Диссертация (1137593), страница 14
Текст из файла (страница 14)
Это, впрочем, нетрудно понять, есливспомнить, что Виндельбанд указывал на то, что даже физические законы со временем будут неизбежно2267В значительной степени под влиянием неокантианства социология стала представляться на этом этапе как наука о действительности. Неокантианцы, конечно, не имели никакой монополии на этот термин (так, Дильтей,например, также уделяет в методологических вопросах большое вниманиепоиску адекватного подхода к общественно-исторической действительности)Однако попытки противопоставить прежней социологии новую социальнуюнауку как методический способ обработки действительности сосредотачивались на критике разума, а потому тяготели к неокантианству 23.релятивизированы, представлены как историческое единство и проанализированы в рамках истории естествознания [Windelband 1900]. Очевидно, с этой точки зрения за формулирование законов духовной жизнидаже не стоит браться, поскольку исторический поиск связей между историческими индивидуумами заведомо принесёт гораздо больше информации.Интересно, что оппонент Риккерта по спору о разделении наук, Дильтей, отказывал социологии в праве насуществование на тех же самых основаниях.
С его точки зрения, социология (как и философия истории) непозволительным образом применяет метод абстракции от общественно-исторической действительности, незамечая того, что субъект познания априори неразрывен с этой действительностью [Дильтей 2000: 368-370].Здесь речь идёт именно о первой позитивистской социологии с её направленностью на познание законовпорядка и прогресса; однако позже Дильтей выдвинет то же возражение (пусть и в несколько менее резкойформе) против социологии Зиммеля. В этом случае под ударом окажется проводимое Зиммелем различениемежду социологией форм и социологией содержаний: по Дильтею, попытки выделить такие аспекты действительности, которые можно было бы рассматривать чисто формально, игнорируют целостность исторической действительности. Невозможно абстрагироваться от уникальности примордиальных отношений ианализировать семью просто как «форму обобществления» [Дильтей 2000: 721-722].Наше обсуждение влияния неокантианства на формирование социальной науки в период её институционализации не должно создать впечатление, будто мы принижаем влияние Конта на эту науку.
Напротив,несмотря на попытки на разных этапах дистанцироваться от контовского наследия, можно утверждать, чтоэто влияние до сих пор недооценивалось. Те, кто указывает на это, обычно ссылаются на методологическиерешения в социально-научном исследовании, которые обнаруживают связь с контовским видением позитивного познания, в первую очередь, в отношении поиска объективных законов [Giddens 1995: 144-146,190]. Однако тезис о влиянии Конта было бы продуктивнее проиллюстрировать, проследив многочисленныепопытки слияния социальной науки с философией истории; или, скажем, задавшись вопросом о причинахпопулярности контовской социальной динамики (закона трёх стадий) среди немецких социологов в XX в.23Кроме того, нижеследующее не означает, что попытки заменить контовский теоретико-познавательныйфундамент на неокантианский и их последствия следует воспринимать как отказ от позитивизма.
Вопервых, само значение слова «позитивизм» претерпело за полтора века столько изменений, в особенностиприменительно к социальной науке, что сейчас оно может обозначать всё что угодно, а значит, не обозначает ничего [Halfpenny 1982]. Во-вторых, усилия основателей социальной науки – Тённиса, Дюркгейма, Зиммеля, Вебера, во многом, напротив, были направлены на то, чтобы продемонстрировать её позитивный характер, т.е.
утвердить её именно в качестве науки. Для этого требовалось освободиться от спекулятивныхпостроений Конта и Спенсера и, по сути, вернуться к раннему Конту, провозгласившему разрыв эмпирического познания с метафизикой в своих принципах позитивистской философии. Если иметь это в виду, тостанет ясным, почему, с одной стороны, всё социально-научное познание начала XX в. базировалось на кри-68Несмотря на то, что неокантианство выглядело удачным способом избавиться от метафизических спекуляций путём сосредоточения на понятийной обработке действительности, в нём как мы показали, скрывалась опасность онтологизации действительности. Практически это привело к выборумежду отторжением действительности, чтобы посмотреть на неё «со стороны», и стремлением слиться с ней, заручившись у неё гарантией познаваемости духовных содержаний.
