Диссертация (1145195), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Левинасом. Левинас говорит, чтоДругой обнаруживает себя как лицо, которой присуща своя собственная нагота —которое лишено какого бы то ни было культурного покрова: «Я не могу скрытьсяот лица другого в его безнадежной наготе: в его наготе покинутого, которая просвечивается сквозь щели, бороздящие его маску, или сквозь морщинистую кожу,в его “безнадежности”, которую следует понимать как уже выкрикнутый крик кБогу, без голоса и тематизации».253 Лицо заставляет меня признать себя и своюнаготы и неповторимость: «Неповторимость Я заключается в том, что никто неможет ответить вместо меня».254 Таким образом, в созерцании лица возникает онтологическая связь времени «Я» и Другого.Видение для Левинаса не является чем-то трансцендентным, но оказываетсяинтенцией, конституирующей увиденное.
Иначе говоря, мы не созерцаем Другого, а только способны зафиксировать на нем свой взгляд. При встрече с Другим(пусть даже и в отражении в зеркале) становится парным сам акт существования.Плюральное бытие представляет собой, с точки зрения Левинаса, множественность всех, кто существуют, но не сводятся друг к другу; таким образом, «Я» идругое, или два этих различных бытия встречаются лицом к лицу. Другой оказывается и тем, что мы открываем, и тем, что мы скрываем в момент такой встречи.Оказывается, что субъект открыт миру, и подобную открытость можно сопоставить с наготой кожи, которая всегда открыта для прикосновения, ласки, которая всегда, даже двусмысленным образом, в сладострастии есть страдание какответ на страдание Другого.
Уязвимость, со-страдание и позволяет субъекту, по253Левинас Э. Бог и философия. // Эмманюэль Левинас: путь к Другому. Сборник статей и переводов, посвященный100-летию о дня рождения Э. Левинаса. СПб, 2006. URL:http://www.universalinternetlibrary.ru/book/55731/chitat_knigu.shtml#bookmark245.254Левинас Э. Гуманизм другого человека.
/ Время и другой. СПб., 1998. С. 171.160мнению Левинаса, быть ответственным. Он отвечает за собственную уязвимость,сталкиваясь с уязвимостью — наготой лица — Другого. Первая связь с Другимсоздается в момент претерпевания за него боли и страдания, который предшествует всякой причинности.
Страдать за другое существо — означает озабоченным им, готовность сносить его, быть на его месте, быть им снедаемым. Страдание, претерпеваемое от Другого, представляет собой особую форму ответственности, данную в искуплении, но и не только в нем.
Чувствуя нечто к Другому, симпатизируя (от греческого συμπάθεια — сострадание) Другому, созерцая Другого ипроявляя о нем заботу, мы тем самым созидаем самих себя, вернее, позволяем себе обрести самих себя. Левинас предлагает в связи с этим решить принципиальный вопрос: «Достоверно ли, что уже в самом непритязательном опыте того, ктоставит себя на место другого, иными словами, вменяет себе в вину чужое несчастье или боль, нет одушевленности тем возвышенным смыслом, согласно которому “я есть некто другой”?»255 Так, например, в христианской традиции лицо СынаЧеловеческого, Иисуса, становится Ликом Спасителя и Богочеловека, готовогопретерпеть за человечество страдания.
За этим чудесным лицом Боговоплощени,кроется Другой (Бог-Отец), который некогда явился апостолам на горе Фавор.Суть личности Христовой, раскрываемой в доктрине о двух присущих ему природах, являет собой исключительный пример Лица как Другого или «Я» как Другого, и встречи «Я» с Другим.Обращаясь к тексту «Исповеди» Ж.-Ж. Руссо, Ю.М. Лотман указывает, что«Я» — это имя собственное, «то, что не имеет множественного числа и не можетбыть отчуждено от одной единственной и незаменимой человеческой личностиНе случаен эпиграф: “Intus et in cute” — “В коже и ободранный” (цитата из древнеримского поэта Авла Персия Флакка). Руссо проделал путь от местоимения “я”— к имени собственному.
Это один из основных полюсов человеческой мысли».256 Обращаясь к себе, мы, подобно Авлу Персию Фракку (в более пространной255256Там же, с. 230.Лотман Ю. М. Семиосфера. СПб., 2000. С. 126.161цитате), утверждаем: «Ego te intus et in cute novi» — «Я тебя знаю и без кожи, и вкоже». Но почему речь здесь идет о втором лице единственного числа, если мыговорим об обращении к себе? Потому что мы обращаемся к собственному лицу,или шире — своему облику вообще, произнося «ты», мы имеем в виду свое лицо вкачестве Другого.Впрочем, нельзя ограничиться одной только встречей с Другим. Необходимо также сохранить с Другим отношения на личностном уровне.
В качестве примера такого личностного отношения можно привести отношение полов и любовь,причем испытывая это чувство невозможно схватить, обладать, познать Другогобез остатка.257 Любовное отношение как отношения с Другим на личностномуровне — это непосредственное пребывание лицом к лицу, и оно явлено нам втрех нераздельных и самостоятельных формах, которые греки обозначали понятиями ἔρος, φιλία и ἀγάπη.258У нас нет возможности безо всяких условий, напрямую созерцать свое лицокак нечто внешнее, по крайней мере, как завершенное в некоторых внешних (доступных наблюдению) формах.
