Диссетация (1137676), страница 29
Текст из файла (страница 29)
Chronique nietzschéenne. P. 15.343"...ne demande pas le sort semblable des différentes prties qu'elle rassemble, mais elle exige d'avoir pour fir ce qui unitet s'impose avec violence sans aliéner la vie", Ibid. P. 17.116которым французский мыслитель связывает надежду на восстановлениесакральных ценностей:ЗА КРИТИЧЕСКОЙ ФАЗОЙ В РАЗЛОЖЕНИИ ЦИВИЛИЗАЦИИ НЕИЗМЕННО СЛЕДУЕТВОССТАНОВЛЕНИЕ, РАЗВИВАЮЩЕЕСЯ В ДВУХ РАЗНЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ: ЗАВОЗВРАЩЕНИЕМВГРАЖДАНСКУЮИВОЕННУЮСУВЕРЕННОСТЬ,ПРИКОВЫВАЮЩЕЙ СУЩЕСТВОВАНИЕ К ПРОШЛОМУ, РЕЛИГИОЗНЫХ ЭЛЕМЕНТОВСЛЕДУЕТ, КОСВЕННО ИЛИ ПРЯМО, РОЖДЕНИЕ САКРАЛЬНЫХ ФИГУР И МИФОВ,СВОБОДНЫХ И ОСВОБОДИТЕЛЬНЫХ, ОБНОВЛЯЮЩИХ ЖИЗНЬ И ДЕЛАЮЩИХ ЕЕ«ТЕМ, ЧТО ИГРАЕТ ГРЯДУЩИМ», «ТЕМ, ЧТО ПРИНАДЛЕЖИТ ЛИШЬ ГРЯДУЩЕМУ»344.В связи с этим постоянным противопоставлением прошлого будущему мыхотели бы ненадолго вернуться к первому номеру с его манифестом и указать наодну деталь.
«Человек сбежал из своей головы, как заключенный из тюрьмы»345,– говорится в тексте; предполагается, что в неком временном плане это событиеуже произошло. Однако же на последней странице журнала, рядом с картинкой иповыше технической информации об издании, можно прочесть ту же фразу, ноуже в будущем времени: «...когда станет сердце человеческое огнем и железом,человек сбежит из своей головы, как заключенный из тюрьмы»346. Столкновениепрошедшего и будущего времен этого глагола позволяет нам поставить вопрос овременном измерении этого события, очевидным образом связанного суничтожением индивидуальности и, следовательно, с концептом сообщества.Можно предположить, что оно происходит вечно, но в мифическом времени:человек уже сбежал от своей головы, но во время оно, и с тех пор это егоизначальное жертвоприношение повторяется в историческом времени – или же,344"LA PHASE CRITIQUE DE DÉCOMPOSITION D'UNE CIVILISATION EST RÉGULIÈREMENT SUIVIE D'UNERECOMPOSITION QUI SE DÊVELOPPE DANS DEUX DIRECTIONS DIFFÉRENTES: LA RECONSTITUTION DESÉLÉMENTS RELIGIEUX DE LA SOUVERAINETÉ CIVILE ET MILITAIRE, ENCHAINANT L'EXISTENCE AUPASSÉ, EST SUIVIE OU S'ACCOMPAGNE DE LA NAISSANCE DE FIGURES SACRÉES ET DE MYTHES, LIBRESET LIBÉRATEURS, RENOUVELANT LA VIE ET EN FAISANT CE QUI SE JOUE DANS 'L'AVENIR', 'CE QUIN'APPARTIENT QU'A UN AVENIR' ", Ibid.
P. 18-19.345"L'homme a échappé à sa tête, comme le condamné à la prison", Bataille G. La conjuration sacrée. P. 4.346См.: Acéphale. 1936. Vol. 1. P. 8.117во всяком случае, должно повторяться. Будущее, таким образом, оказываетсяобосновано не прошлым, а ницшевским временем вечного возвращения.Существование само по себе есть трагедия, а трагедия – это Дионис, матькоторого «...была объята огнем и обратилась в пепел под ударами молнии», когдапроизводила его на свет. Исходя из этого, можно предположить, чтосуществование является продуктом – или отходом, – жизни, это своего роданапряжение, колебание, мощный заряд пронизывающего весь мир насилия,которое оказалось как бы «законсервировано» в теле индивида.
