Диссертация (1145021), страница 20
Текст из файла (страница 20)
У неё не сложилось эффективных стратегий для отстаиваниягрупповых политических интересов, и не оказалось в наличии ярких лидеров.Зато исключительно сильной в политическом отношении оказалась другаясоциальная группа, сформировавшаяся в период поздней имперской модернизации.Речь идёт об интеллигенции. Как было показано в первом параграфе настоящейглавы, российская интеллигенция рассматриваемой эпохи обычно рассматриваетсяв качестве примера высокоорганизованной политической группы с чётко артикулированной групповой идентичностью, располагающей эффективными стратегиямиучастия в политическом процессе82.
Основным ресурсом российской интеллигенции стал её контроль над производством идеологических дискурсов. На этом основании ряд авторов прямо определяет российскую интеллигенцию как «идеологический класс»83.Не вдаваясь в полуторавековую полемику по поводу дефиниции термина«интеллигенция»84, всё же необходимо отметить, что подобные трактовки представляются чрезмерно узкими. В условиях России XIX — начала XX веков факторы наличия высшего образования, а также участия в профессиональной деятельности, требующей соответствующей компетенции, уже в значительной степени См.: Кукушкина Е.
Интеллигенция в политической жизни общества. Статья пер-82вая // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. — 2012. —№ 4. — С. 19–37; Кукушкина Е. Интеллигенция в политической жизни общества. Статьявторая // Вестник Московского университета. Серия 12. Политические науки. — 2013. —№ 1. — С. 88–103; Ширинянц А. А. Интеллигенция в политической истории XIX века //Вестник Московского университета.
Серия 12. Политические науки. — 2012. — № 4. —С. 39–55. Соколофф Ж. Бедная держава: История России с 1815 года до наших дней. — М.:83Изд-во: ГУ ВШЭ, 2008. — С. 67. Обзор этой полемики см.: Сергеев С. Досоветская Россия (XVIII — начало XX84века) // Мыслящая Россия. История и теория интеллигенции и интеллектуалов / Под ред.В. Куренного. — М.: Наследие Евразии, 2009. — С. 15–53.92определяли личностную идентичность. Естественно, при наличии других важныхфакторов, таких как значительный доход от имущества, полученного по наследству, или службы в органах государственного управления, значимость этих факторов могла уменьшаться, а человек мог идентифицировать себя с другой группой,такой как помещики или чиновники.
В контексте нашего исследования мы будем,вслед за В. Р. Лейкиной-Свирской определять интеллигенцию по образовательномуи профессиональному критерию. Согласно её трактовке, «социальным критериемв изучении интеллигенции служит её профессиональная деятельность в пределахопределённых функций, ... — а в основном они состоят в работе для народного просвещения и здравоохранения, в исследовательской деятельности в области наукии её технической практики, в отражении жизни в литературе и искусстве и т. д.»85.В рамках этой социальной группы в контексте задач нашего исследованияможно выделить ядро, в котором формируются идеологические дискурсы и периферию, которая эти дискурсы усваивает и воспроизводит в широкой сети социальных взаимодействий.
С этой точки зрения земский учитель или врач может игратьв дискурсивном идеологическом процессе также очень существенную, хотя и нестоль заметную роль, как сотрудник столичного журнала.Не вызывает сомнений, что именно периодическая печать в России второйполовины XIX века образовывала пространство «публичной сферы» в терминологии Юргена Хабермаса86. Ввиду отсутствия парламента и наличия множества ограничений на создание и деятельность общественных ограничений, газеты и журналы, несмотря на все цензурные проблемы, находили возможность представлять различные мнения и позиции по большинству общественных проблем.
Периодическиепечатные издания пользовались спросом, поэтому их предложение на рынке постоянно росло. В 1859 году (на русском языке) выходило 55 литературно-политиче Лейкина-Свирская В. Р. Русская интеллигенция в 1900–1917 годах. — М.: Мысль,851981. — С. 3. Habermas J. The Structural Transformation of the Public Sphere: An Inquiry into a Cat-86egory of Bourgeois Society. — Cambridge, Mass.: MIT Press, 1991.93ских периодических изданий, в 1882–154, в 1900–212, в 1915–697 (128 журналов и569 газет)87.В этой ситуации ценности, присущие интеллигенции, доминировали в либеральном и социалистическом идеологических дискурсах, и даже довольно явственнообнаруживались в консервативном дискурсе, хотя авторы этого направления, в основном, стремились отмежеваться от интеллигентской идентичности.
