Диссертация (1145204), страница 43
Текст из файла (страница 43)
Особое место в этой симптоматике занимает поразительное403Там же. С. 9-10.208совпадение интуиций современных экологических концепций и архаическогомировоззрения. Сегодня вполне очевидно, что природа «не пассивна и неоднокачественна: ее реакции на взаимодействия не описываются в строгодинамическихзакономерностях;ееответывомногомнепредсказуемы,необратимы»404. В пространстве взаимодействия между миром человека иприродным миром, между субъектом и объектом обнаруживается континуум, гдеснимаются оппозиции, составляя живую неразрывную ткань; это пространствоименуетсяэкологами«социобиогеосистемой»«саморегулирующаяся«техносферой»,и«биоэкономическойт.д.Природасобратнойсистемамыслитсясвязью».системой»,какТакимживаяобразом,взаимодействие общества и природы получает описание не как субъектнообъектное, но как отношение двух «активных и равноправных начал».«Отношение к природе как к живому существу, как к тому, что не толькопротивостоит человеку или объемлет его, но и указывает на собственнуюорганическую и неорганическую природу человека (поэтому любое описание естьописание изнутри, есть самоописание), воскрешает в принципиальных моментахархаическиеобозначиваетформыСавчукосвоениятотмирапункт,архаическогогдевоззрениямировоззрения» 405,современных–экологовпересекаются с мировидением древнего человека.
Иначе говоря, «архаическое»отнюдь не сокрыто в «темных веках», а уже вызвано к жизни изменениями,происходящими в мире, и оно, прежде всего, нуждается в опознании, осмыслениии концептуализации.В. В. Савчук отнюдь не уподобляет «архаику» руссоистской утопии«золотого века», но стремится удержаться от идеализаций и обосновывает проектее возрождения на исследованиях доисторического прошлого, развенчавшихмифологему«доброгодикаря»,показавшихего«ужасные»обычаиичеловеческие жертвоприношения. Вопреки новоевропейским представлениям оморальных404405нормах,Там же. С.
11-12.Там же. С. 12.философсчитаетнастоятельнойнеобходимостью209культивировать архаику «именно потому, что первопредок был постоянно награни выживаемости, включал в сознание страшное и чудовищное (отлившееся втабу) и находил способы выжить, а также избавиться от них (во время ритуала ипраздника)».Другимисловами,введение«архаического»предполагаетудерживание в той или иной феноменальности, на первый взгляд, расходящихся идаже противоположных, но синхронных интенций: священное и ужасное,священное и пагубное и т.п.В христианском «мире» Бог выступает как «Истина, Благо, Бытие, Одно»(Д.
Скот), представая конститутивным основанием univocatio (Боэций), то есть«одногласия» или односмысленности смысловых полей. Эта односмысленность,илиunivocatioнесетвсебеимперативмоно-логичности,моно-логики,единственно возможной логики, в то время как смещение к множественнойсмысловой синхронии предполагает полифоническую логику и/ или полифониюлогик.Любойязыковойтерминдляобитателейнехристианских«миров»принципиально многозначен, «многоголосен», или «полифоничен» (Аристотель),и при этом многозначность эта синхронна, а не контекстуальна.
Например,подобная многозначность порождает переводы «Антигоны» Софокла, казалосьбы, совершенно различные. В русском переводе С. Шервинского и Н.Поздняковой первые строфы стасима первого драмы Софокла звучат следующимобразом: «Много есть чудес на свете,/ Человек их всех чудесней»406. В то жевремя во «Введении в метафизику» Хайдеггера эти строфы звучат: «Неуютнозловещее многообразно.
/ Но всех неуютней, зловещей всего человек.»407Хайдеггер выбирает для истолковывающего перевода, который мотивирован егопониманием человеческого существа, немецкий термин das Unheimliche, трудноподдающийся переводу на русский язык: Нeim – «дом, родной очаг», heimliche –Софокл. Антигона / пер. с древнегреч. С. Шервинского и Н. Позднякова // Античнаядрама / пер.
с древнегреч. и лат. М.: Художественная литература, 1970. Вст. ст., сост. и прим. С.Апта. С. 192.407Хайдеггер М. Введение в метафизику / пер. c нем. Н. О. Гучинской. СПб.: Высшаярелигиозно-философская школа, 1998. C. 223.406210«родное», «близкое», «интимное», – соответственно Unheimliche – «не родное»,«не близкое», «чужое», «чуждое» и в этой «чуждости» «устрашающее». Все делов древнегреческом термине deinos, в присущей ему смысловой множественности,которая дана «мгновенно» в своей многостратности и многослойности: δεινός –это и «внушающий благоговейный трепет или священный ужас», и «страшный,ужасный, грозный», и «странный, неслыханный», и «важный, значительный, тж.великий, замечательный»408.
Также и φάρμακον τό в древне-греческом – это и«зелье, снадобье, (волшебное) питьё», и «лекарство», и «отрава, яд»409.В частности, полифоничность терминов, присущих архаическим «мирам»,проявляется в латинском языке, где «чужестранец», «враг», «гость» выступаюткак единый смысловой комплекс410, что порождает и особое экзистенциальноеотношение, поведение по отношению к существу, кодируемому как hostis:настороженность, пристальное внимание, с одной стороны, и открытость, точнее,при-открытость, – с другой.Смысловаямногослойность,присущаяархаическомумышлению,проявляется и в разворачивании этосных стратегий, конкретных практик,отклоняющих жесткую оппозиционность и ригидную однозначность смысловыхполей.
