Диссертация (1154643), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Западные авторы, такие как Р. Дэниелс, Г. Катков, Э. Поллак,Г. Ранк,О. Анвейлер,И. Гетцлериспользуютслова«восстание»,«движение», что в отличие от слова «мятеж», используемого в советскойисториографии, должно подчеркнуть положительные мотивы кронштадтцев.С этой точки зрения матросы вступились за крестьян и рабочих всей России.Для обоснования этого тезиса все исследователи используют резолюцию381См. например: Lawrence J. A history of Russia. London: George Allen and Unwin, 1969.;Elisson H. History of Russia.
New York: Holt, Rinehart, and Winston, 1964.; Carr E.H. TheBolshevik revolution, 1917–1923, Vol. II, New York, 1952. 271 p.382Carr E.H. The Bolshevik revolution, 1917–1923, Vol. II, New York, 1952. 271 p.155экипажей «Севастополя» и «Петропавловска» от 1 марта с помощью, которойони «объединяют интересы» Кронштадтской коммуны со всей Россией.Недостаток такого подхода заключается в том, что всерьез никто неподвергает анализу эту резолюцию, не сопоставляет её с реальнымидействиями кронштадтцев.
Вызывает разочарование полное отсутствиевнутренней критики такого комплекса источников, как заявления ипубликации участников движения. Причины полного и безоговорочногодоверия к этим источникам – их почти полная адаптированность дляконкретныхидеологическихзадач,стоящихпередзападнымиисследователями. Идеализация действий матросов, присвоение движениюобщероссийского масштаба – их основные инструменты.В послевоенные годы главный недостаток предыдущего периодазарубежной историографии – отсутствие доступа к архивам – был частичноустранён привлечением документов из собраний эмигрантских организаций.Это позволило по-новому взглянуть на перспективы движения в целом, асамоеглавное,позволилопрактическиполностьюснятьвопрососуществовании в Кронштадте какого-либо заговора, скоординированного сзарубежными центрами.В отличие от советских работ, в зарубежной историографии вопроса1950–1980-х гг.
обозначилось одно принципиальное методологическоепреимущество. Исследуя причины конфликта, авторы проводили анализсобытий за весь период (1917–1921 гг.). Такой подход почти совершенно неиспользовался в отечественной историографии того периода. А ведь толькотак можно было понять, откуда взялись конфликты внутри военных,государственных и партийных организаций, как появился конфликткронштадтских и петроградских партийных структур, как и почемуформировалось недовольство матросов.Однако сохранились и существенные методологические недостатки.Анализ причин выступления, исследование действий матросов основываетсяв западной историографии исключительно на пропагандистских заявлениях156самих восставших.
При этом обращается внимание в первую очередь наидеалистические требования свободы слова и свободных выборов. Болеетого, эти требования безосновательно трактуются как программа вотношениивсейРоссии.Незамечаяэгалитарныхианархическихтребований, западные авторы представляют движение матросов как социалдемократическое. В западной историографии акцентируется внимание наисключительно мирном характере движения, что противопоставляется, сэтой точки зрения, непропорциональному применению силы со стороныправительственных войск.ВЫВОДЫНа основе анализа историографии периода 1945–1980-х гг.
можносделать вывод, что, несмотря на активизацию дискуссии по проблемеКронштадтских событий 1921 г. и введение в оборот новых документов,отечественная историческая наука во многом не смогла уйти от сложившихсяв 1930-е гг. официальных, довольно однобоких, оценок причин выступленияматросов. Но при этом следует отметить, что отечественные исследователисмогли за счет привлечения новых архивных материалов поднять нанедостижимый для западных коллег уровень исследования Кронштадтскихсобытий 1921 г.ВажнаяособенностьсоветскойисториографииКронштадтскихсобытий 1921 г.
заключается в стремлении доказать пагубность дискуссий впартии, фракционной борьбы, децентрализации и смягчения управленияпартийнымиструктурами.Отмеченнаяучастникамисобытийсвязьвыступления кронштадтцев с конфликтами в партийных структурах флота иПетрограда, эта тема получает всё большее развитие ещё с начала 1930-хгодов и связана с политическими процессами того периода.
Так в те годывыполнялась социальная функция исторической науки.Как и в 1920–1930-е гг., сужаются рамки исследования событий,предшествовавших выступлению матросов. Это позволяет не анализировать157временный характер политического консенсуса между большевиками икронштадтцами, сложившийся в 1917–1921 гг., позволяет уйти от термина,принятого в анархистской литературе – «Кронштадтская коммуна». Этопозволяет деградировать и масштаб самого движения, превратить его в«голодный бунт» мелкобуржуазной массы.
Напротив, вопросы консолидациипартии, агитационной работы и военных действий выводятся советскимиисследователями на первое место.Принципиальное отличие зарубежной историографии вопроса 1940–1980-х гг. в иных методологических подходах. Исследуя причины конфликта,авторы проводили анализ событий за весь период 1917–1921 гг.
