Диссертация (1144862), страница 61
Текст из файла (страница 61)
Следует учитывать и то обстоятельство, что от количестваслушателей и способности лектора увлечь аудиторию зависел и получаемыйгонорар. Источники личного происхождения рисуют самые различные образы университетских профессоров. Например, А.Ф. Керенский так вспоминаето С.Ф. Платонове: «Профессора С.Ф.
Платонова отличала твердость убеждений и поведения. Всегда безупречно одетый, он не допускал в отношениях сстудентами и капли фамильярности. В чем-то он как историк, на мой взгляд,превосходил Ключевского <…> Он был очень популярен среди студентов, ноникогда не был объектом такого поклонения как Ключевский в Москве»169.Действительно, для всеуниверситетской популярности С.Ф. Платонову, возможно, не хватало полного соответствия ожиданиям аудитории. Иногда лектор добивался такой популярности своей политической фрондой как, например, В.И. Семевский или Е.В. Тарле, иногда анекдотами, как, например,Э.Р.
Вреден170. Пожалуй, наибольшей славой пользовались лекторы наиболеемногочисленногоюридическогофакультета —В.И. Сергеевич,Н.Д. Сергеевский, И.Я. Фойницкий, Ф.Ф. Мартенс, каждый из которых имелсобственный ораторский стиль и группы поклонников171. Сходство такоголекционного преподавания с театральным искусством выражалось даже в деталях поведения профессоров.
По воспоминаниям С.М. Волконского,А.Д. Градовский, один из популярных лекторов, которого он, студент историко-филологического факультета, в 1880-е гг. специально «ходил слушатьРерих Н.К. Листы дневника. М., 1995. Т. 2. С. 163.Керенский А.Ф. Россия на историческом повороте. Мемуары. М., 1996. С. 26. См. также: Соболев Г.Л. «Если б Керенского не было, его пришлось бы выдумать!». А.Ф. Керенский // Знаменитые универсанты. Очерки о питомцах Санкт-Петербургского университета… Т.
I. С. 362.170См.: Иванов А.Е. Мир российского студенчества… С. 34.171Черепнин Н.Н. Санкт-Петербургский университет моего времени (1891–1895) // Воспоминания музыканта. Л., 1976. С. 110–119; Старый студент. Из студенческих воспоминаний // Alma Mater. 1911. №2.С. 11–12; Грабарь И.Э.
Моя жизнь. Автобиография. М.; Л., 1937. С. 72–73.168169263на юридический факультет», «всегда пригадывал кончить лекцию под рукоплескания и, выходя из аудитории, проходя коридором, оборачивался и раскланивался; с каждым поклоном рукоплескания вскипали»172.От успеха лектора могло зависеть «общественное» отношение студенчества к целой отрасли знания. Так, профессор И.В.
Ягич не без гордостивспоминал, что своими лекциями в Петербургском университете в 1880-х гг.ему удалось переломить отношение русского студенчества к славистике — кней стали относится как к серьезной науке, притом что раньше видели в ней«какую-то “казенщину” или одно из проявлений славянофильства»173. С другой стороны, по мнению современника, читавший лекции «необыкновенновяло» профессор А.Н.
Гоби «нанес серьезный вред науке, оттолкнув своимпреподаванием от ботаники многие поколения учащейся молодежи»174.Следует отметить, что лекции, воспринимавшиеся как публичный акт,были основным объектом обструкций, выражения студенческих эмоций, какположительных, так и негативных.
При этом личность преподавателя и содержание лекции могли быть вторичными по отношению к общественномуконтексту, в котором проходила лекция. Приведем, например, характерныйэпизод с описанием лекции профессора Н.Л. Дювернуа, происходивший наюридическом факультете во время студенческих обструкций 1902 г. (см. главу 7):«Во время лекции профессора Дювернуа /IV курсу юристов/ распространился неприятныйзапах, но не особенно сильный, студенты разыскали на полу раскупоренную стеклянку и немедленно выбросили ее за окно, открыли фортку и убедительно просили профессора продолжать лек-Волконский С.М.
Мои воспоминания… С. 48.Цит. по: Русское языкознание в Петербургском – Ленинградском университете / Под. ред.Н.А. Мещерского. Л., 1971. С. 34.174Райков Б.Е. На жизненном пути… С. 216. Характерно, что А.Х. Гоби читал лекции именно «неувлекательно», хотя по свидетельству «избранного меньшинства» — студентов, ставших впоследствии выдающимися ботаниками, — «стройно, глубоко логично и в высшей степени содержательно» (Генкель П.А.Христофор Яковлевич Гоби. М., 1976. С.
14).172173264цию, что г. Дювернуа и сделал, прочитав до конца лекцию в холодной и пропитанной неприятнымзапахом аудитории. Студенты при громких рукоплесканиях, вынесли профессора на руках»175.Заподозренного в подбрасывании злосчастной склянки студента I курсаАлексея Постникова академисты поймали, «некоторые предложили побитьего и отпустить», другие — «вести к ректору» или «взять у него карточку ипередать ректору».
