Диссертация (1137625), страница 29
Текст из файла (страница 29)
С этой точки зрения, неудивительно, что поотношению к собственной философии Шопенгауэр до сих пор лишь только один-единственный раз употребил этослово – в том самом фрагменте, который цитировался в начале этого Главаа и согласно которому подлиннаяфилософия должна стать единством «этики и метафизики» (HN I, 55, Nr. 92).2См.: Кант И.
Сочинения в 6 т. М.: Мысль, 1963-1966. Т.3. С. 86.3HN II, 295-296; D VII, 91.4См. § 2.2.5HN II, 303-304. Ср. с: Шопенгауэр II, 132-135.95как Главаением этих 3 источников и точным delineation [разграничением (англ.)] их, своего родадуховной химией (eine geistige Chemie), подлинным критицизмом»1.Это мистическое определение философии соответствует «эзотерической» формулировкезадач философии как «убийства разума», поскольку разум служит эмпирическому познанию ипрепятствует проявлению лучшего сознания2. Наконец, «теологическое», или «мистическое»определение философии Шопенгауэр упрочил в комментарии к кантовским «Пролегоменам»(зима 1812/13 гг.), в котором, вопреки собственным филиппикам в адрес всего «абсолютного»,назвал лучшее сознание «абсолютным способом познания (absolute Erkenntnisweise)»3.Отмеченная нами двусмысленность онтологического статуса лучшего сознания и его соотношения с индивидуальным эмпирическим сознанием, а также противоречие между кантовскими дистинкциями познавательных способностей и контекстами, в которых Шопенгауэр пытался их применить и переосмыслить4, затрудняют понимание его представлений о структуресознания.
В свою очередь, понимание роли этой структуры в шопенгауэровской философии вообще затрудняется двусмысленностью его определения философии. В то же время, как раз отделение лучшего сознания от эмпирического сознания и описание двойственности их бытия итрансцендентального условия их различия и являлось, с точки зрения Шопенгауэра, актуальнойзадачей его философии, которую, следовательно, ещё только предстояло выполнить.
По всейвидимости, с попыткой выполнить эту задачу и разрешить противоречия в теории познания,возникшие из-за неясных дефиниций и противонаправленных стремлений, и связано то, чтотрансцендентальная постановка вопроса, до сих пор лишь спорадически возникавшая в шопенгауэровских черновиках, вышла на первый план и привела к появлению его диссертации «О четверояком корне закона достаточного основания»5.§ 3.4.
Полемика с Кантом и эпистемологическая проблематикаНесмотря на то, что вплоть до составления «Критики кантовской философии» шопенгауэровская полемика с Кантом оставалась крайне фрагментарной, она играла важную роль в становлении его взглядов на теорию познания, и Шопенгауэр отнюдь не лукавил, когда говорил всвоей диссертации, что с Канта началась совершенно новая эпоха, и выразил свою преданностьего учению6. Именно благодаря рецепции работ Канта и пост-кантовских философов (Шульце,1HN II, 303-304.См. § 2.2; § 3.1.
Сам Шопенгауэр датировал заметку «По поводу Канта» мартом 1812 г., однако подтвердитьэту датировку невозможно, см.: HN II, 432. Сам Хюбшер уклончиво датировал её 1812-1813 гг. (Hübscher A.Denker gegen den Strom. Schopenhauer: Gestern – Heute – Morgen. Bonn, 1973. S. 130).3HN II, 268.4См. §§3.1-2, 3.4-5.5HN I, 67, Nr. 96. См.: Kamata, Y. Der junge Schopenhauer: Genese des Grundgedankens der Welt als Wille undVorstellung. Freiburg; München, 1988.
S. 125-128.6D III, 13.296Фихте и Шеллинга) и полемике с ними Шопенгауэр перешёл от романтических и религиозныхафоризмов юности к однозначному отождествлению своей философии с трансцендентальнойпроблематикой (хотя продолжительное время сама теория познания и была вытеснена на периферию его интересов). Этот процесс завершился в конце 1812 г. – весной 1813 г. В связи с егопереоткрытием Канта и чтением Фриза в манускриптах Шопенгауэра появился замысел философии, описанный в предыдущих главах, генетически и логически восходящий к архитектоникекантовской системы и в своих задачах опирающийся на кантовский «метафизический» проект.Кроме того, посвящённые этой полемике записи часто являются единственным источником информации о воззрениях Шопенгауэра на проблемы теории познания.
В данной главе мы ограничимся разбором открытой полемики Шопенгауэра с Кантом по общим вопросам философии иего явной или неявной полемики с кантовской теорией познания.3.4.1. Кантианство Шопенгауэра и его ранняя критика КантаВпервые Кант вошёл в орбиту интересов Шопенгауэра под влиянием его гёттингенскогопрофессора Шульце1. Его более ранние высказывания о Канте демонстрируют как признание имзаслуг философа, так и осознание недостатков, связанных со схоластическим, рассудочным характером его учения2. Уже в 1811 г. Шопенгауэр провозгласил себя преемником Канта и взялсярешить позитивную часть кантовского начинания – обоснования познания «внутреннего»,сверхчувственного, Божественного, платоновых идей, «вневременного бытия»3. В связи с этимШопенгауэр сформулировал парадигмальную для философии дилемму глубокого и поверхностного отношения к миру, в рамках которой Платона – философа, проникающего в сущность вещей, – он противопоставил Аристотелю и Канту – исследователям поверхностных и внешнихотношений между вещами4.Уже в своих возражениях Шульце-лектору Шопенгауэр демонстрировал всё лучшее знакомство с теоретической философией Канта, знания о которой, впрочем, он получал от самогоже лектора5.
