Диссетация (1137676), страница 42
Текст из файла (страница 42)
Однако сам он,разумеется, его не выдумывает и не берет с потолка: именно так определяетсакральное Дюркгейм в «Элементарных формах религиозной жизни»:...для объяснения того, как в подобных условиях могло оформиться понятие сакрального,большинство этих теоретиков вынуждены были признать, что над данной ему в наблюдении519"Tu ne diffères pas davantage de moi que ta jambe droite de la gauche, mais ce qui nous unit est LE SOMMEIL DE LARAISON – QUI EGENDRE DES MONSTRES", Ibid.
P. 351.520"La continuité, qui pour l'animal ne pouvait pas se distinguer de rien d'autre, qui était en lui et pour lui la seule modalitépossible de l'être, opposa chez l'homme à la pauvreté de l'outil profane (de l'objet discontinu) toute la fascination du mondesacré [...] Sans nul doute, ce qui est sacré attire et possède une valeur incomparable, mais au même instant cela apparaîtvertigineusement dangereux pour ce monde clair et profane où l'humanité situe son domain privilégié", Ibid. P. 302.173реальностью человек выстроил некий ирреальный мир [un monde irréel], целиком наполненныйто волнующими его дух во время сна призрачными образами, то чудовищными извращениями,порожденными под престижным, но обманчивым влиянием языка521.Очевидно, что дюркгеймовская традиция интерпретации сакрального каксвоего рода объективной иллюзии, к которой также принадлежат, например,Батай, Кайуа и Жирар, разительным образом отличается от его трактовки уМирчи Элиаде, в последней трети XX в.
ставшей чрезвычайно популярной из-заего огромного влияния на Чикагскую школу религиоведения. Известно, чтоЭлиаде присутствовал на лекции Батая 1947 г. и даже дал ему ряд ценных советовотносительно представлений о «верховном существе», но сакральное, напротив,рассматривал как высшую, идеальную, совершенную реальность522.Непосредственное предвосхищение вышеизложенной батаевской концепции сее центральным противопоставлением трансцендентного / имманентного мыобнаруживаем еще раньше, в «Методе медитации», где он пишет следующее:Этот мир объектов, превосходящий меня (поскольку во мне он пуст), замыкает меня в сферетрансцендентности, как бы в моей собственной внеположности, во мне самом ткет сетьвнеположности.
Тем самым моя деятельность ничтожит меня, создает во мне пустоту, которойя подчинен. И все же я выхожу живым из этой переделки, завязывая имманентные узы (сбесконечной имманентностью, ни в чем не допускающей превосходства): [...] сакральные;связующиенассфундаментальнойимманентностьюединства,частькоторогомысоставляем523.521"...pour pouvoir expliquer comment la notion du sacré a pu se former dans ces conditions, la plupart de ces théoriciensétaient-ils obligés d'admettre que l'homme a superposé à la réalité, telle qu'elle est donnée à l'observation, un monde irréel,construit tout entier soit avec les images fantasmatiques qui agitent son esprit pendant le rêve, soit avec les aberrations,souvent monstrueuses, que l'imagination mythologique aurait enfantées sous l'influence prestigieuse, mais trompeuse, dulangage", Durkheim É.
Les Formes élémentaires de la vie religieuse. P. 337.522См.: Eliade M. Le sacré et le profane. Gallimard, 1965. P. 63-66. См. об этом также: Забияко А. Сакральное каккатегория феноменологии религии М. Элиаде // Религиоведение. 2002. №3. С. 133-137; Горохов А.А.Феноменология религии Мирчи Элиаде.
СПб.: Алетейя, 2011.523"Ce monde d'objets qui me transcende (en ce qu'il est vide en moi) m'enferme dans sa sphère de transcendance,m'enferme en quelque sorte dans mon extériorité, à l'intérieur de moi tisse un réseau d'extériorité. Par là ma propre activitém'anéantit, introduit en moi-même un vide auquel je suis subordonné. Je survis néanmoins à cette altération en nouant desliens d'immanence (me rapportant à l'immanence indéfinie, qui n'admet de supériorité nulle part) [...] sacrés; nous unissantà l'immanence fondamentale d'un ensemble dont nous sommes partie", Bataille G.
Méthode de méditation. P. 205-206.174Единственное, в чем его позиция с тех пор существенно изменилась – так это ввопросе о месте сакрального типа связей среди других, которых он выделял пять:эротические, комические, родственные, сакральные и романтические. Однако в«Теории религии», как мы видим, это скромная четвертая позиция становитсяпервой и единственной, вбирающей в себя все прочие.
В «Методе медитации» жесакральному роду имманентных связей соответствует «жертвенное настроение»,насчет которого философ поясняет, что имеет в виду «...не только ритуал, но илюбое представление или рассказ, в котором главную роль играет уничтожение(или угроза уничтожения) героя, вообще какого-то существа»524. В этой идее,опять же, нетрудно узнать гегелевскую «решимость рисковать жизнью», котораяхарактеризует господина в его отличии от слуги (у Кожева – раба).Сложно сказать наверняка, полагал ли Батай, что мир интимности исполненнасилия сам по себе, или же он является насильственным лишь в своемотношении к реальному миру труда и пользы, рассматривать его вне которого мы,падшие существа, уже не способны.
С одной стороны, как мы уже видели ранее,самоистребление есть неотъемлемое свойство жизни в ее союзе со смертью: есливспомнить о «Солнечном анусе», «Академической лошади», «Небесных телах»,то во всех этих текстах сам по себе пронизанный насилием мир противопоставленчеловеческим попыткам как-то это его качество законсервировать.
