Диссертация (1137593), страница 40
Текст из файла (страница 40)
Рефлексивнаясоциология указывает социальному учёному способ остаться частью его общества (и человечества в целом), но при этом быть объективным по отношению к нему, поскольку она даёт ему возможность быть объективным по отношению к самому себе. «Интеллектуал обладает привилегией: он находитсяв условиях, которые позволяют ему стремиться понять общее и особое в этихусловиях.
Действуя таким образом, он может надеяться освободить себя (покрайней мере, отчасти) и дать средства освобождения другим… Если у социолога есть привилегия, то она состоит не в том, чтобы парить над теми, кого он классифицирует, но в том, чтобы знать, что он также подвергаетсяклассификации и примерно понимать, какое место в этих классификациях онзанимает» [Bourdieu 1993: 44].Однако предложенная Бурдьё программа рефлексивной социологии нераз подвергалась критике именно за неспособность выполнить те задачи, которые она перед собой ставит.
Хотя эта критика осуществлялась с самых разных теоретических позиций, общий упрёк, адресованный Бурдьё, состоит втом, что его подход опровергает сам себя. На каких основаниях рефлексивная социология может претендовать на бóльшую объективность в сравнении194с любой другой социологией, если она реализуется в том же социально детерминированном мире? Многие полагают, что утверждение о том, что объективация объективации позволяет устранить препятствия на пути к объективности, предполагает, что эта объективация второго порядка может бытьосуществлена с объективной и, вероятно, внесоциальной позиции. Инымисловами, разница между объективацией первого и второго уровня состоит втом, что первая обусловлена социальной детерминацией, а вторая – нет.
Нотакое предположение противоречит теоретической позиции Бурдьё – его социологизированной эпистемологии. Объективность рефлексивной процедурызависит от того, способен ли субъект объективно увидеть свою позицию поотношению к объекту – однако Бурдьё как раз настойчиво отрицает такуювозможность [Bohman 1997; Pels 2003; Lynch 2000; Kögler 2007].Критические стрелы в адрес Бурдьё выпущены с разных теоретическихпозиций, однако они нацелены на один и тот же элемент его эпистемологии.По мнению критиков, рефлексивная социология неспособна дать социологииспособ подняться над пристрастностью и социальной детерминацией, чтобыувидеть объект по-настоящему объективно.
Ожидается, что рефлексивнаясоциология предложит процедуру, благодаря которой станет возможнымпреодолеть все искажения, вызванные социальными детерминациями, и достичь точки, откуда на социальный мир можно смотреть объективно. Еслибы каждый субъект был способен полностью осознать, каким образом социальная структура определяет содержание его знанияоб объекте, то, по-видимому, было бы возможно исправить это знание таким образом, чтобыдостичь согласия между всеми субъектами. Такой консенсус был бы тождественен истинному знанию об объекте, разделяемому всеми субъектами, поскольку это знание уже не было бы искажённым.
Частные и зависимые отперспективы взгляды индивидуальных субъектов были бы заменены беспристрастным взглядом из ниоткуда. Предполагается, что рефлексивная социология призвана открыть дорогу к такого рода «паноптической» объективно195сти – объективности, трансцендирующей все частные точки зрения. Однакоименно здесь рефлексивная социология терпит неудачу, поскольку не существует такого механизма, за счёт которого объективация объективации моглабы оказаться вне практики и избежать социальной детерминации. Постструктуралистская теория Бурдьё (в частности, его идея «хабитуса») исключаетвозможность того, что знание может существовать вне социальной детерминации.Однако прежде чем признать правоту критиков Бурдьё, следует спросить: не ускользает ли от этой критики исходный замысел Бурдьё? Действительно ли процедура объективации объективации предназначена для преодоления частных точек зрения познающих субъектов и обретения согласия относительно объекта? И если это так, то почему Бурдьё предпочитал игнорировать столь очевидные возражения?Бурдьё не раз отмечал, что многие из критических замечаний, высказываемых в отношении его подхода, он находит «поразительно поверхностными».
Одна из возможных причин состоит в том, что Бурдьё и его критики вдействительности говорят на разных языках, и то, что выглядит как исчерпывающее возражение против подхода Бурдьё, для него самого вообще не является проблемой. Если это так, то замысел, который стоит за эпистемологической программой Бурдьё, вероятно, до сих пор не вполне понят, и её следствия для социологического исследования не осознаны.Прежде всего, следует определиться с тем, в каком смысле Бурдьё использует слово «эпистемология». Как отмечалось выше, Бурдьё рассматривалсвою работу как попытку создать эпистемологию социальной науки – дисциплину, которой прежде не существовало. Такое утверждение выглядит явнымпреувеличением, ведь эпистемологические основания социологии открытообсуждались её основателями.
