Диссертация (1137625), страница 28
Текст из файла (страница 28)
В другом месте того же фрагмента он, правда, почти дословно следует Канту: перечисляяпредметы, которые «привлекают наше внимание к себе и переводят нас из субъективногонастроя в объективный» он оговаривается, что таковы «только растительная природа с призванной поддерживать её неорганической и человеческий образ обладают такими свойствами»2. Ивсё же, оставаясь верным Вакенродеру, на вершину этой классификации Шопенгауэр поместилмузыку. При этом он различил «изображение воздействий» лучшего сознания и «само воздействие», предвосхищая тезис об особом статусе музыки как непосредственной объективации воли: «Музыка – это совершенно отдельный вид прекрасного.
Ей известно только время (поскольку оно есть её непосредственное условие), но ничего из того, что в нём происходит. Она не является, как другие искусства, изображением воздействий (Wirkungen) лучшего сознания в чувственном мире, но сама есть одно из таких воздействий… Если сравнить наше сознание в целомс шаром, то музыка, наверное, будет игрой на кратчайших, ближайших к центру радиусов…Точно можно сказать, что она побуждает (regt an) лучшее сознание самым непосредственнымобразом и при этом наиболее далеко расположена от эмпирического сознания»3.§ 3.3.
Кант и определение философии: «духовная химия» и теологияВ свете описанной выше трансформации шопенгауэровской мысли и активной работы наддиссертацией о Законе основания, к середине 1813 г. Шопенгауэр уже ясно осознавал себя самостоятельным философом: он считал себя вправе говорить о «нашей философии» и обещал читателю своей диссертации философское сочинение, предметом которого будет этика и эстетика4.Он продолжал отвергать спекуляции до- и пост-кантовских идеалистов, говоря: «Критицизм –это попытка пробудить нас от сна жизни, догматизм, напротив, – [попытка] только ещё крепче1HN I, 73, Nr.
109. См.: Кант И. Критика способности суждения. М.: Искусство, 1994. С. 77.HN I, 46-47, Nr. 86. Архитектура же – только площадка для демонстрации красоты света. Воодушевляющий контраст между вечностью и временностью, из которых состоит наше сознание, и их борьба показаны также и во множестве народных песен (Ebd).3HN I, 49, Nr. 86.4HN I, 70, Nr. 101; D III, 91.293усыпить»1.
Столь же однозначно дистанцировался он и от теизма и теистической символики: «Вэтом временном, чувственном, рассудочном мире, наверное, и существуют личность и причинность, здесь они даже необходимы. Но лучшее сознание во мне (in mir) возвышает (erhebt) меняв тот мир, где нет более ни личности, ни причинности, ни субъекта, ни объекта. Я надеюсь иверю, что это лучшее (сверхчувственное, вневременное) сознание станет моим единственнымсознанием (mein einziges); поэтому я надеюсь, что это [сознание] – не Бог. Впрочем, если угодно,для этого лучшего сознания, как и для множества всего, что не умеют выделять и поименовать,можно в символическом смысле использовать и выражение «Бог»; но, мне кажется, это не пристало философам»2.И всё же Шопенгауэр стремился обосновать возможность такого способа познания и описания сверхчувственного, который сохранил бы «легальный» статус в рамках «критического»проекта. В связи с этим он видел задачу философии в отделении законного философствования отнепозволительных спекуляций, или, иначе, в распознании и предоставлении рассудку в познаваемой форме многоразличных проявлений лучшего сознания.
Собственно, потому он и называетсвою философию критицизмом, что она отделяет один мир от другого и описывает опыт в целом3. Шопенгауэр пишет: «В истинной идее лучшее сознание так крепко сцеплено с каким-либопонятием или вещью, как в природе кислород с основанием гидрохлорной кислоты… Философраспутывает все явления жизни (der Entwirrer aller Erscheinungen des Lebens); он похож на аналитического химика: он освобождает лучшее сознание от всего, с чем оно может быть связано, исохраняет его в свободном и чистом состоянии»4.Несмотря на шопенгауэровское неприятие самого термина «метафизика», как само описание шопенгауэровского проекта, так и аллюзии на химический «эксперимент чистого разума»,содержащиеся в процитированном определениях, не оставляют сомнения в том, что Шопенгауэрвидел задачи «истинного критицизма» в продолжении и завершении кантовской «метафизики».Более того, в глоссе к кантовским «Метафизическим началам естествознания» Шопенгауэр и1HN I, 72, Nr.
