Диссертация (1145021), страница 28
Текст из файла (страница 28)
именно дискурс «способности»в противовес дискурсу «прав» отличал европейский либерализм от его основныхпротивников справа и слева: «В то время как демократы говорили об универсальных правах, а консерваторы об исторических или наследственных правах, либералы обсуждали вопрос о способностях, кто способен [управлять], как можно приобрести подобные способности, и что необходимо для этого сделать?»137 Gould A. Origins of Liberal Dominance: State, Church, and Party in Nineteenth-Centu-135ry Europe. — Ann Arbor:University of Michigan Press, 1999. — P. 2–3. Craiutu A. Rethinking Political Power: The Case of the French Doctrinaires // Europe-136an Journal of Political Theory.
April. — 2003. — Vol. 2. — № 2. — P. 125–155. Kahan A. Liberalism in Nineteenth-Century Europe: The Political Culture of Limited137Suffrage. — N. Y.: Palgrave Macmillan, 2003. — P. 6.130Уже в период Великой французской революции ряд либералов вполне откровенно встали на путь идеализации буржуазии, как единственной социальной группы,чьи интересы прямо связаны с воплощением принципа свободы.
Известный французский поэт Андре де Шенье, ставший впоследствии жертвой якобинского террора,воспел настоящую оду буржуазии: «Должно было бы заметить, что класс, которыйобозначают словом „буржуазия“, находящийся на равном удалении как от пороковчрезмерного богатства, так и от пороков нищеты, между расточительностью роскоши и крайней нуждой, составляет в основном массу настоящего народа... что этоткласс самый мудрый, самый умеренный, ему наиболее свойственно все то хорошееи достойное похвалы, что подразумевает честный промысел что, когда этот классчем-либо недоволен, необходимо осудить пороки в законах и в правительстве»138.Естественно, что в эпоху Реставрации, и, в особенности, Июльской монархии, условия для провозглашения последовательного «буржуазного кредо» французских правительственных либералов стали более благоприятными. Один из сторонников Ф. Гизо Дювержье-де-Оранн в 1835 г.
говорил: «Власть должна принадлежать классу, который обладает способностью двигать вперед цивилизацию. Таковныне только средний класс, ибо время аристократии прошло, а низшие классы ещене достигли достаточной степени просвещенности и состоятельности, обеспечивающей досуг. Средний класс совмещает в себе все интересы, которые вне его разделены и противоречивы: в обществе нет ничего законного, хорошего и полезного,чего бы он не содержал и не представлял»139.С подачи французских «доктринёров» идея о благотворности сильного среднего класса для укрепления политической свободы стала неотъемлемым элементом Цит.
по: Тырсенко А. В. Становление французского либерализма: фельяны //138Французский либерализм в прошлом и настоящем / Ответственный редактор В. П. Смирнов. — М.: Издательство Московского университета, 2001. — С. 47. Цит. по: Федосова Е. И. Либералы у власти // Французский либерализм в про-139шлом и настоящем / Ответственный редактор В. П. Смирнов. — М.: Издательство Московского университета, 2001. — С. 105–106.131либеральной идеологии, а сам термин «средний класс» стал важной узловой точкой либерального политического дискурса. Но за это либералам пришлось заплатить довольно дорого.
Связав себя с интересами буржуазии, они на долгое времяотдали «демократию» в распоряжение своим оппонентам «слева». Как известно,11 сентября 1789 г. при обсуждении вопроса о королевском вето во французскомУчредительном собрании сторонники вето, среди которых было много либералов-конституционалистов, сели слева от председателя, а радикалы — противникивето заняли места справа. С этого момента либералы во Франции и большинствеевропейских стран обычно воспринимались публикой как «правые центристы», итолько в Северной Америке либералы закрепили за собой титул «левых».
При всейусловности этой схемы, её дискурсивная роль была весьма значительной.На первом этапе слева от либералов — конституционалистов находились несоциалисты, а радикалы-республиканцы. Их доктрина, менявшаяся в зависимости откультурного и временного контекста, всё же включала в себя стойкую приверженностьидеям демократии, основанной на всеобщем избирательном праве, а также элементыэгалитаризма. В эпоху «правительственного либерализма» доктринёров демократияи равенство были без борьбы отданы либералами в руки представителей «левого»политического лагеря. Когда в конце XIX в. ярлык «левых» в Европе унаследовали социалисты, они безраздельно закрепили за собой статус единственных последовательных сторонников демократии, иными словами, «социал-демократов».
