viktor_frankl_osnovy_logoterapii (855235), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Вот как это случилось. Однажды вечером я имел честь опять быть приглашенным на спиритический сеанс. Собрались все те же близкие друзья старшего врача итакже упоминавшийся уже офицер из санитарной команды. УбийцаКапо вошел в помещение случайно, и его попросили прочитать какое-нибудь из его стихотворений, которыми он был знаменит в лагере.
Он не заставил просить дважды, быстро извлек тетрадку и началчитать из нее образчики своего искусства. Я до боли прикусывал своигубы, слушая одно из его любовных стихотворений, и, вероятно, тем145Основы логотерапииспас свою жизнь. Так как я не поскупился на аплодисменты, моя жизньбыла бы вне опасности, даже если бы меня зачислили в его рабочуюкоманду, к которой я раньше был приписан на один день - день, которого было вполне достаточно для меня. В любом случае было полезным приобрести расположение убийцы Капо. Поэтому я аплодировал так старательно, как мог.Вообще говоря, любое занятие искусством в лагере заключало всебе что-то гротескное.
Я бы сказал, что реальное впечатление, производимое чем-либо, связанным с искусством, возникало лишь изконтраста между представлением и фоном безутешной лагерной жизни. Мне никогда не забыть, как я был разбужен от глубокого тяжелогосна во вторую ночь моего пребывания в Освенциме, разбужен музыкой. Старшим надзирателем барака было устроено по какому-то случаю некое подобие вечеринки: пьяные голоса выводили какие-то избитые мелодии. Вдруг наступила тишина, и в ночи скрипка запелапронзительно печальное танго, необычную мелодию, не избитую частым исполнением.
Скрипка плакала, и часть моей души плакала вместе с ней, потому что в этот самый день исполнялась двадцать четвертая годовщина со дня рождения кого-то. Этот кто-то находился в другой части Освенцимского лагеря, быть может, лишь в нескольких сотнях или тысячах ярдов, и, однако, был совершенно недостижим.
Этоткто-то был моей женой.Факт, что в концентрационном лагере существовало некое подобие искусства, должно быть, вызовет немалое удивление у внешнегонаблюдателя, но еще большее удивление вызовет у него то, что в лагере можно было обнаружить также и чувство юмора, правда, лишьслабый след его и то лишь на несколько секунд или минут.
Юмор былеще одним оружием в борьбе за самосохранение. Хорошо известно,что юмор больше, чем что-либо иное в человеческой природе, можетспособствовать дистанцированию и способности подниматься надлюбой ситуацией, даже если только на несколько секунд. Я практически тренировал одного моего друга, работавшего рядом со мной, сцелью развития чувства юмора. Я предложил, чтобы мы пообещалидруг другу придумывать каждый день хотя бы по одной забавной истории о каком-нибудь инциденте, который мог бы произойти однажды после нашего освобождения. Он был хирургом и занимал преждедолжность ассистента в большом госпитале.
Однажды я заставил его146Человек в поисках смысла: введение в логотерапиюулыбнуться, описывая, как он, вернувшись к прежней работе, будетне в состоянии расстаться с привычками лагерной жизни. На рабочемучастке, особенно когда старший надзиратель делал инспекционныйобход, десятник подгонял нас криками: «Живей! Живей!». Я сказалсвоему другу: «Однажды ты будешь выполнять сложную операцию.Внезапно в хирургическую врывается дежурный, сообщая о прибытии старшего хирурга криками: “Живей! Живей!”».Иногда кто-нибудь из узников придумывал забавные сновиденияо будущем, как, например, о том, что на званом ужине они могут забыться и попросить хозяйку зачерпнуть «со дна».Попытки развивать чувство юмора и способность видеть вещи вюмористическом свете являлись одним из важных способов овладения искусством жизни.
И это было возможно даже в концентрационном лагере, в условиях непрерывного страдания. Можно провестианалогию: страдание человека напоминает поведение газа. Если определенное количество газа накачивается в пустую камеру, он заполнит камеру полностью и равномерно, независимо от того, сколь велика комната. Так же и страдание заполняет душу и сознание человекавне зависимости от того, большое это страдание или незначительное.Следовательно, «размер» человеческого страдания относителен.Отсюда также следует, что вполне пустяковая вещь может статьпричиной огромной радости.
Посмотрим для примера, что случилосьс нами во время переезда из Освенцима в лагерь, близко связанный слагерем Дахау. Мы все боялись, что наш транспорт направляется вМаутхаузен. Напряжение становилось все больше и больше по меретого, как мы приближались к тому мосту через Дунай, по которомупоезд должен был пройти, чтобы прибыть в Маутхаузен, согласноутверждениям опытных заключенных.
Те, кто никогда не видели ничего подобного, вряд ли смогут представить себе, как плясали от радости узники, увидев, что наш транспорт не пошел через мост, новместо этого направился «только» к Дахау.И затем - что происходило по прибытии в этот лагерь после переезда, длившегося два дня и три ночи? В вагоне не было достаточноместа, чтобы каждый мог сидеть на корточках на полу. Большинствоиз нас должны были стоять всю дорогу, в то время как немногие сидели по очереди на корточках на жалких клочках соломы, пропитаннойчеловеческой мочой.