Однако же нампредставляется, что в конце 40-х перспектива философа все же меняется, идостаточно радикально: насилие для него хотя и остается самосущей энергией, ностановится также и переходом, движением размыкания единичного во всеобщее,который имеет смысл лишь относительного этого различенного единичного: ономожет разрушать только то, что может быть разрушенным, т.е. что являетсяотделенным, ограниченным, полезным.
Вспомним батаевский концепт криканачала 30-х гг.: тогда Батай представлял агрессию почти как что-то физическое,то, что рвется из глубин животного тела и стопорится на полпути у человека.Ныне его животные уже не кричат, как галльские кони, собаки или свиньи, они524"...non seulement le rite, mais toute représentation ou récit dans lesquels la destruction (ou la menace de de destruction)d'un héros ou plus généralement d'un être joue un rôle essentiel", Ibid.
P. 218.175погружены в молчание – как он пишет, в апатию525. Идеалом для философастановится предсмертный вопль, который срывается в животное безмолвие.Природа исполнена насилия не столько как тезис, сколько как синтез; онастановится таковой с позиции человека. Кожев говорит: «Человек, не испытавшийстраха смерти, не знает, что наличный мир природы враждебен ему, что он грозитему смертью»526. «Парадоксально, но интимность – это насилие, это разрушение,поскольку она несовместима с полаганием отдельного индивида», – продолжаетего мысль Батай527.
Интимность становится насилием, лишь став сакральной,ибо ее обретение совпадает с движением негативности, разрушением данности. Впользу такой трактовки можно привести еще немало цитат, например:Реальным порядком отвергается не столько отрицание реальности, то есть смерть, сколькоутверждение интимной и имманентной жизни, безмерное насилие которой составляет угрозудля стабильности вещей и которая в полной мере выявляется только в смерти [...] Сакральноеесть то расточительное кипение жизни, которое порядок вещей, чтобы продлить своесуществование, заключает в оковы и чья скованность сменяется затем раскованностью, иначеговоря – насилием [...] Жертвоприношение зажигательно как солнце, медленно умирающее всвоем расточительном сиянии, чей блеск невыносим для наших глаз, но оно никогда не бываетотдельным и в мире человеческих индивидов зовет к всеобщему отрицанию индивидов вкачестве таковых528.Сакральное,т.е.утраченнаяинтимность,неизменноописываетсякак«представляющая опасность», «составляющая угрозу», «разрушающее вещность»525«Апатия, которая читается во взгляде зверя после схватки, является знаком того, что его существование, посути, неотличимо от мира и протекает в нем, как вода среды воды» // "L'apathie que traduit le regard de l'animal aprèsle combat est le signe d'une existence essentiellement égale au monde où elle se meut comme de l'eau au sein des eaux",Bataille G.
Théorie de la religion. P. 296.526Кожев А. Введение в чтение Гегеля. С. 37.527"Paradoxalement, l'intimité est la violence, et elle est la destruction, parce qu'elle n'est pas compatible avec la positionde l'individu separé", Ibid. P. 312.528"L'ordre réel rejette moins la négation de la réalité qu'est la mort que l'affirmation de la vie intime, immanente, dont laviolence sans mesure est pour la stabilité des choses un danger, et qui n'est pleinement révélé que dans la mort [...] Le sacréest ce bouillonnemment prodigue de la vie que, pour durer, l'ordre des choses enchaîne et que l'enchaînement change endéchaînement, en d'autres termes la violence [...] Le sacrifice embrase comme le soleil qui lentement meurt durayonnement prodigue dont nos yeux ne peuvent pas supporter l'éclat, mais il n'est jamais isolé et, dans un monded'individus, il invite à la négation générale des individus comme tels", Ibid.
P. 309-313.176и т.д. – и всякий раз подчеркивается относительность этого его качества, особеннов последней цитате: déchaînement насилия возможно лишь в силу l'enchaînement.Насилие есть то, что происходит на границе индивида, что эту границу разрывает:«В этой точке схождения», – пишет Батай, – «где бушует насилие, на грани того,что не поддается никакой связной организации, связно мыслящий обнаруживает,что для него места более нет»529. Поэтому когда французский мыслитель пишет,например, о «грозных насилиях божественного мира», то имеет в виду, что этонасилие является насилием для человека, ибо самого по себе божественного миравообще-то не существует530. В этом смысле нам кажется не вполне корректнымсмешивать между собой, как это делает, например, в своей статье Карл Олсон,ранние батаевские теории насилия с поздними и утверждать, что источникагрессии человека – это животное тело531.
Подобная интерпретация была быкорректной для теорий философа начала-середины 30-х, но не для конца 40-х.Операциональный смысл насилия, а также его прямую связь с сообществом, сдругой стороны, совершенно справедливо подчеркивает Мишель Карье532. Вцелом сказанное согласуется и с тем, что мы говорили о двух смыслах насилия в«Проклятой части»: это одновременно состояние и акт, энергия и трата энергии.С одной стороны, насилие является подлинным наполнением сакрального,смертью, преображенной осознанием смерти.
Поскольку в животном мире онаодновременно везде и нигде, она действует плавно, не производя разрыва, но сдругой это – собственно разрушение искусственной границы профанного мира.Наиболее отчетливо связь между двумя феноменами проявляется опять-таки вжертвоприношении. Его смысл заключается в уничтожении вещности чего-либоиз мира вещей, будь то, например, пища, животное или человек, и в этом планежертвоприношение есть разрушение искусственной границы, разделяющей всеэто друг от друга и от природы:529"En ce lieu de rassemblement, où la violence sévit, à la limite de ce qui échappe à la cohésion, celui qui réfléchit dans lacohésion aperçoit qu'il n'est plus désormais de place pour lui", Ibid.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
