viktor_frankl_osnovy_logoterapii (855235), страница 28
Текст из файла (страница 28)
Мы едва узнавали друг друга; но большим облегчением былото, что в душевой действительно была вода.Во время ожидания душа наша нагота производила новое впечатление: мы действительно не имели больше ничего, кроме наших голых тел, даже не было волос; буквально все, что у нас оставалось, этобыло наше голое существование. Что еще оставалось у нас, что связывало бы нас с нашей прежней жизнью? У меня оставались очки и125Основы логотерапииремень; последний мне пришлось позднее обменять на кусок хлеба.Дополнительное волнение пришлось испытать тем, у кого был бандажный пояс.
Вечером староста барака приветствовал нас речью, вкоторой дал честное слово, что он повесит лично «на этой балке» каждого, кто зашил деньги или драгоценности в свой бандажный пояс.Он с гордостью объяснил, что как старосте лагерные законы позволяют ему это сделать.Не просто обстояло дело и с обувью. Хотя мы рассчитывали сохранить ее, тем, у кого были приличные ботинки, пришлось расстаться с ними в обмен на такие, которые совершенно не подходили.
Особые хлопоты достались тем, кто, последовав, казалось бы, добромусовету старших заключенных, укоротили свои сапоги, отрезав голенища и натерев мылом срезанные края, чтобы замаскировать саботаж. Эсэсовец, казалось, только этого и ждал. Все заподозренные вэтом должны были пройти в маленькую смежную комнату.
Вскоремы опять услышали удары ремня и крики избиваемых людей, причемв этот раз довольно долго.Таким образом, иллюзии, остававшиеся еще у некоторых из нас,разрушались одна за другой, и затем совершенно неожиданно большинство из нас было охвачено чувством мрачного юмора.
Мы знали, что нам нечего терять, кроме наших столь до смешного обнаженных жизней. Когда полилась вода, мы все начали веселиться,смеясь сами над собой и друг над другом. В конце концов, лиласьнастоящая вода!Помимо этого странного рода юмора другое чувство овладелонами —любопытство. Мне случалось испытывать этот род любопытства прежде, как интенсивную реакцию на некоторые обстоятельства.Когда моя жизнь однажды была в опасности во время горного восхождения, я испытал только одно чувство в критический момент —чувство любопытства, любопытства относительно того, останусь лия жив или разобьюсь насмерть.Холодное любопытство преобладало даже в Освенциме, какимто образом отделяя разум от окружения, которое воспринималось сопределенного рода объективностью.
На этот раз приходилось культивировать это состояние психики как средство защиты. Нам былолюбопытно, что случится в следующий момент; и что будет следствием, например, нашего пребывания на улице поздней осенью почти126Человек в поисках смысла: введение в логотерапиюголыми и еще мокрыми после душа. В последующие несколько днейнаше любопытство переросло в удивление, удивление тому, что никто не простудилсяМного подобных сюрпризов еще ожидало вновь прибывших в лагерь. Люди медицинской профессии поняли прежде всего следующее:«Учебники говорят неправду!» Где-то, например, говорится, что человекне может жить без сна такое-то количество часов.
Совершенно неверно!Я был прежде убежден, что существуют определенные вещи, на которыея неспособен: я не могу спать без того-то и того-то, или я не могу житьпри таких-то условиях. Первую ночь в Освенциме мы спали на нарах подевять человек, прямо на досках. На девять человек было выделано подва одеяла. Мы м о ти лежать, разумеется, лишь на боку, тесно прижатыедруг к другу, что имело и положительную сторону по причине сильногохолода.
Хотя брать обувь с собой на нары было запрещено, некоторыеузники тайком использовали ее в качестве подушки, несмотря на то чтоона была покрыта коркой грязи. Иначе пришлось бы держать голову насгибе почти вывихнутой руки. Потом приходил сон и приносил забвениеи облегчение от страданий на несколько часов.Я хотел бы упомянуть несколько удивительных вещей, показывающих, как много мы могли выдержать: мы не могли чистить зубы, иоднако, несмотря на это и тяжелый авитаминоз, наши десны былиболее здоровыми, чем когда-либо раньше. Нам приходилось носитьодну рубаху по полгода, до тех пор пока она не утрачивала вид рубахи. По многу дней мы не могли умыться из-за замерзших водопроводных труб, а болячки и ссадины на руках, которые были грязнымиот работы в земле, не гноились (по крайней мере, если руки не былиобморожены).