Так, в Россиив 1917 г. термин «демократия» использовался для обозначения некоего условногополитического течения, куда включались представители всех партий, левее кадетов.Необходимо признать, что, несмотря на значительные успехи в социально-экономическом развитии Франции под руководством «доктринёров», в наиболееважном отношении они не преуспели. Июльская монархия не смогла создать устойчивого механизма ротации власти по итогам конкурентных выборов и обеспечитьлегитимность власти в условиях, когда большинство граждан были лишены избирательных прав. Отказ Ф. Гизо в 1847 г. поддержать идею электоральной реформы,существенно увеличивающей число избирателей, послужил поводом к резкой кри-132тике правительства и стал одним из спусковых крючков к очередной французскойреволюции 1848 г., по итогам которой доктринёры были отстранены от власти140.Французский опыт показал, что даже относительно устойчивый правовойпорядок при гарантиях прав личности и постепенном росте благосостояния не может служить основой прочного либерального политического режима, если большинство граждан отстранены от участия в политической жизни.
Первая проблема,с которой столкнулся европейский либерализм в XIX веке — обеспечение верногобаланса между расширением политического участия и сохранением правового порядка, включая гарантии соблюдения прав собственности.К концу XIX столетия либералы осознали, что акцент на опасностях демократии, при всей его теоретической обоснованности, ставит их в невыигрышноеположение.
Закрыть доступ к политике для огромных масс относительно бедныхи малообразованных сограждан они всё равно не смогли. Городской пролетариат,концентрировавшийся в европейских столицах, к середине века стал решающейсилой политики в периодически возникающих ситуациях кризисов, революций исоциальных волнений. Если Великобритания смогла решить проблему постепенного расширения избирательного права относительно мирным и постепенным путём,то в большинстве остальных стран Европы этот процесс принял исключительноболезненные формы.
Либералы, отстаивавшие идеи имущественных цензов для избирателей, в глазах общества выступали противниками демократии, как принципаорганизации государственной власти. Только в XX в. либералы смогли вернуть подсвой контроль демократию в качестве узловой точки либерального политическогодискурса благодаря концепции «либеральной демократии», которая была противопоставлена «популистской демократии»141. Kahan A. Liberalism in Nineteenth-Century Europe: The Political Culture of Limited140Suffrage. — N. Y.: Palgrave Macmillan, 2003. — P. 48. Macpherson С. The Life and Times of Liberal Democracy. — Oxford: Oxford Univer-141sity Press, 1979; Riker W.
Liberalism against populism: A confrontation between the theory ofdemocracy and the theory of social choice. — San Francisco: Freeman, 1982.133В Великобритании сформировалась иная композиция либерального дискурса, в которой проблемы ограничения возможных издержек массовой демократииотошли на второй план, уступив первенство проблемам экономического свойства.В начале XIX века традиционная землевладельческая аристократия сохраняла здесьдоминирующие позиции, как в экономической сфере, так и в политике. Значительнаячасть членов палаты общин избиралась в малочисленных сельских округах (насленге того времени — «гнилых местечках»), где традиционное влияние лендлордапозволяло ему без труда обеспечивать нужный результат волеизъявления избирателей. Естественно, что преобладающие в парламенте землевладельцы не пренебрегали возможностью гарантировать собственные доходы с помощью законодательныхмер.
В их интересах была построена система налогообложения, в рамках которойбольшую часть доходов бюджета обеспечивали акцизные и таможенные сборы наимпортные товары для бедных, такие как, дешёвые сорта табака и чая.Однако даже на этом фоне выделялся своей беззастенчивостью принятый в1815 г. протекционистский закон, запрещавший хлебный импорт по ценам ниже тогоисключительно высокого уровня, который установился в условиях Континентальнойблокады Великобритании, организованной Наполеоном I.
Британские лендлорды,опираясь на аппарат государственного принуждения, заставили всё население страны платить значительно дороже рыночных цен за основной продовольственныйпродукт, дабы обеспечить себе комфортные экономические условия.Целый ряд британских политиков и публицистов активно выступил противэтого закона, но эффективных методов борьбы против контролирующих парламентземлевладельцев в их распоряжении не было. Ситуацию изменила парламентскаяреформа 1832 г., в ходе которой была ликвидирована значительная часть «гнилыхместечек», новые промышленные центры Великобритании получили парламентское представительство, а общее число избирателей в Англии и Уэльсе увеличилосьс 400 тысяч до 650 тысяч человек142.
Именно после этой реформы членов парла Kahan A. Liberalism in Nineteenth-Century Europe: The Political Culture of Limited142Suffrage. — N. Y.: Palgrave Macmillan, 2003. — P. 22.134ментской фракции вигов стали называть либералами, а их оппонентов из фракциитори — консерваторами143. У противников протекционистского хлебного законодательства появились реальные шансы на достижение успеха.В стране возникло несколько ассоциаций, поставивших перед собой задачуликвидации протекционистских барьеров на импорт хлеба.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
