивленные, раздраженные иразочарованные, мы обвиняли главного доктора, а он оправдывался,ссылаясь на усталость и рассеянность. Он сказал, что думал, что мывсе еще собирались бежать. В нетерпении мы сидели, все еще с рюкзаками за спиной и ждали с немногими оставшимися узниками прибытия последнего грузовика. Ждать пришлось долго.
Наконец, мылегли на матрацы опустевшего помещения для охраны, истощенныевозбуждением последних нескольких часов и дней, во время которыхмы постоянно колебались между надеждой и отчаянием. Мы заснулив одежде и обуви, готовые к отъезду.Шум винтовочных выстрелов и канонады разбудил нас; огни трассирующих пуль и звуки пулеметных очередей достигали бараков. Главный врач вбежал в помещение и приказал лечь на пол. Один узник,соскочив с нар, угодил мне в живот своими обутыми ногами.
Это разбудило меня окончательно. Потом мы поняли, что случилось: линияфронта достигла нашего лагеря! Стрельба ослабевала, и наступалоутро. Снаружи на столбе лагерных ворот полоскался на ветру белыйфлаг.Много месяцев спустя мы узнали, какую шутку судьба даже в этипоследние часы сыграла с немногими нашими товарищами, которыеуехали на грузовиках. Мы узнали, сколь неопределенны человеческие решения, особенно в вопросах жизни и смерти. Мне довелосьувидеть фотоснимки, которые были сделаны в небольшом лагере неподалеку от нашего. Наших друзей, которые думали, что их повезлинавстречу свободе, в ту ночь привезли в тот лагерь, заперли в баракахи сожгли заживо. Их частично обуглившиеся тела можно было опознать на фотографиях.
Я еще раз подумал о Смерти в Тегеране.Апатия узников, помимо ее роли как защитного механизма, обусловливалась также и другими факторами. Голод и недостаток сна способствовали ей (как это бывает также и в нормальной жизни), а такжепоявлению общей раздражительности - другой особенности психи160Человек в поисках смысла: введение в логотерапиюческого состояния узников. Недостаток сна частично был связан с тем,что переполненные бараки кишели паразитами из-за полного отсутствия санитарии и гигиены.
Тот факт, что у нас не было ни кофеина,ни никотина, также способствовал состоянию апатии и раздражительности.Помимо этих физических причин были также психические, представленные различными комплексами. Большинство узников страдало от некоторого рода комплекса неполноценности. Мы все когда-тобыли «кем-то», или, по крайней мере, считали себя «кем-то».
Здесьже с нами обращались так, как если бы мы представляли собой абсолютное ничто. (Осознание собственной внутренней ценности коренится в более высоких, более духовных слоях и не может быть разрушено лагерной жизнью. Но многие ли свободные люди, не говоря ужео заключенных, обладают им?) Не думая осознанно об этом, в то жесамое время рядовой заключенный чувствует себя крайне деградированным. Это становится очевидным при наблюдении контраста в отношении обособленной социологической структуры лагеря. Наиболее «выдающиеся» узники, Капо, повара, кладовщики и лагерныеполицейские вовсе не чувствовали себя неполноценными, как большинство узников, но, напротив, испытывали чувство достигнутогоуспеха.
У некоторых из них даже развивалась мания величия в миниатюре. Психические реакции зависти и злости у большинства по отношению к этому привилегированному меньшинству выражалисьразличными способами, иногда посредством анекдотов. Например, яслышал, как один узник говорит другому об одном из Капо: «Представь себе! Я знал его, когда он был всего лишь президентом одногоиз крупных банков. А теперь посмотри, как высоко он поднялся».Всякий раз, когда деградированное большинство и привилегированное меньшинство сталкивались в конфликте (а для этого возможностей было больше чем достаточно, начиная с распределения пищи),результаты были взрывоподобны. Следовательно, общая раздражительность (физические причины которой обсуждались выше) усиливалась в результате этого психического напряжения.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