Но в масштабахстраны в то время интеллигенция представляла собой совсем небольшую, хотя и быстро растущую социальную группу. Поэтому добиться реализации даже сравнительно простых задач, таких как обеспечение автономии университетов, самостоятельноей было не под силу. Попытки найти союзников долгое время не приносили успехов.«Хождение в народ» в середине 1870-х годов с намерением заручиться поддержкойкрестьянства завершилось полномасштабным крахом.
Крестьяне не воспринималилозунги земли и воли, поскольку они исходили от людей, далёких от них по своемужизненному опыту, одетых в «немецкое платье» и говорящих непонятными словами.Зато идея о целенаправленном создании союзника в лице городского пролетариатав исторически короткий срок увенчалась полнейшим успехом. Социал-демократы вначале XX века установили эффективные взаимосвязи с протестными группами врабочей среде и смогли беспрепятственно выступать от их имени в новых представительных учреждениях, возникших в ходе революции 1905–1907 годов88.Интеллигентским по преимуществу был руководящий состав всех новыхроссийских партий левее октябристов. Даже кадеты, которых их оппоненты слеванастойчиво обвиняли в защите интересов помещиков и буржуазии, в действитель Сергеев С.
Досоветская Россия (XVIII — начало XX века) / История и теория интел-87лигенции и интеллектуалов / Под ред. В. Куренного. — М.: Наследие Евразии, 2009. — С. 30. Haimson L. Russian Workers’ Political and Social Identities: The Role of Social Rep-88resentations in the Interaction between Members of the Labor Movement and the Social Democratic Intelligentsia // Workers And Intelligentsia In Late Imperial Russia: Realities, Representations, Reflections / Edited by Reginald E. Zelnik. — Berkeley: University Of California,1998. — P. 145–171.94ности пользовались поддержкой, скорее, наёмных служащих среднего звена и лицсвободных профессий. При этом сила интеллигенции заключалась во многом какраз в отсутствии свободных выборов, по результатам которых мог бы формироваться правительственный курс.
Пока политический дискурс сводился большей частьюк обсуждению довольно абстрактных проблем в упаковке ценностно-окрашеннойриторики, главным инструментом приобретения популярности для политика оставалось хорошее владение устным и письменным словом.Доминирование интеллигенции в российской публичной политике второйполовины XIX — начала XX вв. объясняется именно задержкой перехода от почтисвободных дебатов в печати к организации конкурентной политической системы.Этот процесс стартовал слишком поздно и, опять-таки, принял половинчатую форму, поскольку переход к полноценной конституционной монархии, с ответственным перед парламентом правительством так и не состоялся.Наконец, нельзя не упомянуть также про циклический характер политического процесса в период поздней имперской модернизации89.
Чередование реформи контрреформ, в связи со сменой царствований, при всей своей психологическойестественности, серьёзно искажало и примитивизировало идеологический дискурс. Вместо обсуждения насущных общественных проблем по существу вопросав идеологических дискурсах превалировал фрейм возложения ответственности наневерный дух того или иного царствования, или на дурное влияние на монарха состороны тех или иных царедворцев.Таким образом, на основании анализа специфических характеристик россий-«ской модернизации в поздний имперский период мы приходим к следующим выводам:»— Начало ускоренной фазы российской модернизации, ассоциируемой с реформами Александра II, носило вынужденный характер, поскольку было вызвано См.: Пантин В. И., Лапкин В. В.
Волны политической модернизации в истории89России. К обсуждению гипотезы // Полис. — 1998. — № 2; Ахиезер А. С. Россия: критикаисторического опыта (Социокультурная динамика России). Т. I: От прошлого к будущему. — Новосибирск: Сибирский хронограф, 1998.95военными неудачами в столкновениях со странами первого эшелона модернизации, а также опасностью крушения государства в результате крестьянского бунта.Прагматический характер соображений верховной власти в данном случае привёлк искажению их смысла в консервативном идеологическом дискурсе, где реформыАлександра II зачастую трактовались как следствие заимствования чуждых российскому духу европейских либеральных идей.— Подражательный, и даже имитационный характер некоторых элементовроссийского модернизационного процесса позволил ряду приверженцев либерального идеологического дискурса интерпретировать российскую модернизацию вкачестве части общеевропейского процесса социально-политической трансформации.
Вместе с тем, подобные оценки игнорировали огромный разрыв между частьюобщества, реально интегрированной в европейскую жизнь и огромным большинством населения, чьи условия жизни продолжали воспроизводить структуру традиционного общества.— Половинчатый характер важнейшей реформы Александра II — освобождения крестьян от крепостной зависимости, создал острейшую проблему крестьянского малоземелья, поскольку численно увеличивающееся крестьянской население осталось прикреплено к общинам.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
