Диссертация (1102103), страница 25
Текст из файла (страница 25)
Однако в этом эпизодепо-прежнему доминирует повествователь, переступающий границу междусобой и персонажем только один раз: «Ты оказался прав, и я склоняюсьперед тобой, подумал Христиан, и торопливо и неловко опустился наколени и поцеловал холодную руку на стеганом одеяле» (1.1, 757) 92.Отказ Христиана подчиняться бюргерскому императиву и егоускользание на периферию бюргерского мира (но не выход за его пределы)не вызывают в повествователе того же неприятия, что в ТомасеБудденброке.
К примеру, в последней сцене прощания с Гердой имяХристиана упоминается без осуждения. Кроме того, как и в случае с Тони,92При переводе на русский Н. Манн оформила несобственно-прямую речь, звучащую в этом отрывке какпрямую: «“Ты оказался прав, и я склоняюсь перед тобой“, - думал Христиан» (I, 723).107за ним постепенно закрепляется речевой жест жалобы, однако «мука»Христиана в речи повествователя всегда дается в кавычках как слово,принадлежащее персонажу. В его оценке доминирует бюргерский взглядего семьи, а сам повествователь, как было показано, остается в стороне оторганически чуждого бюргерской этике Христиана.Еще меньшая открытость, чем в случае с Христианом, отличаетфигуру Герды Будденброк.
Повествователь не просто подчеркиваетзамкнутость и холодность Герды, но соблюдает изначально установленнуюпо отношению к этому персонажу дистанцию, используя отстраненностьГерды в своих целях. Так, небюргерское в природе Томаса средиперсонажей подчеркивает именно Герда, до конца не принадлежащаябюргерскому миру и непонятная ему.
Эта мысль Герды высказана не еюсамой, а передана Томасом в разговоре с Тони. Томас рассказывает сестре,как Герда, проникнувшись симпатией к Христиану, восклицает: «Он небюргер, Томас! Он еще меньше бюргер, чем ты!» (I, 498) Восклицательныезнаки в речи нервно-сдержанной Герды уже свидетельствуют о важностипроизносимого. Эмоциональность, однако, можно отнести и на счет самогоТомаса, передающего слова жены. В любом случае эта фраза ставит подвопрос бюргерскую природу обоих братьев.Таким образом, персонажи, чей внутренний мир показан изнутри,через интроспекцию, оказываются носителями бюргерской «формыжизни». Христиан и Герда, несмотря на их центральную роль в романе,показаны с внешней точки зрения.Сомнения в истинности бюргерской натуры братьев Будденброк, какни парадоксально, не сказываются с ожидаемой непосредственностью нароманном повествовании. В этом отношении можно говорить оботставании формы выражения от смысла, который она призвана выразить.Бюргерский габитус оказывается устойчивее изображаемого бюргерскогомира.108Подтверждением этой особенности романа является не только то, очем и как говорит повествователь, но и то, о чем он молчит.
В«Будденброках» природа умолчания во многом согласуется с запретамибюргерской среды на определенные темы. Особенно очевидной этаособенность повествующего голоса становится, когда он все же озвучиваетзапрещенные темы, но пользуется при этом обходными путями.К примеру, об осужденном Вейншенке в романе, помимоповествователя, говорит только Тони, ставя его имя в один ряд сГрюнлихом и Перманедером. Остальные члены семьи хранят молчание,как во время Рождественского праздника, когда тот рассказывал о своемпроцессе. Интересное упоминание Вейншенка принадлежит маленькомуГанно.
После каникул в Травемюнде Ганно возвращается в город, иповествователь, смотрящий на знакомый мир, мелькающий за окномэкипажа, его глазами, позволяет себе детскую наивность: «экипажпоравнялся с Городскими воротами – по правую руку от них вздымаютсястены тюрьмы, где сидит дядя Вейншенк» (I, 676). В немецком оригиналетак же стоит «от них» (1.1, 702); описание, таким образом, ведется спосторонней точки зрения в пространстве: повествователь не причисляетсебя к пассажирам кареты. Но о Вейншенке он может заговорить, толькоисходя из внутренней перспективы Ганно, иначе тюрьма и тем более еесвязь с семьей была бы обойдена молчанием, как во время последнегообщего семейного праздника. Подобные моменты не принято озвучивать,и повествователь разделяет этот запрет.Обходится молчанием и личная жизнь семейных пар, предметомописания становится лишь намечающийся конфликт между Томасом иГердой, при этом повествователь избегает прямых оценок происходящего.Выбор Томаса и его отношения с Гердой вызывают удивление общества,об их семейной жизни в городе знают крайне мало, немногим большеизвестно и читателю.
Повествователь относится к интимной жизни109персонажей крайне тактично, на свет не выносится ничего, о чем принятомолчать. Ближе к концу романа, перед появлением в доме Будденброковлейтенанта фон Трота повествователь впервые заговаривает о сути ихотношений. Но даже в этом случае он говорит не напрямую, а подприкрытием общественного мнения. Пассаж начинается с описанияинтереса к чете Будденброк в городе, и эта внешняя как для персонажей,так и для повествователя точка зрения останется актуальной до самого егоконца, а именно до суждения, вынесенного городским обществом: «ГердаБудденброк в своих отношениях с лейтенантом фон Трота, мягко говоря,переходит границы дозволенного» (I, 682).Симпатия повествователя к бюргерскому миру не исчезает и споявлением фигуры маленького Ганно, ускользающего из мира отца всвободное пространство искусства.