Ведь толькотак можно было понять, как расходились пути кронштадтцев и советскогоправительства после Октября.Сохранилисьисущественныеметодологическиенедостатки,характерные для всей западной историографии Кронштадтских событий.Анализ причин выступления, исследование действий матросов в работахзападно-европейских и американских авторов по-прежнему основывалисьисключительнонапропагандистскихзаявленияхсамихвосставшихкронштадтцев. При этом внимание исследователей обращалось в первуюочередь на идеалистические «демократические» требования свободы слова исвободных выборов. Более того, в западной историографии эти требованиябезосновательно трактуются как программа действий в отношении всейРоссии. Не замечая эгалитарных и анархических требований, западныеавторы представляют движение матросов как социал-демократическое.Акцентируется внимание на исключительно мирном характере движения, чтопротивопоставляется непропорциональному, с точки зрения западныхисториков,применениюсилыправительственнымивойскамиприподавлении выступления кронштадтцев.
Позднее, с началом «Перестройки»в СССР, тема большевистского террора выйдет в историографии на первыйплан, когда открытые архивы позволят выступить с новыми обвинениями вадрес большевиков и советской системы в целом.158ГЛАВА 3. СОВРЕМЕННАЯ ИСТОРИОГРАФИЯ КРОНШТАДТСКИХСОБЫТИЙ 1921 Г.Начало реформ М.С. Горбачева в СССР, провозглашение политики«гласности» и «перестройки», привели в дальнейшем не только к распадуСоветскогоСоюза,ноикразвалукомпартии,крушениюеебескомпромиссного идеологического диктата и цензурного контроля надисторической наукой. Прямым следствием этого стало катастрофическоекрушение всех, бывших незыблемыми на протяжении десятилетий советскойистории,историософских,методологических,онтологических,аксиологических основ советской исторической науки и ее ведущейпарадигмы.
В этих условиях тема «Кронштадтского мятежа» оказаласьвтянута в набиравший силу процесс переоценки традиционных установок,«развенчания»коммунистическойреволюционнойгероики,ее«демонизации», и, напротив, героизации бывших «врагов народа и делареволюции».Возникшая«наразвалинах»советской(коммунистической)историографии российская историческая наука новейшего времени сразу жеоказалась в условиях острого методологического кризиса, испытывая приэтомподавляющее влияние западнойисториографическойтрадиции.Дефицит собственной, самостоятельной и независимой историческойпарадигмы,мировоззренияицелеполаганияв1990-егг.породилисториографическую метанойю – болезненный поиск «собственного Я» вметодологии отечественной исторической науки. В эти годы наблюдалсябурный рост интереса к наследию малодоступной ранее эмигрантскойисториографии,атакжепроявиласьтенденциякнекритическомузаимствованию методологических и идеологических установок новейшейзарубежной историографии.Западная историография российской истории советского периода (исвязанной с ней советологии) после окончания «холодной войны» также159оказалась в кризисных условиях.
Победная эйфория западных политическихлидеров и политического класса в целом, после триумфального с их точкизрения завершения «холодной войны», выразилась в быстром падениинаучного и общественного интереса и актуальности исследований советскойистории, что привело к резкому сокращению финансирования всехнаправленийроссиеведческихисоветологическихисследованийи,соответственно, к сокращению числа исследователей и их научныхпубликаций по данной тематике.Этот кризис нашел свое наиболее полное и законченное выражение внашумевшей в эти годы работе Ф.
Фукуямы с говорящим провокационнымназванием «Конец истории»383, уже упоминавшейся во введении. Этазастойнаятенденциявполноймерекоснуласьипроблематики«Кронштадтского восстания», которая сразу оказалась на далекой перифериинаучных интересов западных историков.В российской историографии, после бурных дискуссий 1990-х годов,главным содержанием которых стала неудержимая гиперкритика всегосоветскогоисториографическогопроявлятьсяновыйтренднанаследия,вначалеформулированиеиXXIв.началметодологическоеобоснование комплиментарной исторической парадигмы – свободной отсоветских и западных идеологических клише времен «холодной войны».Этот тренд нашел свое выражение в появлении новейших исследований ипубликаций российских ученых «нового поколения» по Кронштадтскойпроблематике.383Фукуяма Ф. Конец истории? // Вопросы философии.
1990. № 3. С. 84-118. Наиболееразвернуто свои идеи Фукуяма изложил позднее в монографии «The End of History and theLast Man», 1992 г. Русское издание см.: Фукуяма Ф. Конец истории и последний человек /Пер. с англ. М.Б. Левина. М.: АСТ, 2004. 588 с.1603.1.
Переосмысление проблемы «Кронштадтского мятежа» в период«Перестройки» в СССР и в российской историографии 1990-х гг.Новая политическая ситуация, сложившаяся в России во второйполовине 1980-х гг., потребовала и новых подходов к нашей истории. Темапреступлений большевиков стала востребованной и даже модной. Приход квласти в стране местных бюрократических элит, избавившихся от опекиКоммунистической партии, свел их с заявившими о себе во время«Перестройки» деятелями либерального толка, с их идеологией. Либеральнаяидеология нуждались в научном и публицистическом обосновании.Оказались востребованными западные издания по советской истории.Так, например, в 1992 г. вышел (а затем неоднократно переиздавался)учебник для вузов французского историка Н.
Верта. Из множества подобныхизданий можно остановиться на этом учебнике как наиболее типичном,который при этом широко использовался при обучении студентов-историковроссийских вузов в 1990-е гг. Именно поэтому мы полагаем уместным датьего краткую характеристику в разделе отечественной историографии. Н. Вертупомянул тяжелое положение в Петрограде зимой 1921 г., которое заставилорабочих начать «волынку».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
