Диссертация (1145198), страница 29

Просмтор этого файла доступен только зарегистрированным пользователям. Но у нас супер быстрая регистрация: достаточно только электронной почты!

Текст из файла (страница 29)

Мышление не исчезает, но приобретает новуюфункцию, задачу и смысл. Теперь оно действует в горизонте молчания. Ноэто еще не вся вера, если только не зря ее иногда называют чувством.Рефлексия разрушающего себя сознания представляет богатый спектрот просветления и ума, сведенного в сердце, до «расколотого сознания». Этисостояния несут в себе перформативную истину, которую оно утверждает каксвою собственную. Но рано или поздно оно убеждается, что это утверждениеимеет силу только для него и не основывается ни на какой аксиоматическойвсеобщности. Неуверенность, возникающую здесь, невозможно превзойти1.Вопреки Канту, разум, достигший антитетики, хотя и освобождает местовере, но не делает ее уверенной.

Убежденность принадлежит одному толькоразуму и состоит в его согласии с собой. Никакой роли в этом согласии веране играет2 и возникает как раз там, где оно невозможно. Уверенность,гностические мифологемы вполне «конкурентоспособны», но экзистенциально они мертвы. Необходимотакже отличать абсурд от апофатической непостижимости (например, небытия или симуляции инымединства), которая дает ему вторичное теоретическое – главным образом модальное – обоснование.Например, Бог действительно мог сотворить мир, поскольку из понятия Единого самого по себе мы неможем заключить, что по своей природе оно на это не способно.

Есть еще один – чисто формальный –критерий, который прост по существу, но сложен для соблюдения. Суть его в том, что подлинный абсурд неможет быть рационально обоснован. Весьма показательным примером нарушения этого критерия являютсярассуждения С.Н. Булгакова в «Трагедии философии» (как и рассуждения Шеллинга, на которых онифактически основываются, – см.: Адо П. Философия как тринитарная ересь (по поводу книги СергеяБулгакова «Трагедия философии») / Вопросы философии.

2009. № 7. С. 166 – 168). По его мнению, ересьмодализма, которой страдает всякая философия, стремящаяся стать системой, необходимо ведет кТроичности, которая хотя и не выводится рационально, а дается откровением, но с необходимостью требуетсвоего принятия, поскольку «если Абсолютное есть Троичная Субстанция, чрез нее делается понятной длячеловека его собственная духовная природа» (Булгаков С.Н. Трагедия философии.

/ С.Н. Булгаков. Соч. в 2х т. Т. 1, М.: Наука, 1993. С. 425). Таким способом абсурд не только обосновывается рационально, но иокольным путем задает принцип, которому рациональность подчинена и который она «как бы» не можетвместить (ибо что, если не рациональный синтез, заключен, например, в словах о. Сергия об ипостаси Св.Духа, которая «смыкает круг, соединяя обе первые ипостаси, давая область бытия первой и силу бытиявторой» (Там же, с. 432)). Забегая вперед, отметим, что нонсенс у Делёза претендует на ту же роль.1Как говорил Кьеркегор «неопределенность веры не может просто прийти, а потом закончиться»(Кьеркегор С.

Заключительное ненаучное послесловие…, с. 561).2Мы не стали останавливаться на «феноменологической вере», которой Гуссерль отводил большуюроль в синтезе восприятия (см.: Н.В. Мотрошилова. Учение Гуссерля о вещи, восприятии и пространстве (полекциям «О вещи и пространстве» 1907 г.) / Историко-философский ежегодник 98. М.: Наука, 2000. С. 329),поскольку это увело бы нас далеко от темы в область феноменологической очевидности со всеми еепроблемами, но не продвинуло бы в понимании религиозной веры.130основанная на теории, здесь совершенно исчезает и вместо нее появляетсяуверяющеесебяэкзистирование,никогданедостигающееникакой(теоретической, практической или эстетической) уверенности1.

Это уверениеи ведет разум дальше – через отрицание регулятивных идеей к апофазису иего идеалу, который окончательно освобождает место абсурду, являя егоименно абсурдом2 (способствуя выявлению его подлинности), а не загадкой,метафорой или тайнописью. Крестная смерть абсурдна, а не иносказательна,не символична и не загадочна. Она не скрывает в себе ничего, что не было бынепостижимой смертью Бога. Знаменитое изречение Тертуллиана – прямаяинтуиция подлинного абсурда.Конечно, далеко не во всяком верующем сознании можно наблюдатьэтот путь в его полноте, однако только из этой полноты виден феномен веры.Но что значит экзистенциальное уверение в абсурде? Направленный ли этопроцесс или состояние? Прежде всего, как отмечалось, оставленное вереместо не придает ей уверенности, вследствие чего вера и уверенность несовпадают.

Стремление к этому совпадению, т.е. к смерти, характеризуетверу как выражение абсолютного экзистенциального беспокойства, каксущество экзистирования, возвышающееся над «осуществлением» жизни3.1Возможна, правда, экзистенциальная уверенность, которую Г.