Когда мы прибыли на место, первой важной147Основы логотерапииновостью, которую мы узнали, было то, что в этом сравнительно небольшом лагере (в нем было 2500 человек заключенных) не было ни«печи», ни крематория, ни газовых камер! Это означало, что заключенный, который становился «мусульманином», не мог быть отправлен прямо в газовую камеру, но должен был ожидать, пока будет организован специальный транспорт с больными обратно в Освенцим. Этотрадостный сюрприз привел всех нас в хорошее настроение. Пожелание старшего надзирателя нашего барака в Освенциме исполнилось:мы прибыли в лагерь, в котором не было «камина», - в отличие отОсвенцима. Мы смеялись и громко шутили, несмотря на все то, чтонам пришлось пережить в последующие часы.Когда нас, вновь прибывших, пересчитали, одного человека недоставало. И потому мы должны были стоять и ждать на улице, поддождем и на холодном ветру, пока пропавший не был найден.
Наконец его отыскали в бараке, где он заснул от усталости. Затем перекличка сменилась показательным наказанием. Всю ночь и утро мыдолжны были стоять на улице, замерзшие и промокшие до нитки после напряжения нашего долгого переезда. И однако мы радовались! Вэтом лагере не было «камина», и Освенцим был далеко отсюда.В другой раз мы видели группу заключенных, проходивших мимонашего рабочего места.
Сколь очевидной представилась нам тогдаотносительность всякого страдания. Мы позавидовали относительнообустроенной, безопасной и счастливой жизни этих заключенных. Онинаверняка имеют возможность регулярно принимать ванну, думалимы с грустью. У них, конечно же, есть зубные щетки и щетки дляодежды, матрацы, отдельный на каждого из них, и ежемесячный обмен письмами, позволяющий получать сведения о их родственникахили по крайней мере о том, живы ли еще они. Мы утратили все этоуже так давно.И как же мы завидовали тем из нас, которые имели возможностьходить на фабрику и работать в закрытом помещении! Это было мечтой каждого - иметь такой кусочек счастья, дающий шанс на сохранение жизни.
Масштаб относительного счастья простирался даже ещедальше. Даже среди рабочих отрядов, работающих вне лагеря (в одном из которых я состоял), были такие, которые считались хуже других. Можно было завидовать человеку, которому не нужно было продвигаться в глубокой слякотной глине на крутом склоне, прочищая148Человек в поисках смысла: введение в логотерапиюрельсы небольшой железнодорожной ветки по двенадцать часов вдень Большинство несчастных случаев происходило на таких работах, и они часто заканчивались фатально.В других рабочих командах десятники, видимо, придерживалисьместной традиции не скупиться на удары, что побуждало нас говорить об относительном счастье не оказаться под их началом, хотябы только временно.
Однажды, по несчастью, я попал в такую группу. Если бы воздушная тревога не прервала нашу работу через двачаса (во время которых десятник обрабатывал меня особо), что вызвало последующую перегруппировку работающих, я думаю, что мнепришлось бы возвращаться в лагерь на носилках, на которых неслиумерших или умирающих от истощения.
Никто не может представить себе облегчение, которое приносит звук сирены в подобныхситуациях, - даже боксер, который услышал звучание гонга, сигнализирующего окончание раунда и тем самым спасающего его в последнюю минуту от нокаута.Мы были благодарны за малейшее проявление милосердия. Мыбыли рады, когда наступало время избавиться от паразитов передтем, как лечь спать, хотя само по себе это не составляло удовольствия, так как при этом приходилось оставаться голым в нетопленом бараке, в котором сосульки свисали с потолка. Но мы былиблагодарны судьбе, если не случалось воздушной тревоги во время проведения этой операции и не выключался свет.
Если нам неудавалось выполнить эту процедуру должным образом, приходилось не спать полночи.Скудные радости лагерной жизни обеспечивали род негативногосчастья - «свободы от страдания», по определению Шопенгауэра, идаже это лишь в относительном плане. Реальные позитивные удовольствия, даже мелкие, были крайне редкими.
Помнится, как-то я подводил баланс удовольствий и нашел, что за много-много недель я пережил только два приятных момента. Один случился, когда по возвращении с работы я был допущен на кухню после долгого ожидания ипопал в очередь к узнику-повару Ф. Он стоял за одной из большихкастрюль и разливал суп по мискам, которые торопливо протягивалиему узники из проходящей очереди. Он был единственным поваром,который не смотрел на людей, миски которых он наполнял; единственным поваром, который разливал суп поровну, независимо от того, кто149Основы логотерапиибыл перед ним, и который не делал фаворитами своих личных друзейили земляков, наливая для них порции погуще, в то время как другиеполучали водянистый, жиденький суп, зачерпываемый сверху.Но я не собираюсь судить тех узников, которые выделяли своихлюдей, делая для них какие-то привилегии.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