Пока шла эта дискуссия, Постникову удалось сбежать176.Эти реляции попечителя учебного округа в МНП вполне передают эмоциональный настрой студентов («революционеров» и «академистов»), но, разумеется, не имеют никакого отношения к научному или образовательномузначению лекции знаменитого юриста.Не меньшее раздражение вызывало появление на лекциях «правительственных агентов», причем не только «сексотов» или полиции, но и университетской инспекции, желавшей контролировать посещаемость (интересно,что нам не встречалось сообщений о попытках возложить функции такогоконтроля на преподавателя).
Ходили, например, рассказы о том, как инспектор Антропов явился на лекцию к профессору Н.А. Меншуткину, которыйпотребовал его ухода. При последующем объяснении присутствовалД.И. Менделеев. Когда Антропов заявил, что ему «как лицу, принадлежащему к университетскому персоналу, не возбраняется доступ в аудитории»,Д.И. Менделеев заметил, что, «если господин Антропов считает себя принадлежащим к университетской корпорации, то на том же основании могутпричислять себя к ней и трубочисты, которые чистят в университете трубы»177. Независимо от достоверности сюжета в целом и его деталей сам слухвполне отражает настроения университетского общества.175Попечитель С.-Петербургского учебного округа — Министру народного просвещения, 27 февраля1902 г., №109. О ходе лекций в С.-Петербургском университете // РГИА.
Ф. 733. Оп. 151. 1902 г. Д. 292.Л. 688об.176Попечитель С.-Петербургского учебного округа — Министру народного просвещения, 28 февраля1902 г., №114. О событиях 27 февраля. Копия // РГИА. Ф. 733. Оп. 151. Д. 462. Л. 137об.177Цит. по: Славентантор Д.Е. Ученый первого ранга. Л., 1974. С. 5.265Характерно, что по свидетельству современников в российских университетах эпохи 1880–1910-х гг. (а на некоторых факультетах — со второйполовины 1860-х гг.) практика записи лекций уже была мало распространена.Вот, например, что по этому поводу писал Н.И. Кареев в 1900 г.: «В добрыестарые времена лекции не только слушались, но и записывались.
Теперь этотобычай у нас совсем исчез, если не принимать в расчет редких исключений(напр., на математическом факультете, где студенты списывают с доски вычисления, производимые профессором, и т. п.). В других странах, напр., вГермании и Франции, лекции обыкновенно записываются, и профессора иногда чуть не диктуют, что конечно, излишне. Один французский профессор,посетивший мою аудиторию, был крайне удивлен, когда увидел, что студенты пришли без бумаги и карандашей»178.В этой связи объяснима традиция фиксации лекций для печати по заказу студентов либо одним из них, либо специально нанятыми стенографистами — в университете была распространена практика литографических изданий, когда законспектированные лекции отдавались на просмотр автору, апосле издавались литографическим способом ограниченным тиражом (в 100–200 экз.)179.
Как писал тот же Н.И. Кареев, «записывание лекций у нас убилилитографированные курсы»180. В последние десятилетия XIX в. практика литографирования лекций стала общепринятой в российской высшей школе181,однако лидерство в этой области, несомненно, принадлежало крупным учебным заведениям. Действительно, уже в начале 1880-х гг., как свидетельствует«Справочная книжка для студентов Санкт-Петербургского университета», впроизводстве и продаже по всем четырем факультетам было 56 таких изданий, при этом наиболее тиражные, т.
е. более 250 экз., как правило, публиковались методом наборной печати, а малотиражные выпускались литографи178Кареев Н.И. Выбор факультета…. С. 133.См.: Тихонов И.Л. Музей истории Санкт-Петербургского государственного университета. СПб.,2005. С. 68.180Кареев Н.И. Выбор факультета… С. 134.181Зайцева А.В. Учебные издания студентов во второй половине XIX – начале XX в.: распространениеи реклама // Вестник ВятГГУ. 2015.
№1. С. 75–80.179266ческим способом или т. н. «способом Алисова» (на гектографе)182. ПопыткиМНП противодействовать массовому литографированию лекций в российских университетах фактических результатов не давали183. В последниепредреволюционные годы подобная практика получила дополнительную организационную основу. За 8 лет (с 1908 по 1917 г.) образованный при физико-математическом факультете студенческий издательский комитет подготовил и выпустил в свет более 80 таких изданий184.
В аналогичном комитете,существовавшем при историко-филологическом факультете (1910–1914 гг.),было выпущено 28 изданий185. Таким образом, выступления с кафедры университетских преподавателей зачастую находили естественное «вечное» воплощение в виде печатных текстов. Студенческие издания не только распространялись по подписке среди слушателей, но и продавались как в университете, так и вне его стен186. Старые профессора, например, А.Д. Градовский,видели порочность в практике массового литографирования университетскихлекций, которую считали причиной понижения «умственного уровня студенчества», отбивающей у молодежи «последний интерес к научному занятию ик самостоятельному труду по приобретению знаний».
По словам современника, «за профессором отрицалось право требовать от студентов даже общеизвестных исторических фактов, если эти факты не упоминались в запискахпо тому предмету, по которому проводилось испытание», и некоторые экзаменующиеся по юридическому факультету не знали не только годов, когдацарствовала Екатерина II, «но даже столетия», поскольку в литографии обэтом не упоминалось187.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
