Диссертация (1102103), страница 32
Текст из файла (страница 32)
Этот контекст обладает не меньшим значением, чем остальныеэлементы мозаики, составляемой Т. Манном при помощи скрытых цитат иотсылок. Для темы бюргерского своеобразие подобного рода отсылокзаключается также в том, насколько заметен в подобном «пересказе»«Будденброков»голосповествователя.В«Волшебнойгоре»повествователь не просто осуществляет отбор и определяет перспективуподачи образующих эпизод элементов, но говорит от своего лица ивсячески подчеркивает эту исполненную иронии субъективность.О приеме самоцитирования в «Волшебной горе» писал еще в 1974 г.Г.Брун,ограничиваясьприэтомотдельнымиформулировками,встречающимися в более ранних текстах писателя. Обращение Т. Манна ксобственным повествовательным структурам осталось за пределамивнимания исследователя. Природа самоцитаты у Т.
Манна, по Бруну,выразилась в формуле «пародирующий консерватизм (ParodistischerKonservatismus)», цель которого состоит не в отрицании прошлого, но в«анализеикритикеужеотринутыхморальных,социальныхиполитических идей, прежде всего, тех, которые Т. Манн сам когда-торазделял»260.
В продолжение мысли Г. Бруна можно сказать, что осознанноприменяемое повторение структур и приемов повествования, как исобственных идей и формулировок не просто обращено в прошлое впопытке некоего осознания или даже преодоления, но призвано изобразитьизменившееся понимание «прошлых идей» и в то же время указать напроизошедшее изменение. Они выступают не только средством осознанияи преодоления, но и манифестацией произошедшего изменения.Вторая глава романа, представляющая собой ретроспекцию впредшествующую началу романного действия жизнь персонажа, образует260Bruhn, G.
Parodistischer Konservativismus. Zur Funktion der Selbstzitat in Thomas Manns Zauberberg //Neuphilologus 58. 1974. S. 208 – 224. Hier – S. 222.142паузу в романном действии, она словно вынесена за рамки основнойистории. Тем не менее, бюргерский мир в полный голос заявляет о себе в«Волшебной горе» еще раз – в шестой главе в сцене визита дяди Касторпаконсула Тинапеля. Доминирующим началом в повествовании в сценеприездадядитакжеявляетсяповествователь,персонажамсловопрактически не дается.
Их разговор, основное содержание сцены,пересказывается повествователем, при этом он активно используеткосвенную речь, которая в немецком передается особой формойконъюнктива. Тем самым создается эффект сжатого, словно спешащегорассказывания261.Сцена выстроена параллельно первой главе романа (на что в самомначале главы указывает совпадающий час приезда консула и ГансаКасторпа в начале романа), но обладает гораздо меньшей драматичностью.Прямая речь в ней заменена косвенной, действиям персонажей уделеноменьше внимания, хромой прислужник упомянут лишь вскользь, как издоровый вид Ганса Касторпа, отмеченный дядей, как когда-то им самимвнешнее здоровье Йоахима.
Кроме того, схожим образом выстроенакомпозиция обоих эпизодов: за встречей на перроне следует путь ксанаторию в экипаже, затем изображена соседняя с комнатой племянникакомната консула, после чего описаны ужин в ресторане, знакомство сКроковским и пожелание спокойной ночи. Не повторяется сон Касторпа,но, как и в начале романа, за описанием окончания дня следует историяпроисхождения персонажа.Консул уже упоминался в самом начале первой главы, его связь спротагонистом романа не вызывает вопросов, и, несмотря на это,повествователь находит нужным кратко рассказать историю персонажа,снова руководствуясь при отборе тематизируемых элементов бюргерской261Перевод В. Курелла, как представляется, не совсем удачно передает эту особенность повествования,разбивая долгие абзацы Т.
Манна на отдельные части, передающие то слова Касторпа, то консула,благодаря чему создается иллюзия диалога и практически сводится на нет различие междупараллельными сценами.143точкой зрения, будто представляя читателю семью Будденброк или ихгостей. Описывается положение консула в обществе, отмечается егоухоженный вид, замечание о недавней женитьбе и отцовстве дополняетсяхарактеристикой супруги консула, подтверждающей их соответствие другдругу в глазах общества.
Характерна оговорка повествователя о званииконсула, оформленная в тексте при помощи тире: «– он был вицеконсулом, успешно замещая отца и в этой почетной, но обременительнойдля старика должности,–» (IV, 122). Речь о звании консула уже шла вначале романа, поэтому нет необходимости прояснить положение дел.Замечание повествователя также нельзя приписать перспективе ГансаКасторпа, который воспринимает родственника скорее как гостя из мира«там внизу», заявляющего на него свои права, чем носителя определенноготитула.В первой сцене сталкивались две перспективы: только чтоприбывшего, «простого» бюргера Ганса Касторпа и шокирующего егосвоими странностями Йоахима.