В частности, это имело место и в этосе старой русской деревни, наиболееблизко находящейся к архаическим пластам жизни, что демонстрируется В. В.Савчуком на примере колыбельной, где особое место занимает сюжет пожеланиясмерти ребенку. В. В. Савчук приводит различные объяснения столь «странных»песен: иногда подобное пожелание связывается с невыносимо тяжелымиусловиями жизни, голодом, когда «лошадь дороже ребенка»; в соответствии сдругим толкованием, ребенку желали смерти в переносном смысле, вдействительности, желая ему здоровья и жизни («по типу пожелания охотникуДревнегреческо-русский словарь / сост. И.
Х. Дворецкий, под ред. С. И.Соболевского. В 2 т. Т. 1. М.: Государственное издательство иностранных и национальныхсловарей. 1958. С. 347-348.409Там же. Т. 2. С. 1715.410Подробнее о комлексности понятия hostis см.: Бенвенист Э. Словарь индоевропейскихсоциальных терминов. С. 77-78.408211“ни пуха, ни пера!”, дабы обмануть духов леса)». Сам автор книги «Кровь икультура»предлагаетрассматриватьэтотсюжетвсвязисритуаломжертвоприношения, который со временем переносится в символическуюразмерность, но не утрачивает своей сути. Философ замечает, что воздействиепесни, которую поет мать, на несформировавшийся организм может бытьсовершенно реальным, то есть что «смертные колыбельные в своих архаическихистоках несли собой решительный приговор ребенку». Однако при этомучитывать следует «…все смысловые оттенки слова “приговор”, включающие иотсылку к “уговору”, “заговору” и т.д. … “Приговор” колыбельной, или, точнеебудет сказать, “к колыбельной”, не-абсолютен в своей принудительности…» 411.Следуя Савчуку, ребенок словно бы размещается на границе между жизнью исмертью, где есть риск погибнуть, но также и шанс обрести жизненную силу.Таким образом, рассматриваемый мотив разворачивается в смысловом поле, гдедаже противоположные значения не являются бинарными оппозициями, апредставляют собой смысловой сплав, в котором одно обусловливает другое:жертва, выстроенная на смерти, одухотворяет и дает новую жизнь.Поэтому можно сказать, что многозначность смысловых полей сплавляетсяс множественностью различающихся перцептуальных практик, вырисовывающихконтуры«архаическоготела».Истержнем«новоархаическогопроекта»становится возвращение к «телесным практикам, культивирующим чистотусквозных состояний сознания», к которым относятся растерянность, страх, боль,ужас, экстатическое забывание себя.
Однако все эти практики действительноспособны явить «архаическое» лишь в том случае, если они пронизаныритуалами. Подлинный ритуал предполагает не только актуализацию «могучихэмоций», но и их исполнение в символическом действе.На взгляд В. В. Савчука, в этой «логике» может быть решен целый ряднасущных социальных проблем дня сегодняшнего, неразрешимых посредствомрепрессивных стратегий. В частности, речь идет о решении такой проблемы, какнеупорядоченное и бессмысленное насилие, представляющее собой не столько411Савчук В. В.
Кровь и культура. С. 26.212«варварство» или «дикость», сколько просто бестиальность. Если отвлечься отмотивации или стимуляции того или иного акта насилия, то последнее всегдаоказывается выбросом силы, интенсивности, энергии и т.п., – выбросом, который,лишенный отчетливых и достаточно жестких определяющих форм, превращаетчеловеческое существо в животное, слепо и без-мысленно реагирующее навоздействиеокружающейформы,«аполлонические»среды.вОттого-токоторыепростоможетнеобходимыотлитьсятакие«дионисийская»интенсивность, и устройствами слияния, сплавления «аполлонического» и«дионисийского» как раз и являются ритуалы.
И тогда «ритуалы, в которыхосуществляется победа над насилием, посредством пролития крови жертв илисимволическим актом ее замещения, позволяют обуздать эскалацию насилия» 412.Но обращение к «архаическому» вовсе не означает ухода в автоматизмритуальности. Еще раз следует подчеркнуть, что «архаика», рекультивируемаясегодня, с необходимостью включает в себя рефлексивный компонент.В. В. Савчук, провозглашая рекультивацию «архаики», следующим образомопределяет «архаическое» мышление: это опыт сознания, для которогонеприемлемы контрарные оппозиции единого и многого, целого и части,пассивного и активного, естественного и сверхъестественного и т.п.
Языковойилисемиотическойособенностьютакоготипасознанияявляютсясигнификативные практики, которые не ограничиваются денотацией илиреференцией, а обращают слово в онтологическое событие, которое представляетсобой энергийный сплав сакрального и человеческого, императивно порождаяэкзистенциальные стратегии. Поэтому и логика архаического сознания не связанасэкспликациейпричинно-следственныхсвязей,аозабоченамагически-энергийным сцеплением смысла слов. Все это отсылает к «ино-рациональности»«архаического», которое несет в себе и совершенно особые представления овремени и пространстве.Именно«инорациональность»«архаического»способнапробитьзеркальную параноидальность новоевропейского мышления, покрытого «толстым412Там же. С.
19.213слоем технократических иллюзий», политических фантазмов и ценностныхфикций, открывая возможности видения «иного»: иной культуры, иногомышления, иного «мира» и, самое главное, – «иное» самих себя. Таким образом,в ситуации поиска новых возможностей мысли «архаический» опыт обретаетбольшую ценность.Но эта «инорациональность» отнюдь не представляет собой исключительноментальный феномен, – напротив, она живет в праксисе, праксисом, отливаясь, вчастности, в ритуальных практиках.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