Или, например, люди, отличавшиеся неглубоким сном,сон которых нарушался даже самым легким шумом в соседней комнате, теперь, лежа крепко прижатыми к товарищу, громко храпящемупрямо в ухо, спали, не просыпаясь, всю ночь.Если бы теперь кто-нибудь спросил нас относительно истинности утверждения Достоевского, которое определяет человека как существо, способное привыкнуть ко всему, мы бы ответили: «Да, человек может привыкнуть ко всему, но не спрашивайте нас, как». Но нашипсихологические исследования еще не продвинули нас так далеко; имы, узники, не достигли этого пункта.
Мы находились еще в первойфазе наших психологических реакций.127Основы логотерапииМысль о самоубийстве появлялась почти у каждого из нас, хотябы на короткое время. Она порождалась безнадежностью ситуации,ежедневно и ежечасно подстерегающей угрозой смерти и близостьюсмерти многих других. Из личных убеждений, о которых я скажу позже, я дал себе твердое обещание в мой первый вечер в лагере, что я«не брошусь на проволоку». Это было лагерное выражение, обозначавшее самый частый метод самоубийства в лагере —прикосновениек колючей проволоке, находящейся под током высокого напряжения.Такое решение не представляло особой трудности. В совершении самоубийства было мало смысла, так как для рядового узника жизненные ожидания, объективное вычисление всех возможных шансов представлялись крайне неутешительными.
Он не мог с какой-либо надеждой рассчитывать оказаться в числе тех немногих, кому удастся выжить, пройдя через все селекции. Узник Освенцима во время фазышока вообще не боялся смерти. Даже газовые камеры через несколько дней переставали вызывать ужас - в конце концов, они избавлялиего от необходимости совершения самоубийства.Друзья, которых я встречал позже, говорили мне, что я не былодним из тех, у кого на стадии шока возникло депрессивное состояние. Я только улыбался, и вполне искренне, когда произошел следующий эпизод утром после нашей первой ночи в лагере. Вопреки строгому запрету покидать наши «блоки», мой коллега, который оказалсяв Освенциме несколькими неделями раньше, пробрался в наш барак.Он хотел успокоить и ободрить нас и кое-что нам рассказать.
Он сталтаким худым, что сначала мы не узнали его. С выражением доброгоюмора и веселой бесшабашности он дал нам несколько поспешныхсоветов: «Не бойтесь! Не пугайтесь селекции! Доктор М. (старшийврач СС) относится сочувственно к врачам». (Это было неправдой;добрые слова моего друга не соответствовали действительности. Одинзаключенный, врач блока бараков, пожилой человек, рассказывал мне,как он умолял доктора М. спасти его сына от газовой камеры. ДокторМ. холодно отказал).«Но об одном я вас умоляю, - продолжал он, - брейтесь каждыйдень, если это вообще возможно, даже если для этого придется пользоваться куском стекла... даже если ради этого нужно будет отдать последний кусок хлеба. Вы будете выглядеть моложе, а от бритья вашищеки будут выглядеть красноватыми.
Если хотите остаться в живых,128Человек в поисках смысла: введение в логотерапиюесть только один способ: выглядеть годными для работы. Если выдаже только хромаете, потому что, скажем, у вас на пятке мозоль, иэсэсовец заметит это, он отошлет вас в сторону, и на следующий деньвы наверняка будете отправлены в газовую камеру. Вы знаете, когоздесь называют словом “мусульманин”? - Человека, который выглядит несчастным, жалким, больным и истощенным и который не может больше справляться с тяжелой физической работой. Раньше илипозже, обычно вскоре, каждый “мусульманин” отправляется в газовую камеру. Потому помните: бриться, стоять прямо и ходить энергично; тогда вам можно не бояться газовой камеры. Все вы, стоящиездесь, даже если вы были здесь всего лишь двадцать четыре часа,можете не бояться газовой камеры, кроме, может быть, вас».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