105; см. также: HN I, 74, Nr. 112.HN I, 42, Nr. 81. К этому времени Шопенгауэр окончательно перестал воспринимать подобные религиозные деноминации всерьёз, называя Бога философов «голым королём», т.е. тем же, «чем были последние франкские королисреди майордомов, пустым именем, которое сохряняют, чтобы можно было удобнее и безнаказаннее заправлятьвсем по-своему» (HN I, 41-42, Nr. 81; HN I, 75, Nr.
115. См. также: HN I, 40, Nr. 76).3HN II, 303-304. См. также: HN I, 46, Nr. 86.4HN I, 76, Nr. 119. Ср. с: «Философия имеет много общего с анатомией мозга: ложная философия (т.е. ложное мировоззрение) и ложная анатомия мозга рассекают и разделяют то, что соединено в одно целое, и объединяют, напротив, в отсечённых кусках разнородные части. Истинная философия и истинная анатомия мозга разлагают всё верно,находят и оставляют в единстве всё, что едино, и разделяют разнородные части» (HN I, 43, Nr. 84). Ср. с: Кант И.Сочинения в 6 т. М.: Мысль, 1963-1966. Т.3.
С. 90, 686-687.294сам приравнивает «метафизику» к науке, объявляя, что та состоит из положений, постигаемых,как и математические, априорно и вообще не требующих, следовательно, доказательств1.Фактическое отождествление «метафизики» и «истинного критицизма» не должно вызывать удивление, ведь Шопенгауэр, по всей видимости, не отказывался от кантовского понимания«метафизического» как синонима «трансцендентального»2. Это видно из его глоссы к «Критикечистого разума» и отрывка из диссертации о Законе основания, в которых тот говорит о «метафизических истинах» как о соответствии опыта (внешнего мира) его априорным условиям3.Впрочем, мы уже видели, как Шопенгауэр приписывал философии подобные «аналитические»функции, и видели, какую двусмысленность это за собой влекло: философия должна была бытьи недискурсивным познанием сверхчувственного (лучшего сознания), и дискурсивным, понятийным отделением такого познания от эмпирического сознания, и познанием последнего, ипознанием и двойственности бытия и сознания (опыта в целом)4.
Увязывание замысла истинного критицизма с кантовской «метафизикой» нисколько не прояснило понимание его задач.Таким образом, артикулированные задачи шопенгауэровского проекта («метафизики»,«философии», или «истинного критицизма») восходили к философии Канта. Однако в заметке«По поводу Канта» Шопенгауэр дал ещё более неожиданное название для своего замысла, вопреки высмеиванию традиционных религиозных категорий, приравнял истинный критицизм ктеологии и сделал набросок своеобразного трансцендентального богословия.
По его словам,«всякая теология возникает из трёх источников или из их смешения». Теологию, основанную на«страхе, надежде, радости, благодарности» (первый тип) и «потребности ответить на вопросы,которые ставит теоретический разум или рассудок (царит в догматизме, естественной теологии ит.д.)» (второй тип) он не принимает. Теология же, берущей начало в третьем источнике, и является подлинной философией. Её источник – это «Безымянное» (das Unnenbare), «своеобразнымоткровением о котором является кантовский практический разум» и которое «царит в истинномхристианстве, в учении о Я, в теософии, в мистике (Schwärmerey)»5. Шопенгауэр пишет: «Несмотря на то, что в истоке теология третьего типа была чиста, этот исток был загрязнён, кактолько они дали ему излиться...
Ещё никогда он не были представлен в совершенной чистоте…Если удастся, то мы найдём истинную и последнюю философию, которая будет не чем иным,1HN II, 301. Шопенгауэровское неприятие самого термина «метафизика» объясняется тем, что в целом он связывал его с философией вольфианцев, Фихте и Шеллинга. В этом смысле метафизика есть «величайший враг философии» (NH II, 225) и была поделом разрушена Кантом (см. § 2.2).
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