В сцене приезда дяди перспектива гостяпротивопоставляется знанию о «нас наверху» повествователя, персонажа ичитателя. При этом Ганс Касторп исполняет весь ритуал приветствиянового гостя (с рассказом о трупах санатория Шацальп, об обработкекомнаты H2CO, об изменении понятий и т.п.), а повествовательдобросовестно фиксирует все сказанное. Личная точка зрения самогоГанса Касторпа проявляется только в отступлениях о звездах и болезни,которых Йоахим в своем разговоре не касался, в отличие от домашнихобстоятельств и общественных дел.
Повторение структуры эпизода делаеточевидной не только разницу между кузенами, но и «герметическоеволшебство» (I, 518) верхнего мира. Кроме того, благодаря этому приемуоба мира остаются в отведенных им рамках, а граница между ними – попрежнему непроницаемой.144Смена интересов Ганса Касторпа заставляет консула с удивлениемсмотреть на племянника, и повествователь охотно разделяет этот взгляд насобственного героя с бюргерской точки зрения «простого» Джеймса,«посланца равнины» (IV, 122). Таким образом, Т. Манн снова выстраиваетэпизоднастолкновениидвухперспектив,повторяяприем,использованный в первой главе романа. Переход на точку зрения консулаоформляется при помощи описания визуальной перспективы: «Консул немог достаточно хорошо наблюдать за ним сбоку. Ганс Касторп неосведомился о родственниках и знакомых дома» (IV, 123).
Подчеркиваетсястранная «ненормальность» Касторпа, которую консул, однако, лишьощущает, но не понимает. Апогеем этого непонимания становится реакцияна отказ отправиться домой, практически дословно повторяющаявосклицания Касторпа в начале романа: «Тут дядя назвал племянника „моймальчик“ и спросил, уж не рехнулся ли он. „Ты что, совсем рехнулся?“ спросил он» (IV, 124)262. Вопрос консула повторен дважды, сначала вкосвенной речи, а потом словно в подтверждение приведены егособственные слова. Повторы прибавляют фразе комичности и заостряютна ней внимание читателя.На этот раз, однако, сам повествователь характеризует бюргерскуюточку зрения: за характеристикой консула следует рассуждение о«замкнутости и цельности усвоенной им [консулом – Ю. Л.] культуры»(IV, 128).
Открытость консула чужим нравам повествователь объясняет несомнением в своем мире, а опасением показаться ограниченным; заготовностьюпреодолетьсобственноебюргерскоепроисхождениепарадоксальным образом скрывается сковывающая боязнь неудачнойрепрезентации. В какой-то мере подобная нацеленность на внешний образспособствует самосохранению, заботу о котором повествователь такжеподчеркивает в консуле.262Цитата дана в переводе В. Курелла, но в одном абзаце, согласно немецкому оригиналу.145Бюргерский мир напоминает о себе не только Касторпу, но изаставляет читателя вспомнить о происхождении героя. Кроме того,благодаря подобному повествовательному решению образ «нижнего мира»оказываетсяокончательносвязаннымсфигуройповтора.Вповторяющемся содержании посредством повтора повествовательных схеми формулировок и складывается лейтмотив, проходящий через всетворчество писателя.Т.
Манна часто обвиняли в недостатке оригинальности из-за егопристрастия к самоповторам, а также в связи с методом компиляции иактивным использованием источников263. Однако повторение в творчествеТ. Манна приводит не к исчезновению смыслов, но к их наращиванию, кобогащениюсвязей,которыепронизываютсамопроизведениеисвязывают его с наследием писателя. Тема бюргерского в этом отношениине исключение: повторение приемов из юношеского романа в «Волшебнойгоре» свидетельствует не о ее исчерпанности, но о динамике и переходе наиной уровень осознанности. Большим значением при этом обладаетустойчивость повествовательных образцов, поскольку, по словам Ю.
М.Лотмана о сформировавшейся культурной норме, «именно устойчивость[…], лежащей в самой основе данной культуры нормы делает возможным[…] художественные деформации»264.263Ср. впечатление Г. Вюзлинга после начала работы в только что созданном архиве Т. Манна в Цюрихе:«Когда стал известен метод работы Томаса Манна, мы сперва были в растерянности … Неужели всепроизведения Томаса Манна были на самом деле набитыми чучелами?» (Wysling, H.
25 Jahre Arbeit imThomas-Mann-Archiv. Rückblick aud Ausblick // Internationales Thomas-Mann-Kolloquium 1986 in Lübeck.Bern, 1987. S. 370 – 381. Hier – S. 373).264Лотман, Ю. М. Структура художественного текста. С. 14 – 288.1462.3. Бюргерское начало на уровне повествования в «Волшебной горе»:поведение персонажей, перспектива повествования, стилистическиеособенности воспроизведенияВступление в «Волшебной горе» важно также потому, что благодаряэтому обрамлению все затронутые в романе темы, равно как и заявлениеповествователя о том, что роман устарел265, воспринимаются как давнопрошедшее,предстаютповодомдлясовместногоразмышленияповествователя и читателя и теряют, таким образом, непосредственнуюактуальность.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
