Диссертация (1137593), страница 17
Текст из файла (страница 17)
С другой стороны, всегда можно встретитьсуществования, которые не укладываются с точностью в установленные рамки» [Boutroux 1898: 34].80Вместе два указанных аргумента, критический и онтологический, позволяют Бутру говорить о том, что законы природы носят не жёстко детерминистский, а контингентный характер. Речь идёт скорее не о том, что напрямую допускается случайность, а об утверждении некоторого провидения, воля которого нам настолько же недоступна, как и последняя причина всехпричин30.
Причинные законы верны, однако нам в некотором роде недоступен смысл их верности и, соответственно, недоступны причины, по которымэти законы могут переставать действовать (и начать действовать другие).«Законы – это русло, в котором текут факты: но хотя они и следуют по нему,именно они сами его и проложили» [Boutroux 1898: 39]. Следует помнить,что для Бутру полемика вокруг научного метода на деле была полемикой вокруг возможности существования свободного духа и, следовательно, метафизики [Capeillères 2010], а также религии [Revill 2009].Каковы, однако, следствия этого доказательства контингентности собственно для науки? Бутру утверждает, что на каждом уровне, или в каждомрегионе реальности существуют свои единства, которые невозможно понять,редуцировав их до единств более низкого уровня.
Попытки свести все феномены к причинам низшего уровня, к механическим причинам (т.е., дать имфизическое объяснение) вызваны номиналистской иллюзией однозначного30Вот как Бутру описывает отношения науки и философии: «это отношение – ни необходимое, ни произвольное; оно случайное (contigent) и рациональное, случайное постольку, поскольку рациональное» [Бутру1910: 81]. Перевод термина «contingence» как «случайность» в этом и других русских переводах Бутру, выполненных в начале XX века, представляется неточным. В философии Нового времени случайность преимущественно рассматривалась как следствие лакун в знаниях, неспособности постичь действительное как необходимое, подвести его под единство причинных связей.
Аргументация Бутру нацелена не на реабилитацию случайности (это выглядело бы как борьба с наукой вообще), а на поиск того, что находится по ту сторону детерминистской картины мира. В этой связи различие между понятиями «случайность» и «контингентность», которое в европейской философии постепенно стиралось, вновь приобретает смысл. Идея контингентности имеет большое значение в рамках попыток найти в европейском мировозззрении, сформированном естествознанием, место для свободы духовного свершения (именно этот теоретический ход мы видим у Бутру).
Контингентность указывает не на прерывание причинной цепи в данной действительности, ана то, что действительность сама является реализацией возможности и открывает «возможность бытия иначе» [Bubner 1984: 38]. См. подробнее о соотношении этих понятий: [Vogt 2011]; применительно к исторической науке: [Hoffmann 2005].81подведения реальности под понятия. Контингентность же действует одновременно на разных уровнях, благодаря чему единства («системы») не разных уровнях вступают в отношения, которые могут быть зафиксированы взаконах причинности.
Отсюда следует, что каждая научная дисциплинадолжна обращаться к собственному уровню реальности и искать объясненияфеноменов только на том же самом уровне. В особенности это верно дляпсихологии как науки о человеке, ибо попытки редуцировать психическиеявления к физическим и физиологическим причинам (как это происходит,например, в теории психофизического параллелизма) неизбежно приводят ктому, что упускается из вида человеческая душа и сознание как субъективноеединство [Boutroux 1898: 110].В этой части аргументации Бутру развивает картезианский дуализм,отделяя дух от природы через фиксацию субъективных единств, способныхна «восприятие качественных различий».
Однако идея контингентности насамом деле позволяет ему выйти за рамки картезианства, ведь если контингентность и индетерминированность характерны и для природы, то не существует жёсткого онтологического водораздела между природой и духом и,соответственно, не существует соответствующего эпистемологического водораздела между естествознанием и наукой о духе.
Различие между этимитипами знания должно было бы скорее опираться на то, в какой степени учитывается контингентность того или иного уровня реальности. И в самом деле, несмотря на то, что у Бутру мы не находим собственно идеи разделениянаук, он предлагает некоторую классификацию научных дисциплин, котораяудивительно напоминает подход, предложенный Виндельбандом двадцатьлет спустя.