Сакральное – это«взрывное воление», «удар молнии», «охваченность огнем», которое сопутствуетразмыканию индивидуального существования во всеобщее бытие. Это некийотдельный мир лишь в смысле инаковости по отношению к миру обыденному, нов целом это системный эффект, состояние сознания, открытость жизни, а некакая-то особая трансцендентная (или имманентная) реальность. И эта жизньоказывается здесь тождественна сообществу, путь к которому открывает насилие.Делая, уже не в первый раз, своим концептуальным персонажем Ницше, Батайпишет: «По образу того, кто жаждал быть вплоть до безумия, Ницше родился изразорванной небесным огнем Земли, родился пораженным молнией и потомуодержимым огнем властительства, становящимся ОГНЕМ ЗЕМЛИ»347.
В связи с«Историей глаза» в первой главе мы уже отмечали эту транзитивную функциюсолнца, сакрального в строгом смысле: оно открывает путь к инобытию, притомчто само им не является. И солнце, и, как здесь, небесный огонь и молния как быразбивают тот сосуд, в который заключил себя отчужденный от жизни индивид,снимают его объективно имеющее место субъектно-объектное различение ивоссоединяют с землей, из которой он вышел. «Сакральные ценности» как то, чтопозволяет человеку вернуться к неотчужденной жизни, оказываются своего родавоспоминаниями о ней, тлеющими внутри замкнутого контура его тела.347"A l'image de celui qu'il était avide d'être jusque dans sa folie, Nietzsche naît de la Terre déchirée par le feu du Ciel, naîtfoudroyé et par là chargé de ce feu de la domination devenant le FEU DE LA TERRE", Bataille G.
Chroniquenietzschéenne. P. 19.118В данном тексте, однако же, Батай предпочитает говорить об этихтранзитивных феноменах как о принадлежащих к области смерти. Однако же этоне смерть как таковая, а скорее предваряющее ее аффективное пред-полагание:«ЭМОЦИОНАЛЬНЫЙМОМЕНТ,ПРИДАЮЩИЙНЕОТЪЕМЛЕМУЮЦЕННОСТЬ СОВМЕСТНОМУ СУЩЕСТВОВАНИЮ – ЭТО СМЕРТЬ»348. Вышемы уже указывали на очевидные христианские коннотации подобной концепции;уточним, что это «крещение в смерть» Христа, который умер и не воскреснет, вокончательную смерть Бога, на месте которого теперь открылась бездна.
ХотяМишель Сюриа и заявляет, что «криптохристианских интерпретаций Батаяхватает и всегда хватало... они не представляют никакого интереса»349, достаточнообратиться к тексту «Медитации перед Крестом»350 Анри Дюсса, члена Ацефала,изобилующего такими понятиями, как грех, грешник, сердце, богочеловек и т.д.чтобы убедиться в правомерности указаний на христианские аллюзии в рамках покрайней мере этого проекта.В уже упомянутом нами сборнике Марины Галетти ей было опубликованооколо сотни всякого рода документов, имеющих отношение к тайному обществуАцефал, среди которых – письма, доклады, инструкции и тексты для медитаций(среди которых – и вышеупомянутое размышление Дюсса).
Далее мы бы хотелиобратиться к тексту оставшейся без названия батаевской «проповеди»,прочитанной им на собрании ордена 7 февраля 1937 г. Хотя большая ее частьпосвящена полемике с христианством, социализмом и фашизмом, полемика этасвязана с вопросом о принятии, отказе-от или закабалении насилия или агрессии –здесь эти два термина используются как синонимы. Для нас в этом тексте важнеевсего то, что в нем французский мыслитель переводит отдельные старые своиидеи в регистр ценностей, хотя раньше говорил о них как о чем-то объективном.Вот, к примеру, один из его ключевых пассажей:348"L'ÊLÉMENT ÉMOTIONNEL QUI DONNE UNE VALEUR OBSEDANTE A L'EXISTENCE COMMUNE EST LAMORT", Ibid. P.
22.349Surya M. Sainteté de Bataille. Ėds de l'éclat, 2012. P. 14.350Dussat H. [La méditation devant la Croix] // L'Apprenti sorcier. P. 414-419.119Агрессия человека и внешнего мира – совокупность всплесков насилия, – в примитивныхрелигиозных концепциях рассматривалась прежде всего как грозная, но естественнаяопасность. В подобном видении мира насилие не отделялось от человека, который жил с нимбок о бок и отвечал на него не какой-то особенной реакцией, а всей совокупностью своихаффективных движений351.Здесь мы видим естественное развитие идеи, заявленной Батаем еще в«Психологической структуре фашизма»: насилие как «неведомая и опасная»352сила в примитивной религии совпадает с маной, а мана – это и есть тот самыйминимум религии, которым была так одержима антропология рубежа XIX-XX вв.и такие авторы, как Г.