Марсель выводит из доверия иверности (см.: Марсель Г. Опыт конкретной философии. М.: Республика, 2004. С. 131 слл.). Но приближайшем рассмотрении заметно ее сходство с «моральным доказательством» Канта, т.е. подведение еепод теоретическую уверенность. Этот пример показывает, что экзистенциалы, когда они занимают местокатегорий, точно также складываются в теорию, подчиняющую веру способности разума, хотя создаютвидимость обратного.

Возможно, однако, поводом для Марселя было рассуждение С. Кьеркегора о том, чтоопыт обманутой неправоты поворачивает душу к бесконечной любви, которая может быть только любовьюк Богу, вследствие которой человеку дано быть всегда неправым перед Ним (Ультиматум из второй части«Или – или»). Но все такие рассуждения Кьеркегора показывают экзистенциальное действие веры.

Это, еслиможно так выразиться, сингулярные активные синтезы веры, которые возникают как ответы на сомнения ине складываются в теоретическое обоснование. Поэтому, на наш взгляд, следует различать философскоеосмысление, которому вера себя отдает, становясь понятием, феноменом или экзистенциалом, или «веру впределах только разума» (Ячин С.Е. Аналитика человеческого бытия: введение в опыт самопознания. М.:ИНФРА-М, 2014. С.

85), и собственно веру как рационально не осуществимое упование (Евр., 11:1).2В этой работе мы не претендуем на то, чтобы развернуть понятие абсурда или описать егофеноменальный состав, но используем его в том узком значении, которое Бергсон называл «простымактом», имея в виду, что он сводит в единой простоте бесконечные колебания смыслов и переживаний,возникающих в пространстве между непостижимой Основой и экзистенцией.

Речь, естественно, идет не осмысловой простоте какого-либо тождества, а об абсурдной простоте Основы. Абсурд – тотальноеупрощение апофатического духа.3Мы подразумеваем здесь простое, как нам кажется, рассудочное различение между той жизнью,когда живут «чем-то» (например, верой, искусством или морской стихией,) и той, которой пользуются,чтобы это «что-то» иметь в череде переживаний, из которых составляется жизнь.131Бытие-к-смерти – только лишь внешняя его граница, которая сама по себе нестрашна. Страшит, как известно, «неизвестность после смерти», страшит ад –дурная бесконечность бытия, в которой смерть остается бесконечнымумиранием1, а не небытием и не порогом вечности.

В это категорически нехочется верить, хотя строй бытия менее всего дает повод сомневаться втаком исходе. Собственно, этот минимум сомнения, если не прятать его зазабвением, которое только кажется несомненным, и составляет мученичествоверы, одинаковое для веры в Бога, в Бытие, в иллюзорность самости илиРазличие.Такимобразом,вера,образуясамостоятельнуюспособность,целенаправленна и менее всего выказывает свою сущность, когда является«пребывающим основоположением» души2. Уверяя, вера согласовываетспособности; будучи в то же время неуверенной, она их сталкивает.Гармония, возникающая из действия веры, не прекращает само это действие,которое, разрушая себя, рушит и гармонию.

Моменты стабильности, когдавера достигает активного синтеза, сменяются новым становлением, поэтомуэкзистенция – это постоянное движение, в котором любое решение не можетбыть данным раз и навсегда и служить некой опорой для дальнейшего,поскольку оно в любой момент может быть потеряно. «Абсолютное решение1«Смертию же умрете, что иное значит, как не только необходимость умереть, но и оставаться втлении и смерти?... Ибо, если, некогда по природе быв ничто, призваны в бытие явлением ичеловеколюбием Слова, то следовало, чтобы в людях, по истощании в них понятия о Боге и по уклонении кне-сущему (ибо злое есть не-сушее, а доброе есть сущее, как происшедшее от сущего Бога), истощилось ипродолжающееся навсегда (курсив наш – В.Д.) бытие.

А это и значит — разрешившись оставаться в смертии тлении» (Св. Афанасий Великий. Слово о воплощении Бога-Слова и о пришествии Его к нам во плоти.Богословские труды. 1973. Сб. 11. С. 131). «Нет худшей и большей смерти, как та, когда не умирает смерть»(Августин А. О граде Божьем. Кн.

1–7. / Творенiя блаженнаго Августина епископа Иппониiскаго. Ч. 3. Киев:тип. Г.Т. Корчакъ-Новицкаго, 1880. С. 334). На этой же интуиции, концентрированно выраженной в «Поэмео смерти», построено учение о личности Л.П. Карсавина.2По Гегелю, вера в ее онтологическом значении представляет собой неопосредованноесубстанциальное единство процесса субъективного сознания абсолютного духа, в объективной истинекоторого он всегда уже уверен, поскольку свидетельствует о ней самому себе (Гегель Г.В.Ф. Энциклопедияфилософских наук. Т. 3. М.: Мысль, 1977.

Характеристики

Список файлов диссертации