Диссертация (1102103), страница 28
Текст из файла (страница 28)
Характерно, что, помимо сцены с мадам Гупфле,в романе вербализируется любовное влечение к Феликсу Крулю лордаКильмарнок.Бюргерский мир при этом продолжает играть роль отправной точкиповествования как на повествовательном уровне (Феликс Круль пишетавтобиографию и адресует свою книгу «лучшим кругам», богатойбуржуазии), так и на ценностном239. Как показал Т. Шпрехер, дляавантюриста по-прежнему важны основные бюргерские ценности. Кпримеру, несмотря на низкую оценку, даже осмеяние отца, он продолжаеториентироваться на его образ240.Та же судьба комического преломления ожидает в романе и ужезнакомые по «Будденброкам» повествовательные модели241. Феликс Крульописывает свое детство, говорит о семейном деле, рассказывает о239В этом отношении рассказ Феликса Круля вписывается в длинный ряд бюргерских автобиографийXVIII – XIX вв.
О значении автобиографии для самоопределения пишущего, как личного, так и классовогов немецкой традиции см.: Maurer, M. Die Biographie des Bürgers. Lebensformen und Denkweisen in derformativen Phase des deutschen Bürgertums (1680 – 1815). Göttingen, 1996.240Sprecher, Th. Bürger Krull // Blätter der Thomas Mann Gesellschaft Zürich. – Nr. 29. 2001 - 2002. Zürich:Thomas-Mann-Gesellschaft. S. 25 – 46.241Кроме того, как замечает В.
Гренцманн, в романе о Феликсе Круле Т. Манн так же, как и в«Будденброках», включает в повествование многочисленные диалоги, которые не только сами по себеявляются событием и дополняют образ центрального персонажа, но и раскрывают центральные темыромана, прежде всего соотношения жизни и духа, кажимости и искусства. Когда речь заходит о такогорода вопросах, становится особенно очевидно присутствие повествователя (Grenzmann, W. ThomasManns „Bekenntnisse des Hochstaplers Felix Krull“ // „weil ich finde, daß man sich nicht ›entziehen‹ soll“.Gesammelte Aufsätze zu Thomas Mann und seinem Werk / Hrsg. L. Blum, H. Rölleke. Trier, 2001.
S. 18 – 23.Hier – S. 22).122застольях в кругу семьи и друзей дома, о выездах на курорт. Еслиотвлечься от травестии, происходящей с типично бюргерским миром, тоокажется, что тип события остался неизменным.Тем не менее, смена модуса повествования и стоящая за нимперемена отношения повествователя к описываемому миру говорит онекой пройденной Т. Манном точке, возврат к которой невозможен.
Если в«Будденброках»повествовательвбольшинствесвоемразделялбюргерский габитус своих героев, то присутствие в «Признаниях» такогорассказчика, как наивно-заносчивый Круль, остающегося в глубине душиво власти бюргерских ценностных координат, говорит об отстраненииповествователя от этих ценностей. Фигура рассказчика Круля, исходя изэтой перспективы, оказывается преломлением фигуры повествователя в«Будденброках». «Бюргерская смерть» становится условием творчества,залогом свободы, самой возможности творческого существования. Круль,создающийсвоюавантюрнуюбиографию,иповествователь«Будденброков», пытающийся рассказать, а значит, интерпретироватьпадение ганзейского бюргерства, не отторгаются от бюргерского мира,посколькуонявляетсяатмосферойихтворчества,своеобразнымматериалом. В своем поведении они руководствуются не классовыми, аартистическими, эстетическими категориями.Отличие «Признаний авантюриста Феликса Круля» от романа«Будденброки» иллюстрирует все большее подчинение темы бюргерскогои ее раскрытия на уровне повествования в произведениях Т.
Манна неконкретным социально детерминируемым реалиям, а внутренней логикетворческого процесса и литературной традиции. Бюргерские сюжетныеструктуры, как и бюргерская перспектива повествования, реализуемые впроизведениях писателя, исходя из этого прочитываются как своеобразныйспособ реакции на литературную ситуацию рубежа веков, как попыткалитературного примирения с культурным наследием.123Роман о Феликсе Круле и «Волшебную гору», несмотря нанеодинаковое их место в творческом наследии Манна, объединяет один итот же сюжетный ход: выход героя за пределы родного ему мира; этобюргерский мир. «Бинарная семантическая оппозиция» (по Ю. М.Лотману) пролегает в обоих романах между бюргерским миром и некимнеизвестным миром за его пределами242.
Такое членение обыкновеннополучает пространственную, а в случае с повествованием о судьбе одногоизбранного героя, еще и временную реализацию: Касторп покидает«нижний мир»243 и одновременно оставляет за собой время детства иранней юности; Круль покидает провинциальный городок и вступает впору юности. Оба героя только что тем или иным образом закончилиопределенный этап своей бюргерской карьеры: Ганс Касторпполучилдиплом судостроителя, Круль окончательно бросил тяготившую егошколу. Пересечение протагонистом этой границы открывает перед нимпуть индивидуализации, который на уровне повествования реализуется всерии приключений и испытаний, в «Волшебной горе» интеллектуальнодуховноготолка,вдухепикарескногороманав«Признанияхавантюриста». Фигура протагониста в обоих случаях выступает основойцелостности повествования.Подобная структура, определяемая одной центральной фигурой,характерна для всякого биографического повествования, в частности и дляромана воспитания.
