Диссертация (1145195), страница 29
Текст из файла (страница 29)
Здесь мы употребляем «безумие» в метафорическомсмысле, что роднит его с любвью к Богу.В разговоре о безумии и безумстве нельзя игнорировать и тот факт, что первым, одним из первых классиков русской литературы к безумию, освобождающему от механической повседневности и общественной детерминированности жизни, на умозрительном уровне прикасается Пушкин; а прикоснувшись, отрицаетбезумие как способ «выхода из себя»:…Не то, чтоб разумом моимЯ дорожил; не то, чтоб с нимРасстаться был не рад:Когда б оставили меняНа воле, как бы резво яПустился в темный лес!Я пел бы в пламенном бреду,Я забывался бы в чадуНестройных, чудных грез.219Главная ценность такого опыта безумия состоит в осознании силы и свободы:И я б заслушивался волн,И я глядел бы, счастья полн,В пустые небеса;И силен, волен был бы я,Как вихорь, роющий поля,Ломающий леса.219Пушкин А.
С. Собрание сочинений. М., 1968. Т. 3, с. 246.141Однако эта свобода воли на поверку оказывается лишь плодом воображениябезумца:Да вот беда: сойди с ума,И страшен будешь как чума,Как раз тебя запрут,Посадят на цепь дуракаИ сквозь решетку как зверка220Дразнить тебя придут.«Сквозь решетку» глядит на мир и гоголевский герой. Однако видит он совершенно другое: «Ведь через то, что камер-юнкер, не прибавится третий глаз налбу»,221 — пишет несчастный чиновник о своем начальнике.
А ведь у самого Поприщина третий глаз (снова очевидная метафора органа чувств у просветленногочеловека) широко открыт. Оттого безумцу и представляется, что на луна заселенаносами, а у алжирского дея на лице шишка.Наконец, мы доходим до эпизода, в котором Поприщин вступается занежную и непрочную луну, прескверно сработанную в Гамбурге дураком бочаром, положившим «смоляной канат и часть деревянного масла, и оттого по всейземле вонь страшная, так что нужно затыкать нос».222 Пытаясь оградить нежныйшар от Земли, которая непременно сядет на луну, Поприщин требует созвать весьГосударственный совет, чтобы, движимый бескорыстием и гуманизмом, спастилуну и человеческие носы, которые на ней обитают. Завидев «канцлера» «бритыегранды», которые до того ловили луну по стенам, разбегаются прочь, а он сам«как король, остался один», отхватив удар палкой.
Однако, портрете Поприщинаработы Репина исполнен достоинством, а в его взгляде читается вызов! (Рис. 2.)Герой Гоголя оказывается инаковидящим страдальцем, то есть patient’ом в истинном смысле слова — «претерпевающим».220Там же, с. 246—248.Гоголь Н. В. Записки сумасшедшего. / Петербургские повести. С. 172.222Там же, с. 176.221142Галерею сумасшедших мучеников продолжает безымянный герой произведения Ф.М.
Достоевского «Сон смешного человека». «Я смешной человек. Онименя называют теперь сумасшедшим. <…> Грустно потому, что они не знают истины, а я знаю истину. Ох, как тяжело одному знать истину! Но они этого не поймут. Нет, не поймут»,223 — говорит он о себе. Попытавшись покончить с собой,герой потерпел неудачу, а затем видит во сне, как из могилы обращается к Богу:«Кто бы ты ни был, но если ты есть и если существует что-нибудь разумнее того,что теперь совершается, то дозволь ему быть и здесь».224 В ответ на этот зов выхватывает ангел героя из могилы: «Я не спрашивал того, который нес меня, ни очем, я ждал и был горд.
Я уверял себя, что не боюсь, и замирал от восхищенияпри мысли, что не боюсь».225 Он знает, что повстречай он наяву это существо,«оно имело бы лик человеческий»226.Сновидение переносит его на новую землю, а вернее туда, что когда-то было землей. Здесь «…все было точно так же, как у нас, но, казалось, всюду сиялокаким-то праздником и великим, святым и достигнутым, наконец, торжеством.<…> И наконец, я увидел и узнал людей счастливой земли этой. <…> Дети солнца, дети своего солнца, — о, как они были прекрасны! <…> Это была земля, неоскверненная грехопадением, на ней жили люди не согрешившие, жили в такомже раю, в каком жили, по преданиям всего человечества, и наши согрешившиепрародители, с тою только разницею, что вся земля здесь была повсюду одним итем же раем».227 Каким-то невероятным образом герою Достоевского удалосьосквернить описанный в рассказе земной рай — оказавшись там, он своим привнес в него свойственное нашей действительности «рациональное» зло: «…я заразил собой всю эту счастливую, безгрешную до меня землю.