В частности, Шопенгауэр отстаивал кантовское понимание различия аналитического и синтетического, материи и формы представления6. Также он в целом солидаризуется со1GBr, 261.HN I, 12-13, Nr. 17.3HN I, 15, Nr.22. См. §§ 1.1-3, 2.1.4HN I, 29-31, Nr. 54. Ср. с: HN I, 37-38, Nr. 71. Это различение впоследствии преобразуется в дилемму абстрактного и интуитивного знания, науки и работы гения, см. § 4.4.5Schopenhauers Kollegnachschriften der Metaphysik- und Psychologievorlesungen von G. E. Schulze (Göttingen,1810-11).
Ergon, 2008. Ср. с: HN V, 157-161.6HN V, 157.297здравомыслием критического проекта этого «великого духа» в борьбе против безосновательного«фантазерства» его последователей1.Из шопенгауэровских ремарок к лекциям Фихте становится ясно, что в конце 1811 – начале 1812 гг. он в целом придерживался кантианских представлений о схеме функционированияпознавательных способностей. Он признавал равноценность роли чувственности и рассудка вформировании опыта, кантовскую таблицу категорий (лишь эпизодически критикуя её за «несовершенство» изложения), описание границ познания, его определение памяти и понятий и т.д.2Кроме того, Шопенгауэр отстаивал единство представления и предмета (представляемого)3. Вцелом он повторял также кантовское описание возникновения идей чистого разума, или «трансцендентного рассудка», и их критику4.
Согласен он был и с тем, что влияние на «Я» со сторонывнешних вещей не является более опосредованным, чем влияние на «Я» со стороны самого «Я»,т.е. с тем, что «Я» дано себе только как феномен5. Уже в 1813 г. Шопенгауэр, нуждаясь в способах описания лучшего сознания, его отношения к эмпирическому сознанию и в языке описанияих, принимает кантовское Главаение эмпирического и интеллигибельного характеров6.К весне 1813 г. Шопенгауэр также принимал как допустимое понятие категорического императива и даже считал, что его непостижимость для разума является «великим подарком Канта»7.
Практический разум он называл источником априорных указаний к верным действиям,который «даёт мудрость для вечности», «как рассудок даёт мудрость для этой жизни»8. «Вместе1HN II, 21. Относительно ранней критики идеализма см.: HN I, 22-24, Nr. 35; HN II, 302-303; 368-369. Впрочем,в течение Берлинского этапа его больше занимало изучение работ Фихте и Шеллинга, чем собственно кантовских,см. также § 2.2.2Чувственность отвечает за материал представления и оформление его в пространстве и времени, тогда как рассудок(медиум между чувственностью и разумом) при помощи категорий создаёт на основе этого материала, а также черезпамять и повторение, понятия и тем самым делает возможным связный опыт; одно из этих понятий – причинность,поэтому «априорное основание эмпирической причины» само подчиняется законам рассудка. Мы, считал Шопенгауэр, не постигаем вещи как нечто отличное от наших чувств, потому что предметы всегда слиты с нашими восприятиями их, и разделение происходит только в рассудке; мы воспринимает в предмете столько же, сколько в своёмсобственном теле.
Одновременно именно наличие созерцания, которое может быть поставлено в соответствие понятию как его источник, и одалживает этому понятию достоверность, по-настоящему присущую лишь созерцанию.См.: HN II, 251-253, 355; HN II, 347; HN II, 49; HN II, 20; HN V, 147; HN II, 31; HN II, 369. Относительно принятия кантовской таблицы категорий в особенности см.: HN II, 269; HN II, 20-21, 281, 354, 361. В частности, именно это позволяло Шопенгауэру критиковать спекуляции Фихте и Шеллинга о высшей сущности, которая, такимобразом, не может существовать, ибо, как и каузальность, «бытие является продуктом категорий» (HN II, 325).3См., напр.: «Быть означает только быть объектом для субъекта или субъектом для объекта» (HN I, 26, Nr. 45). Ср.с: HN II, 306, 308. См.
также § 2.1-2.4HN II, 281-282, 293-294, 369.5HN II, 335, 367-368. Правда, Шопенгауэр даже заострил этот тезис до противоположности: знание о вещах непосредственно, тогда как знание о себе – опосредованно (хотя вещи и возможны только благодаря этому знанию).6HN I, 45, Nr. 85. Весьма вероятно, впрочем, что эта концепция возникла скорее благодаря Фризу, чем непосредственно в связи с Кантом, поскольку именно Фриз (которого Шопенгауэр штудировал зимой 1812/13 гг.) выстроилсхему взаимоотношений характеров, близкую к шопенгауэровской (Косслер М.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