За редким исключением, мы почти никогда не видим собственное лицо во сне, оно как образ отсутствует в нашем сознании, когдамы спим. Недостаток восприятия собственного лица компенсируется тем,насколько по-разному мы встречаемся с другими, чужими лицами. Взгляд в зеркало всегда по преимуществу вторичен: я постольку узнаю себя в отражении, поскольку уже заранее знаю, что я такое. Отражение не дает нам возможности видеть свое собственное «Я»: зрение не способно разглядеть нашу «сущность» как«сущего», для этого необходимы глаза Другого. Лицо играет роль экрана в нашемсоприкосновении с Другим. Взгляд Другого является свидетельством о нас самих,тем самым предоставляя нашему лицу, увиденному кем-то, возможность стать для257Небезынтересно рассмотрение этого вопроса в ключе противопоставления и узнавания себя в теле как в Другом — см.: Сартр Ж.-П.
Бытие и ничто. С. 533—535.258Содержательный анализ античных практик самопознания в различных типах коммуникации см.: Дорофеев Д.Ю. Личность и коммуникация. Антропология устного и письменного слова в античной культуре. СПб. 2015.162нас «реальным». Поэтому, даже когда мы в сновидениях видим чужое лицо человека, глядящего на нас, мы на само деле пытаемся посмотреть на себя. Это жесправедливо, когда мы пытаемся вспомнить чье-то лицо. Видеть — это в конечном счете означает демонстрировать себя Другому, выставлять себя напоказ.Еще до того, как мы овладеем искусством воспроизводить в своем сознанииобразы прошлого, мы уже обнаруживаем их представленными в лице другого человека. В лице Другого субъект сталкивается со своим собственным предвосхищением того, что должно возникнуть и состояться как его собственное лицо.
Мыможем распознать самих себя в зеркале только потому, что имевший место до того этап оказался ничем иным как попыткой овладеть собственным лицом в лицеДругого.Справедливо, что в лице Другого мы обнаруживаем некое иное настоящее,в котором все прошедшее еще обладает собственной реальностью и определенным образом предопределяется будущее. Лицо Другого сообщает восприятиюприсущие себе смыслы, и мы отталкиваемся от него как от исходной формынашего созерцания.
Показывая себя Другому, мы тем самым преодолеваем границы разумного, границы власти нашей чувственности. Душа в учениях Платона иАристотеля является не психологической реальностью, а рассматривается, скорее,как умопостигаемое сущее. Наша душа является нашим «Я», иначе говоря, тем,что Платон именует «εἶδος» («идея», «суть»). Вместе с тем отражение гораздоудачнее трактовать как «εἶδωλον» («изображение», «призрак», «двойник»), означающий копию или образ идеи, не отражающей ее сущности. Душа обнаруживаетсебя в душе Другого, в разговоре с ним, и в этом смысле всегда предстает в качестве «субъекта» речи.Дело в том, что лицо — это не синоним нашего «Я», хотя и остается приэтом его видимым и чувственно воспринимаемым воплощением.163Г.
В. Ф. Гегель, предлагая в качестве примера труд художника по созданиюпортрета, говорит об указанной двойственности в своих «Лекциях по эстетике»следующее: «Одно дело передать лицо спокойно сидящего перед портретистомчеловека в тех поверхностных и внешних чертах, которые представляются именнов данный момент, и совершенно другое дело изобразить его истинные черты, выражающие саму душу этого человека. Ибо для идеала требуется, чтобы внешняяформа сама по себе соответствовала душе».259 Другими словами, здесь слышитсяпризыв к той ненаглядной, абсолютной сущности, «лику», в котором отражаетсяприсущий лицу личности дух. Здесь важно иметь в виду и основную метафору,которую Оскар Уайльд развивает в своем романе «Портрет Дориана Грея», гделицо (облик) молодого человека и его портрет, праздного красавца меняются местами, и все тяготы, связанные с физическим возрастом и старением, находят отражение только на холсте, в то время как сам Дориан неотвратимо меняется внутренне вследствие своих поступков, но вопреки собственному желанию — но невнешне.Итак, ясно, что лицо, будучи отражением нашей личности, человеческого«Я», не является тождественным ему.
Вот почему мы воспринимаем его (как личность) одновременно и качестве «Я», и в качестве «Другого». Но, говоря о лице иличности с точки зрения двойственности единства и противоположности, мы ни вкоем случае не сможем избавиться от еще одной, столь же важной проблемы. Допустим, что наше лицо выражает собой «образ», «облик», «чистую структуру» ителесную маску нашего «Я». Маску эту невозможно отделить от «Я», и все же она— Другая. Чем же тогда является «лицо живущее», лицо-личность, тот самый чистый дух, о котором мы говорим, противопоставляя его лицу телесному?Здесь мы обязаны обратиться к религиозным аллюзиям, поскольку «ЛицоЛичность» (ипостась) — это (что связано с христианской интерпретацией понятия«личности») изначально Божественное Лицо, и только во вторую очередь возни259Гегель Г.В.Ф.
Эстетика. СПб., 2007. Т. I, с. 217.164кает присущий и человеку смысл. Лицо переходит в разряд лика именно утрачивая свою субъективность, привычные только ему одному черты. Так, например, вмомент Преображения Господня в Иисусе Христе Всемогущий и чувственно невоспринимаемый Бог Ревнитель обретает плоть и лицо, но Христос ясно дает ученикам понять, что, хотя они и видят Его лицо, они не воспринимают тем самымЕго сущности: «Когда вознесете Сына человеческого, тогда узнаете, что это Я ичто ничего не делаю от себя, но как научил Меня Отец Мой, так и говорю» (Ин.8:28).
Характерна также и история Преображения: «И преобразился пред ними: ипросияло лице Его, как солнце, одежды же Его сделались белыми, как свет. И вот,явились им Моисей и Илия, с Ним беседующие. При сем Петр сказал Иисусу:Господи! хорошо нам здесь быть; если хочешь, сделаем здесь три кущи: Тебе одну, и Моисею одну, и одну Илии. Когда он еще говорил, се, облако светлое осенило их; и се, глас из облака глаголющий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, вКотором Мое благоволение; Его слушайте.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