Они научились лгатьи полюбили ложь и познали красоту лжи. <…> Затем быстро родилось сладострастие, сладострастие породило ревность, ревность — жестокость... О, не знаю, не223Достоевский Ф. М. Сон смешного человека. / Повести и рассказы. М., 1984. С. 378.Там же.225Там же.226Там же.227Там же, с. 386.224143помню, но скоро, очень скоро брызнула первая кровь <…> Все воюющие твердоверили в то же время, что наука, премудрость и чувство самосохранения заставятнаконец человека соединиться в согласное и разумное общество, а потому пока,для ускорения дела, “премудрые” старались поскорее истребить всех “непремудрых” и не понимающих их идею, чтоб они не мешали торжеству ее».228 Испытывая ужас от того, что он наделал, герой сна обращается к обитателям утерянногорая с требованием, чтобы его распяли во искупление его вины перед ними.
Однако такая искупительная жертва уже никого не может спасти, поскольку герой неподходит на роль спасителя, ведь в нем нет чистоты. Ему не стать искупителем,поскольку по существу он оказывается искусителем. Сходные мотивы мы можемнайти и в стремлении к публичному обнаружению своих грехов другого персонажа Достоевского, Ставрогина,229 — однако, смешной человек лишен ставрогинской гордости и жажды ненависти со стороны жителей новой земли.Герой Достоевского испытывает муку как перед болезненным совершенством невероятного рая, где он оказался, так и перед возможностью уничтожитьэтот рай, который он засорил частичкой обычного человеческого ratio.
Этот персонаж оказывается в известном смысле антагонистом безумца из рассказа Гоголя.Речь идет не только о том, что смешной человек не в состоянии ничего и никогоспасти — он несет заключенную в своем безумии, происходящим от мира сего,заразу в до тех пор безгрешный «мир Божий». Утверждение Гоголя о том, чтобезумие в привычном для нас смысле этого слова, может интерпретироваться какформа непознанного нами духовного просветления, как с зеркальным отражениемсталкивается с тезисом Достоевского: норма, к которой мы привыкли и которуюмы способны оправдать человеческой логикой, оказывается заразной и опаснойболезнью для чистых душой людей.228Там же, с.
390—391.О Ставрогине как предмете рефлексии философской антропологии см. в работе: Дорофеев Д. Ю. Суверенныйгерой в русской литературе XIX века: философско-антропологический анализ // Вестник Ленинградского государственного университета им. А. С. Пушкина. 2008. №4 (17). С. 130—132.229144Ф.
М. Достоевский однажды сделал такую запись в своей тетради о собственных сочинениях: «Болезненные произведения. Но самое здоровье ваше естьуже болезнь. И что можете знать вы в здоровье?»230 Подобный «диагноз», вызов,сам вопрос по-прежнему вызывает радикальные возражения со стороны поборников естественности в человеческой природе. В.
В. Набоков, например, спрашиваетв своих лекциях: «Что есть у него [Достоевского] кроме вечной неврастении, раздражающей любого нормального читателя, кроме болезненного христианства,выраженного в стремлении этого писателя, чьи религиозные мотивы тошнотворны своей безвкусицей, совать Христа, где надо и не надо? Из всех стилистическихприемов, которыми так богат язык Пушкина и Толстого, Достоевскому известнылишь три: повторение, пересказ, мелодраматизм. Назойливое повторение слов ифраз, интонация одержимого навязчивой идеей, стопроцентная банальность каждого слова, дешевое красноречие – отличают стиль Достоевского. Этот “детективный” автор просто не умеет избегать пошлостей: “Возвышенные страдания,возможно, лучше, чем дешевое счастье…” – только глупец способен увидеть заэтим глубокую мысль.
К тому же, и это немаловажно: настоящий художник недопустит, чтобы ему верили на слово. Искусство – божественная игра».231 Нельзя,впрочем, не отметить и несомненное сходство некоторых набоковских мотивов снелюбимым им творческим миром Достоевского (например, навязчивая идея игры в «Защите Лужина» и «Игроке» или тема нимфетки в «Лолите» и «Бесах»).Впрочем, с какой удивительной ясностью и точностью Набоковым дает характеристику «вечной неврастении» Достоевского в одном из ранних своих стихотворных произведений:Тоскуя в мире, как в аду,уродлив, судорожно-светел,в своем пророческом бредуон век наш бедственный наметил.230Цит. по: Волгин И.
Л. Пропавший заговор. Достоевский и политический процесс 1849 года. // Журнальный зал,2003, №3. URL: http://magazines.russ.ru/october/2000/3/volgi.html.231Набоков В. В. Лекции по русской литературе. М., 1996. С.133.145Услыша вопль его ночной,подумал Бог: ужель возможно,что все дарованное Мнойтак страшно было бы и сложно?232Достоевский, как и Гоголь, действительно описал многие обстоятельствасовременности «в пророческом бреду».
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