Спенсер, Э. Тейлор, Р. Маретт, Дж. Дж. Фрэзер, Э. Лэнг имногие другие353. Французская социологическая традиция в этом вопросе пошлаза Робертсоном-Смитом и его концепциями сакрального и его амбивалентности; ивот это-то сакральное под именем маны и ассоциируется здесь с насилием. Это некакая-то особенная энергия, тем или иным образом выделяющаяся из мираприродных процессов, это насилие природы самой по себе: отнюдь не зря Батайпостоянно говорит о солнце, молнии, вулканах не в смысле метафор, а в смыслебуквального выражения этого насилия. Агрессия есть чистая, неотчужденнаяжизнь в связке со смертью, которую в т.н. «примитивных» культурах почитали занечто сакральное, вызывающее влечение, отторжение и дикий ужас, при этомпытаясь избавиться от следов этой неудержимой энергии в себе самих.
Смыслрелигии для Батая – в том, чтобы принимать насилие мира как свое собственноеи тем самым жить живой жизнью, «жаждать быть вплоть до безумия», и напрактике реализовывать свою единосущие со вселенной. Дистанция между этойконцепцией и написанными много позже «Проклятой частью» и «Эротизмом»представляется нам незначительной: когда он в этих двух трудах замечает, что351"L'aggressivité de l'homme et du monde extérieur - l'ensemble des déchaînements de la violence - a tout d'abord étéenvisagée dans les attitudes religieuses primitives comme un danger redoutable mais naturel.
Dans de telles conditions, laviolence n'était pas separée de l'homme qui vivait avec elle et ne lui opposait pas une réaction unique mais toute lacomplexité de ses mouvements affectifs", Bataille G. Ce que j'ai à dire... // L'Apprenti sorcier. P. 328.352См. сноску № 297.353См.: Красников А.Н. Методологические проблемы религиоведения. М.: Академический проект, 2007. С.
31-67, иантологии: Классики мирового религиоведения. М.: Канон+, 1995; Мистика. Религия. Наука. М.: Канон+, 2011.120«природа сама по себе насильственна»354 и что «насилие для нее – некая стихияэкстатического самоуничтожения»355, то имеет в виду то же самое и даже говоритпочти этими же словами.Источником такого мрачного образа природы можно с высокой долейуверенности счесть специфическую трактовку Руссо у де Сада, понимавшего егоидею возврата к естественному состоянию как отверждение социальных законов впользу трансгрессивной регрессии к жестокости природы самой по себе.
В своей«Философии в будуаре» – книге, с которой Батай был не только хорошо знаком,но и которую, судя по цитатам на последних страницах «Ницшевской хроники»,держал под рукой, – мыслитель пишет, например, следующее:...жестокость [cruauté] прослеживается в поведении животных... для дикаря проявленияжестокости естественнее, чем для человека цивилизованного, следовательно, представление отом, что жестокость порождена испорченностью нравов, ниже всякой критики [...] Жестокостьрастворена в природе; каждый из нас рождается с определенной долей жестокости, смягчить еепод силу только воспитанию, однако воспитание ломает естество, нанося вред священнымзамыслам природы: так садовод уродует дикие деревья подрезкой [...] Жестокость – ничто иное,как нерастраченная людская энергия, не изъеденная ржавчиной цивилизации, это не слабостьнаша, а мощь356.В «Теории религии» и более поздних своих сочинениях Батай вступит с Садомв осознанную полемику и будет противопоставлять свое насилие его жестокости:природа не жестока, природа насильственна, жестоким может быть лишь человек,– скажет он.
Во взгляде зверя после схватки ему видится лишь апатия357. Исходяиз этого же он будет впоследствии выступать против войны как проявления354"La nature elle-même est violente", Bataille G. L'Érotisme. P. 43."...son extrême exubérance s'écoule en un mouvement toujours à la limite de l'explosion", Bataille G. La Part maudite.P. 37.356"...la cruauté est empreinte dans les animaux... Elle est chez les sauvages bien plus rapprochée de la nature que chezl'homme civilizé; il sarait donc absurde d'établir qu'elle fût une suite de la dépravation [...] la cruauté est dans la nature,nous naissons tous avec une dose de cruauté que la seule éducation modifie ; mais l’éducation n’est pas dans la nature, ellenuit autant aux effets sacrés de la nature que la culture nuit aux arbres [...] la cruauté n’est autre chose que l’énergie del’homme que la civilisation n’a point encore corrompue, elle e$t donc une vertu", de Sade.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