Рассматривая психологию как отрасль естествознания (как иВиндельбанд), Бутру пишет, что психолог неизбежно приходит к выводу, чточеловеческая природа всегда одинакова и управляется одними и теми же законами. Однако совсем иначе смотрит на дело историк: «с его точки зрения,всё меняется, и не существует двух в точности одинаковых эпох» [Boutroux821898: 122]. Иными словами, психолог настроен на поиск всеобщего, а историк – на поиск индивидуального. При этом любой феномен может быть рассмотрен и с той, и с другой точки зрения, и генерализирующий подход неможет подменить собой индивидуализирующий: «ясно, что если подвергнуть[человеческую природу] такому последовательному устранению всех частных элементов, то она постепенно потеряет всё то, что составляет её величие.В конечном счёте, отсечение специфических черт, генерализация приводит квсё более и более пустым понятиям, всё более и более бедным и, в то же время, всё менее и менее способным объяснить реальную жизнь» [Boutroux1898: 122].Таким образом, с помощью идеи контингентности Бутру приходит кдвум выводам: во-первых, что каждой науке должен соответствовать свойуровень реальности, на котором действуют особые контингентные отношения; во-вторых, что контингентность возрастает в случае с субъективнымиединствами духа, и пропорционально ей возрастает свобода.
Дюркгейм вполной мере заимствует первую идею: именно она используется для доказательства наличия у социологии собственного предмета. Согласно концепцииБутру, если удаётся продемонстрировать существование уровня реальности,на котором действуют особые, не сводимые к другим уровням контингентные причинные отношения, этого достаточно для обоснования науки, исследующей эти отношения. Именно этой цели служит дюркгеймовская конструкция «реальность sui generis»: «так как существенный их [социальныхявлений] признак заключается в способности оказывать извне давление наиндивидуальные сознания, то, значит, они не вытекают из последних, и социология поэтому не есть королларий психологии… [В]нешнее давление,испытываемое [индивидом], исходит не от него; следовательно, его невозможно объяснить тем, что происходит в нём» [Дюркгейм 1996: 118].
Соответственно, утверждения о том, что общество состоит из индивидов, а коллективное сознание невозможно без индивидуальных сознаний, упускают из83вида особый (социальный) уровень реальности и вообще тот факт, что реальность состоит из множества уровней. Доказательство от противного полностью повторяет ход мысли Бутру: «рассуждая таким образом, можно так желегко доказать, что биологические явления аналитически объясняются явлениями неорганическими… целое не тождественно сумме своих частей, оноявляется чем-то иным и обладает свойствами, отличными от свойств составляющих элементов» [Дюркгейм 1996: 119].Если в этой части Дюркгейм следует за Бутру, то соображение Бутру отом, что по мере возрастания контингентности номотетическое знание становится всё более оторванным от реальности, как кажется, не находит у Дюркгейма поддержки.
Социальная наука остаётся для Дюркгейма социальнойфизикой, ориентированной на поиск законов и исходящей из жёсткого детерминизма. Эта позиция вызывала возражения у самого Бутру, посколькуустраняла человеческую свободу и не давала возможности учесть в полноймере контингентность социальных явлений [Jones 1999: 158-160]. Социальная наука, созданная по проекту Дюркгейма, считала бы универсальными инеобходимыми феномены, которые на деле являются преходящими и зависятот сочетания случайностей.
Попытки свести социологию к номотетическомузнанию делают её слепой к реальной исторической жизни и склонной гипостазировать универсальность обнаруженных связей.Мы видели ранее, что с аналогичной проблемой столкнулся веберовский проект социальной науки. Чем дальше отходит наука от историческойдействительности с тем, чтобы сформулировать общие понятия для наблюдаемых феноменов и установить каузальные отношения между этими феноменами, тем выше риск, что эти понятия окажутся пустыми, а конкретная историческая действительность ускользнёт от исследования. Несмотря на то, чтоДюркгейм использует несколько иные теоретико-познавательные основания,попытки представить действительность как онтологически нейтральную ка84тегорию, обозначающую лишь данность вещей как феноменов, устраняютдоступ к духовной действительности 31.Отчуждение действительности грозит её утерей – это соображение стало основанием для критики проектов институционализации социальнойнауки на рубеже веков.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