Конфликт бюргерского императива иличной судьбы, одна из основных сил, питавших повествование, к концуромана теряет актуальность, но бюргерское мировоззрение не перестаетвлиять на способ подачи происходящего, оно звучит, к примеру впоследнейсценеромана,изображающейвстречусемьивдомеБудденброков. Так, отсутствие старой консульши Крегер объясняется тем,что «ей нездоровилось, а может быть, у нее не было приличноговыходного платья – кто знает!» (I, 790). Изменяется тон комментариев, вних нет скрытого осуждения, как в первой сцене. Симпатия к бюргерскомумиру первых глав романа претворяется в тихую грусть по ушедшему.Повествование при этом не выходит за пределы бюргерского мира, необозначая никакой альтернативы.В последней сцене романа о смерти Ганно сообщается крайнесдержано, мотив исчезновения, распада (Auflösung), звучавший вмузыкальной импровизации Ганно, представлен как поступательноеразвитие болезни.
Тиф описан во всех медицинских подробностях 93, и тем93О выборе Т. Манна в пользу тифа размышляет в своей книге о мотиве болезни в «Будденброках» К.Макс. Тиф, редкая болезнь в Любеке в XIX. в., как ни одна другая сказывается на нервной системе110не менее, повествователь не говорит о происходящем с Ганно напрямую 94,в последней главе сказано только: «Какая-то мрачная тайна окутывалапоследнюю болезнь маленького Иоганна, видимо протекавшую внеобычно тяжелой форме» (I, 791).
Слово «видимо» (в оригиналепредположение выражено грамматически при помощи модального глагола:«in aueßordentlich schrecklicher Weise vor sich gegangen sein mußte» (1.1,836)) свидетельствует о незнании повествователя, он словно быотсутствовал в момент смерти персонажа и теперь восстанавливаетпроисходящее по реакции других персонажей, по тому, как они «старалисьне смотреть друг на друга, говорить как можно тише, да и то намеками иполусловами» (I, 791). Повествователь, как и персонажи, обходитмолчанием смерть Ганно, описывая ее «намеками и полусловами»,прибегает при этом к лишенному личного отношения стилю без намека наиронию. Привычная по отношению к Ганно позиция постороннего,обладающего способностью интроспекции, и своеобразная совмещеннаяперспективасменяютсяподчеркнутосдержаннымповествованием,оставившим Ганно позади, в прошлом.
Боязнь заговорить о смертималенькогоБудденброка,безусловно,согласуетсяссостояниембольного. Эта особенность болезни, по мнению исследовательницы, соответствует динамике «распада»мужской линии Будденброков (Max, K. Typhus – Hannos letzte Krankheit // Max, K. Niedergangsdiagnostik.Zur Funktion von Krankheitsmotiven in „Buddenbrooks“. Frankfurt a. M., 2008. S. 219 – 233). Описаниеболезни Ганно подробно разбирает М. С. Кургинян: в описании тифа присутствует «некое особоеавторское начало» (Кургинян, М. С. Романы Томаса Манна. Формы и метод.
С. 95), которое не простосухо констатирует ход болезни, но говорит о выборе, который был у больного, передает призыв жизни,на который не откликнулся маленький Будденброк. Кургинян видит в сцене болезни Ганно характерную,особенно для позднего Манна, черту, когда писатель «даже самую метафизическую ситуацию (встречажизни и смерти, здоровья – болезни) делает ситуацией остродраматической, оставляет за своим героемвыбор и сопряженную с ним ответственность» (Там же. С. 97).Детальный анализ описания смерти Ганно см.: также Tribus.
Op. cit. P. 406 - 427. Один из выводов, ккоторым приходит Х.М. Трибус – схожесть построения описания тифа с жанром драмы (наличие завязки,кульминации и развязки, обозначенных, в том числе, и в самом тексте) (Ibid. P. 426).94За описанием третьей недели болезни следует многозначительноe «Этот момент решающий (Dies istdie Zeitpunkt des Entscheidens)» (1.1, 830), передающее напряженность момента, ожидание решающегоперелома.
Изображение действий доктора Лангхальса не разрешает, а напротив, усугубляетнапряжение, придает повествованию характер чего-то ужасающего. Звучащая в описании леченияирония еще более увеличивает дистанцию между повествованием и смертью персонажа,(повествовательская ирония в данном отрывке касается именно врача, бессильного против смерти:«опытный врач, ну хотя бы доктор Лангхальс, смазливый доктор Лангхальс с маленькими волосатымируками, очень скоро разберется, в чем дело» (I, 786)).111присутствующих в доме женщин. В этом отношении можно говорить осовпадении точек зрения повествователя и персонажей.Странная нежность, непозволительная в бюргерском мире, звучащаяв рассказе о последней встрече Ганно и Кая, принимается и повествующейинстанцией, и даже дамами Будденброк, чья жизнь сводилась кнасмешливойкритикесемьимладшегосынастарогоИоганнесаБудденброка:И Ганно улыбнулся, заслышав его голос, хотя никого уже не узнавал,а Кай бросился целовать ему руки.- Он целовал ему руки? - переспросили дамы Будденброк.- Да, осыпал поцелуями.Все задумались.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
