Диссертация (1168470), страница 60
Текст из файла (страница 60)
Однако каким был социальный составмолодых научных кадров, имелась ли тенденция к обновлению?В периодике того времени можно встретить противоположное суждение.Так, в 1929 г. Ф. Тесленко писал об аспирантуре Первого МГУ: «Cоциальныйсостав аспирантуры чрезвычайно плохой, в особенности в институтах физикоматематических. Среди аспирантуры последних насчитывается только 8%На штурм науки: воспоминания бывших студентов факультета общественных наукЛенинградского университета / Под ред. В.В. Мавродина.
Л., 1971. С. 25, 27.624Цит. по: Московский государственный Педагогический институт имени В.И. Ленина,1872–1972. М., 1972. С. 62.625Научный работник. 1929. № 3. С. 92.623307рабочих по происхождению, в то время как группа “прочих” составляет 10%.Основная масса аспирантуры – больше 70% – состоит из так называемыхслужащих. Фактически, это дети крупных специалистов (профессоров, врачей,инженеров,бывшихпредпринимателей).Мелкихслужащихсрединихнезначительное количество. В среде этих служащих немало встречается детейкрупных чиновников старого времени и помещиков. Около 12% аспирантурыпроисходит из крестьян, однако при тщательной проверке этих “крестьян”оказалось, что большинство из них учились в прежних гимназиях, реальныхучилищах и пр.
Не требуется доказывать, что это дети кулаков. Обнаружена вИнституте химии и такая “крестьянка” Стахеева, у которой отец имел больше500 гектаров земли»626.В нашем распоряжении оказался и интересный документ статистическогохарактера: анализ итогов аспирантуры научно-исследовательских учреждений,вузов и учебных заведений комвузовского типа за 1932 г. фиксируетраспределение аспирантов в соответствии с их социальным положением627.Выявленный документ был составлен так, чтобы запутать читателя. В общейсложности в 1932 г. по Академии наук и шести другим учреждениям,относящимся к системе учреждений ведения ВЦИК (Институт народов Севера,Арктический институт СССР, Среднеазиатский институт, Восточный институтим.
Енукидзе, Институт востоковедения им. Нариманова и Музей РеволюцииСССР), числилось 528 аспирантов. Два учреждения – Академия наук СССР (348аспирантов) и САГУ (41 аспирант) данных о социальном происхождении непредоставили: хотя едва ли можно было не заметить в бланке указанногодокумента отдельную графу. Составители не упоминают о несданной САГУотчетности и высчитывают удельный вес отдельных социальных категорий,исходя из 180 человек (суммарно по шести учреждениям без АН СССР).Тесленко Ф. Подготовка научных кадров нуждается в решительной перестройке //Научный работник. 1929.
№ 4. С. 23.627ГА РФ. Ф. Р-7668. Оп. 1. Д. 738.626308Интересны при этом финальные подсчеты – в итоговой сводке цифра,обозначающая количество рабочих, машинописно «смазана», читается лишь % –25; служащих было выявлено 34,6% (правда, вместо заявленных составителями 62суммарно их было 50), крестьян - 25,6% (по нашим подсчетам, их 28, поподсчетам составителей оказалось 46), остальные же категории в подсчетахзамалчивались (в соответствии с буквальным прочтением источника в МузееРеволюции двое из них были «кустарями», один – «торговцем», в Институтевостоковедения Нариманова 14 относились к «прочим», в Институте народовСевера 1 – к «батракам» и 1 – к «охотникам», в Арктическом институте – 1 был«ремесленником» и 1 происходил «из духовного звания»628).
Документ, очевидно,был составлен с целью «смягчить» реальное положение дел; обобщающая сводкане предполагала проверки подсчетов составителей.Как в принципе мог появиться подобный документ? По всей видимости,установка власти на преимущественное зачисление в аспирантуру лиц,происходящих из рабоче-крестьянской прослойки, как и спускаемые «сверху»процентные директивы, была невыполнима в условиях кадрового вакуума.Можно привести пример, касающийся уже не социальной, а идеологическойраскладки: в марте 1931 г.