В случае Феликса Круля, однако, Т. Манн стремилсясоздать скорее „антироман воспитания“. По замечанию Т. Шпрехера, путьКруля пародирует судьбы Генриха фон Офтердингера и ВильгельмаМейстера практически на каждом этапе их взросления, личность Круля«следует морфологии аморального.
[…] Образование и образованностьискажаются идеей взаимозаменяемости и доводятся таким образом доабсурда. […] цель жизни […] совпадает с процессом жизни» (12. 2, 27).242243Лотман, Ю. М. Указ. соч. С. 149.О значении этой метафоры см.: Апт, С. К. Над страницами Томаса Манна. С. 284 – 303.124Феликс Круль проживает время как бесконечное настоящее, в этомотношении он странным образом близок Гансу Касторпу, которыйпостепенно словно погружается в безвременье, убаюканный бесконечнойповторяемостью происходящего и отстраненностью от мира, где времяпринято измерять, а жизнь строить по заранее определенным этапам.
Обаотказываются принять положенные собственной социальной средой,бюргерством высокого или низкого полета, жизненные координаты,предполагающие, что каждый человек стремится к профессиональному,общественному и семейному благополучию и процветанию.Ганс Касторп и Феликс Круль выходят за рамки не простопривычного мира, но за пределы его требований к индивиду, его диктата иимператива, ожидающего работы и результата. Феликс Круль выбираетдля своей антибюргерской жизни среду богатого бюргерства, приветствуетсобственную «гражданскую смерть» («bürgerlicher Tod» (VI, 327)) какобещание свободы от накладываемых этой средой обязательств, однако неизменений знакомого ему мира244.
Он нуждается в бюргерском мире,чтобы осуществлять свои авантюры. Того же требует жанр пикарескногоромана: «авантюрность проявляет себя только между ним [плутом – Ю. Л.]и обществом»245. Ганс Касторп также живет за счет бюргерского капиталасвоих предков; существование санатория «Бергхоф» возможно только врамках старого довоенного уклада, который для автора неразрывно связанс бюргерским миром.Посравнениюс«Будденброками»,гдесобытиябылисконцентрированы в самом унаследованном и знакомом мире богатогобюргерства, меняется условие событийности: теперь это выход за пределыродительского мира. Этот мир теряет собственную безотносительнуюзначимость и становится важен как четкая, знакомая и потому вполнеопределимая244245предпосылка,Sprecher, Th.
Bürger Krull. S. 25 – 46.Ibid. S. 39.необходимаядляразвертывания125повествования. В чем-то подобный сюжетный ход схож с промысломФеликса Круля, обкрадывающего богатую публику в шикарных отелях.Противопоставление бюргерского и небюргерского, в каком бы виде онони представало, переносится на уровень повествовательной структуры.Таким образом бинарная оппозиция, лежавшая в основе первыхизображенных Т. Манном характеров (прежде всего, образа художникабюргера), также переносится на иной уровень, не теряя при этом своейзначимости, но освобождая и героя, и повествователя от сковывающих иупрощающихрамокбинарногопротивопоставления.Дляполногоисчезновения бюргерского мира мало заставить героя выйти за его рамки,однако этого достаточно, чтобы увеличить потенциал рассказываемойистории.Помимо общего для обоих романов сюжетного хода, выводящегогероя за рамки бюргерского мира, в «Волшебной горе» граница междудвумя мирами обозначается и во вступлении, где повествовательпредставляет свой рассказ как повествование о потерявших актуальность,«покрывшихся благородной ржавчиной» (III, 7) событиях, принадлежащихвремени «до большого взрыва» (III, 8).
Черта, которую пересекает ГансКасторп, таким образом, проходит не только в пространстве, но и вовремени как его собственной жизни, так и мировой истории. Дальнейшееслияниекатегорий времени и пространства, происходящее по мереразмывания хронологического строя повествования и увеличения еготемпа, приводит к тому, что время словно поглощается пространством. Вромане о Феликсе Круле перемещение в пространстве, особенно егопутешествие героя, требует соблюдения заранее составленного родителямимаркиза Веноста плана и регулярных отчетов, и тем самым способствуеттому,чтовременнаяосьстановитсянеобходимымструктурнымэлементом.
В «Волшебной горе» повествовательная структура допускаетразмывание временной оси. Санаторий, определяющий течение времени,126словно становится основным содержанием проведенного в нем времени246,а единственным блюстителем хода времени оказывается повествователь.Подобное слияние категорий времени и пространства на первыйвзгляд противоречит размышлениям о времени в четвертой и седьмойглаве «Волшебной горы», где повествователь заявляет о своем желании«рассказать время» (IV, 278), изобразить его на страницах книги, которуючитатель держит в руках; таким образом проблематизируется категориявремени и ставится под вопрос сама структура романа.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