Неудивительно, что попытки утвердить социальную науку в академической среде вначале пошли по первому пути. Фактически для этого требовалось, во-первых, изложить способ методической обработки действительности, который не оставлял бы сомнений в объективностиполучаемого знания и научности всего предприятия, а во-вторых – продемонстрировать нередуцируемость новой науки к другим дисциплинам, т.е.наличие у неё собственного предмета (социология Конта не отвечала обоимэтим требованиям). Однако выполнение этих двух условий не только необеспечивало трансцендентальных гарантий познания, но в определённоймере даже исключало их.Возможно, наиболее ярко эта проблема проявилась в работах М. Вебера. С одной стороны, Вебер принимает идею науки о действительности и пытается позиционировать социальную науку как идиографическое, а не номотетическое знание24.
Это особенно заметно проявляется именно в его методологических работах, статьях по «наукоучению». «Социальная наука, котороймы хотим заниматься – наука о действительности. Мы стремимся понятьокружающую нас действительную жизнь в её своеобразии» [Вебер 1990b:369]. Вслед за Риккертом Вебер подчёркивает, что оппозиция между «наукатике контовского позитивизма, а с другой – такие авторы, как Дюркгейм и Вебер, сами по меркам своеговремени являлись убеждёнными позитивистами.24Он также перенимает предложенную Риккертом классификацию наук (в 1906 г. выходит работа Вебера«Критические исследования в области наук о культуре») и, по видимости, удовлетворяется всеми теоретико-познавательными решениями Риккерта. Различия между позициями Вебера и Риккерта начнут обнаруживаться несколько позднее [Bruun 2007; Ringer 1997].69ми о законах» и «науками о действительности», по сути, представляет собойконтинуум.
Мерой на этом континууме является удаление от действительности: оно наиболее велико для наук о законах, естественных наук. И всё же,если говорить об отличительной черте наук о действительности, то это ихспособ образования понятий: это «относительные понятия», «индивидуальные понятия о вещах универсального значения». Вебер подчёркивает, что нетолько этот способ образования понятий присущ наукам о действительности,и он даже не является основным; и всё же он составляет их отличительнуюособенность [Weber 1985: 3-6].При этом, однако, Вебер акцентирует методическую сторону дела: социальная наука не может рассчитывать на то, что действительность сама раскроет себя для познания.
Именно по этой причине Вебер критикует теоретико-познавательные воззрения Зиммеля, которым, с его точки зрения, не хватает некоторой общезначимой методологической процедуры, которая давалабы познанию дополнительные гарантии. Действительность не растолковывает себя сама, из неё конструируется объект познания, противопоставленныйсубъекту.
Поэтому для того, чтобы постичь его, субъект обязан относиться кнему с некоторым подозрением. Как и Риккерт, Вебер настаивает на том, чтодействительность не доступна сама по себе: чтобы схватить её в понятиях, отнеё необходимо дистанцироваться. Несмотря на то, что понятия социальнойнауки отличаются по возможности большим содержанием и узким охватом,статус научности им придает лишь типизация, которая неизбежно будет вынуждать жертвовать контактом с действительностью. Как пишет Вебер, «вовсех случаях, как рациональных, так и иррациональных, [социальная наука]удаляется от действительности и служит её познанию, указывая на степеньприближения некоторого исторического явления к одному или несколькимтаким понятиям, что позволяет его классифицировать» [Вебер 2008: 101].Социальная наука оказывается, таким образом, зажата между номотетическим знанием и самоочевидностью: ей необходимо отстраняться от дей70ствительности, но не слишком далеко.
Если принять это во внимание, то легко понять, почему в философии социальной науки основополагающее различение между науками о природе и науками о культуре так часто воспринимали как различие между наукой и псевдонаукой. Жертвой такого рода критикииндивидуализирующего подхода обычно становилась процедура «понимания», которую разрабатывали Дильтей, Зиммель и Вебер (см., напр.: [Abel1948]). В известной мере предпосылки для этой критики уже содержались впозициях участников спора о разделении наук и, в частности, в неокантианском понимании науки о действительности.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