Комиссия по научным заграничным командировкамобратилась в Государственный рефлексологический институт по изучению мозгав Ленинграде с предложением направить в заграничную командировку двухкандидатов из числа оканчивающих аспирантуру, с пометкой – «партийцев». Вответ был дан язвительный ответ о том, что «в данный момент партийцев,оканчивающих аспирантуру, в Институте не имеется, а имеется партиец товарищМеерович, заканчивающий аспирантуру 31 октября и в настоящее время своихаспирантских заданий еще не выполнивший»629. Ответ института отражалсложившуюся в научном сообществе ситуацию: в числе стремившихся к научнойГА РФ. Ф.
Р-7668. Оп. 1. Д. 738. Л. 1–7.Центральный государственный архив научно-технической документации СанктПетербурга (ЦГАНТД СПб). Ф. Р-251. Оп. 1-1. Д. 11. Л. 23.628629309работе, обучающихся в аспирантуре партийцев было меньшинство, и они далеконе всегда соответствовали квалификационным требованиям даже на уровнеаспирантских заданий. Сталкиваясь с необходимостью давать подобные ответы неот случая к случаю, а в делопроизводственной и отчетной документации, на нашвзгляд, учреждения шли на некоторую «подтасовку» данных, умалчивая оботдельных фактах биографий своих сотрудников, если они, конечно, не быливопиющими – так, например, объясняется большое количество «крестьянских»биографий научных работников в указанный период, широкий слой «служащих».Причем умалчивали отдельные факты своей биографии не только и даже не самиученые: на наш взгляд, так поступали сами организации, которым было важнообеспечить в отчетности нужное количество цифр-индикаторов.
В документацииуказанного периода мы очень часто встречаем в графе формулировку не«социальное происхождение», а «социальное положение». В такой трактовкезаполняющий анкету мог чистосердечно отвечать, что к «эксплуататорскимклассам» и «нетрудовым элементам» он не относится.На наш взгляд, сильные позиции и количественное доминирование научныхработников, происходящих из «бывших», – закономерная характеристиканаучного сообщества в указанный период, причем применительно ко всемпрофессиональнымгруппам–каквысококвалифицированныхивысокопоставленных, так и молодых, начинающих ученых.
Уже приводилисьпричины вовлечения «буржуазных специалистов» в научно-исследовательскиеорганизации и высшую школу в начале 1920-х гг. Кроме наличия у них такихконвертируемых нематериальных ресурсов на узком советском рынке труда, какхорошее образование, знание иностранных языков и др., мы должны отметитьеще один важный факт. Наука все-таки была сферой достаточно специфичной,трудоемкой, с долгим карьерным треком и без быстрой материальной отдачи:согласно П. Бурдье, тягу к ней можно трактовать как характеристику социальногокапитала, как «социально выстроенную форму влечения со всеми сопряженными310с нею ограничениями, самоотречением и самопожертвованием»630.
Действовал инекоторый элемент инерции – многие из молодых людей привычно оставались вкоммуникативном круге своих родителей либо близких к ним по социальномупроисхождению университетских профессоров, вокруг которых они создавалисвои кружки, порой повторявшие форму дореволюционных семинариев. Такимбыл, например, Кружок молодых историков в Ленинградском университете,состоявший в основном из учеников С.Ф. Платонова, Е.В. Тарле, Н.И. Кареева,А.Г. Вульфиуса, А.Е. Преснякова, С.В. Рождественского631.
Стоит отметить и то,что, строго говоря, кроме науки, талантливых студентов «из бывших» мало гдеждали – в других сферах их анкеты едва ли были бы уместны. Напротив,партийцы, особенно если они были инициативны и обладали нужными анкетнымихарактеристиками, как правило, в науке не задерживались по похожей причине –в момент распределения они оказывались востребованы в управленческих иадминистративных назначениях и перемещениях, некоторые из них, даже самыеталантливые, не имели возможности уйти в научную работу – их звал очереднойпартийный призыв632.Бурдье П.
Формы капитала [1983] // Классика новой экономической социологии / Подред. А.А. Радаева. М., 2014. С. 298.631Штакельберг Н.С. «Кружок молодых историков» и «Академическое дело» /Предисл., послесл. и публ. Б.В. Ананьича; примеч. Е.А. Правиловой // In memoriam:исторический сборник памяти Ф.Ф. Перченкова. М.; СПб., 1995. С. 19–77; также упоминается в:Академическое дело 1929–1931 гг.: Документы и материалы следственного дела,сфабрикованного ОГПУ. Вып. 1.
