Диссертация (1155293), страница 15
Текст из файла (страница 15)
О страдающем Боге. Например, в стихотворении «Блаженный» авторговорит: «Ах, Господь, ах, дружок, Ты, как я, неприкаянный нищий, / Дажеобликом схож и давно уж по-нищему мертв… / Вот и будет вдвоем веселейнам, дружкам, на кладбище, / Там, где крест от слезы – от Твоей, от моей ли –намок»137.В своем поэтическом видении поэт соединяет и разделяет две ипостасиБожества: Бога-Отца и Бога-Сына.Саваоф – Творец мира, царствующий над всеми родами. Его образ возникает спорадически. Тогда как образ Христа отчетливо явлен.
Христос поэта – Богочеловек, к слуху которого можно обратить «робкий загробныйстук». Поэт ищет у Христа защиты и покоя. И в этом своем стремлении бытьближе к Богу он совершает интересные теологические открытия. То есть чисто теоретически, с точки зрения богословствующего рассудка, ничего нового автор не говорит. А вот с точки зрения поэтического слова, осваивающеготайну богочеловечества, демонстрирует находки.
Например, в стихотворении«Прибежище мое – Дом обреченно-робких»138 поэт размышляет о причастии.При этом причастие возникает перед его умственным взором в виде католической облатки. Автор знает: «Вот эта корка – Бог, ее жуют особо». И эта«особость» ведет к поэтической метафизике: «Я пересохший рот наполню неслюной, / А вздохом всей души, восторженной до гроба, / Чтобы размякший136Блаженный В. Стихотворения.
М.: РИК Русанова, 1998.Блаженный В. [Без названия] // Православная община, №36, 1996.138Там же.13771хлеб и Богом был, и мной». Обычно священники не советуют прихожанамвдаваться в богословие таинства, как-то психологически интерпретироватьпроисходящее. Бог действует под покровом тайны. Этого знания вполне достаточно. А если развивать фантазию, то можно забраться в непроходимыедебри. Блаженный, с одной стороны, следует этому совету: он не фантазирует. С другой, не выключает в этот важный литургический момент поэтическую интуицию. И появляются слова, цепочки слов, стихотворение. Причастие открывает для Блаженного «даль и нищую суму». С одной стороны, герой Блаженного чересчур психологичен, с другой - слишком социален.
И этадихотомия связана со взглядом автора в сторону Запада.Говоря о творчестве Блаженного, критики отмечали его человечность,гуманизм139. Он печалится о беззащитных и увечных, о братьях меньших. Ивсе-таки в нашем случае существительное «гуманизм» неотделимо от прилагательного «христианский». Бог прочерчивает путь поэта, и герой Блаженного выходит «на простор Служения Ему».Перечисляя поэтов, внесших свой вклад в религиозную поэзию «второйкультуры», мы подошли к авторам, существование которых в основном протекало за пределами церковной ограды.
Некоторых из них можно отнести кразряду метафизических поэтов. Некоторые вообще не интересовались инобытием, и религиозные вопросы возникали в их творчестве спорадически.К метафизическим авторам наряду с Седаковой и Волохонским можноотнести Зинаиду Миркину, чье творчество связано с космологическими и сотериологическими проблемами.
В стихах Миркиной немало христианскихпредставлений. Но поэтесса ими не ограничивается. Ее интересует синкретическая духовность. Вернее, тот общий для всех мировых религий центр, который порождает разные духовные традиции. Не случайно в стихах Мирки139Акундин К. Стезей избытка // Новый мир, №1, 2003; Аверьянов В. Житие Вениамина Блаженного // Вопросы литературы, №6, 1994; Пробштейн Я. Блаженный // Новый журнал, №240, 2005.72ной можно встретить исламские мотивы, и в книгу своих избранных произведений она включила переводы из суфийской поэзии140.В стихах Миркиной дышит удивление перед бесконечностью пространства и времени, где тонет без следа наше «я».
Ее лирический герой –она сама – ищет вечного света и радости творческого мгновения. Поэтессапогружена в свои мысли и чувства, связанные с запредельным. Лирическийгерой постоянно размышляет о страдании и смерти, бессмертии и свободе.И все-таки, несмотря на стремление к вечности, стихи Миркиной достаточно схематичны. Часто это просто плоская, рассудочная метафизика,где много пафоса и риторики: «Ты был.
Ты есть. Пускай они не знали / И,видя, говорили: нет. / О, Ты, пронзивший лес и дали, / Насквозь пронзившийсердце свет! / Ты больше был, чем вещество, / Чем образ явленный, готовый»и т.д.141Но порой у Миркиной встречаются интересные вещи, заслуживающиесамого пристального внимания.Среди авторов, у которых метафизика обретает дыхание свежести иглубины, можно назвать Леонида Аронзона (1939 – 1970). «Блеск литературной игры, разнообразная умелость версификации, вкус к оригинальному эксперименту, пусть не всегда безошибочному, были присущи его поэзии в полной мере», – пишет о его творчестве Евгений Звягин в одном из самиздатскихжурналов142.Характеризуя литературную поступь Аронзона, Виктория Андреева втамиздатском альманахе говорит: «Внутренняя амплитуда его состоянийочень резка – от небытия к интенсивному ощущению жизни. И здесь он часто140Миркина З.