Как можно утверждать, что труды Э. Дюркгейма, М. Вебера и К. Мангейма не являются эпистемологическими?196Однако для Бурдьё слово «эпистемология» имеет весьма специфическое значение, которое отличает его от «методологии», которой занималисьотцы-основатели социологии.
Бурдьё прямо перенимает это различение усвоих учителей в Высшей Нормальной Школе, Гастона Башляра и ЖоржаКангийема: «эпистемология отличается от абстрактной методологии тем, чтоона стремится понять логику ошибки и сконструировать логику открытия истины как полемики с ошибкой и как усилия, для того чтобы подвергнутьприблизительные истины науки и те методы, которые она использует, методическому, перманентному исправлению» [Bourdieu, Chamboredon, Passeron2005: 14].
Таким образом, для Башляра и Бурдьё эпистемология неотделимаот изучения отношения между истиной и ошибкой. Заявление о «несуществовании эпистемологии» указывает на отсутствие анализа того, как наукапродвигается от ошибки к истине. Эпистемология – это не жёсткая нормативная дисциплина, не набор методических предписаний, а сфера исследования, которая изучает человеческие верования в их истинности и ошибочности.При этом эпистемология – это не социология знания в смысле Мангейма, так как она затевает анализ знания с целью сформулировать логику открытия истины. Для Башляра анализ науки не должен сводиться к чему-товроде изучения условий истинности утверждений: гораздо важнее исследовать эволюцию научного духа, проследить её до этапов, когда она подвержена разного рода искушениям, когда она пленяется первичным, конкретнымопытом [Bachelard 2004: 11].
Прошедшие этапы развития научного духа непроходят полностью – они всё время настигают науку и заставляю её каждуюминуту проводить ту же работу, которую научный дух совершал в ходе длительной эволюции. Наука не может двигаться вперёд без полного осознаниятой миссии, которую она выполнила в прошлом. История науки – это не просто историография научных достижений, она должна исследовать уже пре197одолённые заблуждения и объяснить, почему они оказались столь жизнеспособными.Особым значением для Бурдьё обладает идея Башляра о том, чтоошибка и истина управляются двумя разными логиками.
Согласно Башляру,истина не возникает естественным образом из заблуждения, а противостоитему. Это происходит именно из-за того, что ошибка обладает собственнойлогикой, которая становится препятствием для научного духа. Логика ошибки – это логика обыденного опыта: «научный опыт – это опыт, который противоречит опыту обыденному» [Bachelard 2004: 13]. Обыденный опыт препятствует научному прогрессу, поскольку он производит самоочевидность,отвлекает научный дух от критического рассмотрения феноменов, которыекажутся естественными, не даёт ему усомниться в воспринимаемых фактах итем самым не даёт науке увидеть, что в действительности все факты являются сконструированными. Здесь перед нами воскресает рассмотренная ранееоппозиция между истинным знанием и простым мнением, между доксой иэпистемой, и особый акцент делается на том, что мнение обладает своей собственной логикой, которая захватывает сознание и перекрывает доступ кзнанию.Башляр подчёркивает, что эпистемологические препятствия, созданныеобыденным опытом, не могут быть преодолены до тех пор, пока они не будеттщательно исследованы.
Именно в этом состоит особенность его подхода:истинное знание достигается не путём установления адекватной связи с миром (совершенствованием техник измерения, воспроизведением наблюденийи т.д.), но за счёт объективации мнения, критического исследования верований относительно фактов. На самом деле Башляр идёт даже дальше и утверждает, что у науки нет никакого другого объекта, кроме мнения: сама доксаявляется единственным предметом для эпистемы. Этот подход был разработан Башляром в 1938 г.
в книге «Формирование нового научного духа», а ввышедшем в том же году «Психоанализе огня», который можно рассматри198вать как иллюстрацию к основной работе, Башляр показывает, что развитиеобъективного знания об огне у человека на самом деле представляет собойвсё более глубокое понимание наших представлений об огне, и в ходе этогопрогресса мы постепенно осознаём ошибочность наших предыдущих убеждений.