Дело по обвинению академика С.Ф. Платонова. СПб., 1993;Вып. 2. Дело по обвинению академика Е.В. Тарле. СПб., 1998: В 2 ч.632Примером такой биографии может служить судьба Ефима Абрамовича Мильштейна.В разные годы он был слушателем Института Красной профессуры (1929–1932), заместителемдиректора и исполняющим обязанности директора ИКП истории (1932–1934), первымсекретарем Горкома ВПК(б) в г. Махачкала (1934–1936), директором Государственного музеяэтнографии (1937–1941, 1944–1953), старшим редактором Отдела каталогов (1953–1955),руководителем группы социально-экономической литературы (1955–1969) Государственнойпубличной библиотеки и, наконец, пенсионером союзного значения (1969–1989). Именно вгоды его директорства в этнографическом музее получили возможность трудоустройствабывший военнопленный Ю.В.
Кнорозов (впоследствии дешифровавший язык майя) ирепрессированный Л.Н. Гумилев. Об этой необычной биографии см.: Долгова Е.А. О биографииодного сталинского управленца: Ефим Абрамович Мильштейн // Новейшая история России.2018. Т. 8. № 4. С. 912–924; «Вот все, что я могу сказать о предлагаемой работе»:Диссертационный диспут Ю.В. Кнорозова / подгот. Г.Г. Ершова, Е.А. Долгова // Исторический630311Важно отметить еще один момент.
Как показывают документы, в научномсообществе в указанные годы действовали некие нормы и механизмыкорпоративного патронирования и защиты лиц, происходящих из «бывших»,выдвиженцами из их среды. Интеллектуальный круг «бывших» в столичныхгородах оставался узким, продолжали быть актуальными, а в условияхэкономических лишений и социальной обособленности даже укрепились связи, изкоторых опосредованные, «слабые» порой оказывались важнее и эффективнеепрямых, «сильных», поскольку позволяли избежать обвинения в «кумовстве»633,реализуясь через акты дружбы, знакомства, поручительства, оказания услуги,протежирования.
Помогали по просьбе и по знакомству – «бывшим», не могущимнайти работу по своей прежней специальности, вдовам, оставшимся после смертимужей без «экономического вспомоществования», дочерям при престарелых,ранее известных и влиятельных отцах (см. параграф 2.4); другим, нуждавшимся вподдержке: получить научный паек, оформить пособие, оформиться на научную ипреподавательскую ставку. При трудоустройстве, включении в списки ЦЕКУБУ,процессах распределения действовали как горизонтальные коммуникации, так ипатрон-клиентские отношения.
И те, и другие коммуникации могли носить какадресный (помощь конкретному человеку), так и обезличенный, опосредованныйхарактер. Еще раз подчеркнем, лицам, таким образом пришедшим в науку, былочто предложить: их знания и навыки оказались востребованы в условиях 1920–1930-х гг.Таким образом, «чуждое» социальное происхождение ученых не являлоськатегорическим препятствием для их трудоустройства в «советизированных»научных и образовательных учреждениях. Однако могли ли они удержать своирабочие места в многочисленных чистках 1920–1930-х гг.?архив. 2018. № 5.
С. 29–53; Ершова Г.Г. «Дитя сталинского времени»: о жизни и творческомнаследии Ю.В. Кнорозова // Новый исторический вестник. 2018. № 3 (57). С. 135–155.633Granovetter M. Economic action and social structure: the problem of embeddednes //American Journal of Sociology. 1985. Vol. 91 (3). P. 481–510; Idem. The strength of weak ties //American Journal of Sociology. 1973. Vol. 78. P.
1360–1380.312Самой «громкой» из них, коснувшейся научного сообщества, была чисткааппарата Академии наук, с которой началось печально известное «Академическоедело». Подчеркнем, что опять же сработал «эффект Матфея»: первыми в«Академическое дело» оказались вовлечены «неимущие». В статье в «Краснойгазете» от 31 июля 1929 г. отмечалось: «Цель проверки – облегчить работуакадемиковисделатьнаучныйаппаратсоответствующимнуждамсоциалистического строительства.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