Потеря потери. Избранные стихи 60-х, 70-х и начала 80-х годов. Переводы из суфийской поэзии. М.: Evidentis, 2001. Код доступа: http://www.poesis.ru/poeti-poezia/mirkina/frm_vers.htm Дата обращения:09.07.2018141 Там же.142 Звягин Е. В последний год // Часы, №7, 1977.73пользуется древней символикой – душа бабочка, сад – рай, холм, дерево.Напротив, в его «потусторонних» прогулках – атмосфера разряженная»143.В стихах автора заново всплывает чувство бездны, с которой русскуюпоэзию сроднил Тютчев. Аронзон не просто заглядывает в бездну.
Он идетнад ней, видит отблески ада и рая. Поэт точно знает, что есть жизнь болееполная, чем эта. И тоскует.Лирический герой Аронзона постоянно мечтает о более полной жизни.Это видно, например, по стихотворению «Лицо – река, о набережных плеск»(1961)144, которое перекликается с известным произведением Блока «Когда влистве сырой и ржавой». Мы видим ту же безнадежную осень, чувствуем туже безмерную тоску, устремляем взгляд на тот же символ страдания – крест(«и осень, обнаженная как крест, / срывается на мокрые газоны»).
Однако вотличие от Блока герой Аронзона – изгой. Он не вознесен вверх, не видит свысоты распятия плывущего к нему в челне Христа. И все-таки, как и блоковский персонаж, он взывает к небу, просит жизни – природной. Но и духовной тоже: «Звони, мой мост, мой колокол, мой щит, / соломинка моя, мояутрата, / когда кричу я, осенью распятый, / как страшно мне и горестно нежить».Осень знаменует у Аронзона полное умирание. Макромир и микромирпересекаются в одном тексте: «А я – изгой, река моя во мне, / скользит по ребрам, ударяя в душу, / и мост уже не мост, не переезд, / а обморока длинныйпромежуток».
У Блока мы встречаем немало красивостей, эстетических любований. У Аронзона они тоже есть, но помещены в питерскую серость раннего утра; более сдержанны, строги.В мире Аронзона заместители смерти (обморок, утрата, распятие, одиночное блуждание) и последующее изменение сознания, выздоровлениепреображение играют огромную роль. Применительно к его поэтике мы мо143 Андреева В. В «малом круге» поэзии // альманах Аполлон 77, с. 96.144 Аронзон Л. Стихи // Часы, №7, 1977.74жем говорить о дневном и годовом кругах, соотнесенных с мотивом смерти иновой жизни.
В стихах Аронзона есть тема пасхальности, о которой пишетИ.А. Есаулов145. Но в сильно усеченном виде, поскольку нигде не видно Христа. Автор словно возвращает нас обратно, в утерянный рай. Он грезит онебесном Царстве. Описывает его словно из сна. В известной мере, мы можем говорить о визионерстве поэта.
Некоторые его образы – видения непридуманного мира света и добра. Да и сам видимый мир автор часто изображает преображенным. Живописует и удивляется: вроде тот самый, известныйпейзаж, но какой-то необычный: «Боже мой, как все красиво! / Всякий разкак никогда. / Нет в прекрасном перерыва, / отвернуться б, но куда? / Оттого,что он речной, / ветер трепетный прохладен.
/ Никакого мира сзади – / все,что есть – передо мной»146.Эти видения рая, который не только там, но и здесь, не только в пространстве метафизики, но и в пространстве физики, между людьми, составляют сердцевину религиозных стихов Аронзона.В числе метафизических поэтов – и участник группы «хеленукты»Александр Миронов (1948 – 2010). Канонически выдержанных текстов в егопоэзии считанные единицы. Автора вдохновляет причудливый и болезненный мир русского сектантства. Лирический герой Миронова любит примерять на себя одежды религиозного подполья. Так происходит, например, встихотворении «Во рву»: «Сидел я во рву одинешенек, / Раб Божий, несмысленный грешничек, / Антихристами осмеянный / Едино за веру правую, / ЗаТройцу,заВоеводицу,/Предстательницупрестольную./А гадики грызли уды мои, / Скажу я, и даже – тайные.
/ Она пришла, милая, /Мурашей в паху раздавила и / Шубу соболью дала»147.145Есаулов И.А. Пасхальность русской словесности. М.: Кругъ, 2004.Аронзон Л. «Боже мой, как все красиво!» // Самиздат века / Сост. А.И. Стреляный, Г.В. Сапгир, В.С. Бахтин, Н.Г. Ордынский. М. – Мн.: Полифакт, 1997, с.
541.147Миронов А. Стихи разных лет. // Новая камера хранения. [Электронный ресурс:] Код доступа:http://www.newkamera.de/mironov/mironov_01.html Дата обращения: 10.07.201814675Явление Богородицы здесь описывается в контексте страдания православного верующего за правую веру. Этот верующий – старообрядец. Старообрядчество сохраняло в большинстве своих согласий основы православнойжизни. Но некоторые секты в своем богоискательстве сильно отошли от церковного учения.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
