Диссертация (1102103), страница 31
Текст из файла (страница 31)
Повторение приема в обоих романах неслучайно, оновозможноблагодаряглубинномусходствуперсонажейвихзачарованности смертью. В случае с Ганно – это принадлежность мируискусства и предрешенное убывание жизненных сил, тоска по смерти(Todessehnsucht), линия, унаследованная Манном от романтиков. ГансКасторп, казалось бы, связан со смертью механически, только потому, чтов краткий срок потерял мать, отца и деда. Тем не менее, «потребность его[Ганса Касторпа – Ю. Л.] духа серьезно воспринимать и уважать страданиеи смерть» (III, 412) ставит его наравне с Ганно по ту сторону жизни.Посредственность Касторпа позволяет ему стать сторонним наблюдателем,136приближающимся к жизни и смерти путем размышления над ними257, в товремя как талант Ганно лишает его защиты против воплощенного в музыкесплетения эротизма и смерти.Изображение гамбургского патриция старых времен как Личности258соотносит Ганса Лоренца Касторпа и Мингея Пеперкорна.
Голландец, каки дед, становится этапом в становлении Ганса Касторпа; фигуры этих«воспитателей» могут быть противопоставлены «педагогам» Сеттембринии Нафте, лишенных подчеркнутой телесности и связанной с неймифической глубины. Перед Пеперкорном смолкли споры Нафты иСеттембрини о судьбе старого мира, который и воплощает фигурастаршего Касторпа. Подобный ход не говорит об исторической правотестарого мира, он скорее выводит бюргерский мир в аисторичное иаполитичное пространство мифа. Этот же изменившийся взгляд наприродубюргерскогоначаластоитзасредневековымиулочкамиКайзерсашена в «Докторе Фаустусе». Кроме того, Мингей Пеперкорн вопределенной мере также связан с бюргерским миром.
На эту мысльнаводит,преждевсего,егоявнонерабочееиликрестьянскоепроисхождение с Севера Европы и его успех в качестве плантатора сострова Ява. Отец матери Т. Манна, как известно, был плантатором вБразилии. Й. Еркме видит в фигуре Пеперкорна отголосок «опыта Ницше,257Тем же механическим отношением продиктован подчеркнуто познавательный интерес ГансаКасторпа к смерти в первое время его пребывания в санатории и постепенное воспитание в себеспособности восприятия страдания и смерти. Об изменении протагониста «Волшебной горы» см.: Marx.Op.
cit. S. 116 – 122.258По наблюдениям Ф. Маркса, понятие Личности имеет сильный христианский подтекст и опирается нафигуру Христа. Т. Манн воспринял его из двух источников: книги Э. Бертрама «Ницше. Опыт мифологии»(1918) и Д. Мережковского «Гоголь. Творчество, жизнь и религия» (1909). Кроме того, Личность былаодним из основных понятий так называемой консервативной революции. Т. Манна в нем привлеклопрежде всего мифологическое основание, благодаря которому Личность ускользает от конечногообъяснения и объединяет в себе духовное и телесное начала, христианское и дионисийское. В подобнойпозиции над противоборствующими началами Т. Манн видел возможность продолжения собственногоромана.
В отличие от авторов Консервативной революции, Личность у Т. Манна выступает «формойжизни аполитичного», противовесом войне и политическим изменениям после Первой мировой войны.(Marx, F. „Ich aber sage ihnen…“ S. 108 – 111).137перешедшеговопытбюргерскогоморалистадействия(Leistungsethiker)»259.Дальнейшеесходствовторойглавы«Волшебнойгоры»и«Будденброков» заключено в том, что в обоих случаях развитие действиясосредоточено в доме, который детально описан и предстает некимзакрытым домашним универсумом. В сравнении с этим глубоко личнымпространством комната Ганса Касторпа в «Бергхофе»представляетсяобезличенной, не связанной с живущим в ней человеком.
Подобнаянеукорененность, свобода места обитания от особых коннотаций изменяетроманное пространство, которое приобретает принципиальную открытостьмиру. Тем не менее, действительного расширения пространства в романене происходит, оно остается замкнутым если не стенами древнего города,то пределами санатория. В структурном отношении, таким образом, непроисходит принципиального изменения. Повествование в романе, как и вописывающей предысторию протагониста второй главе сосредотачиваетсяна одном строго очерченном месте действия и исключает все, чтонаходится за рамками этого маленького мира.
Описание родного городаКасторпа в этом отношении можно счесть исключением. Однако и оноследует той же логике: кроме самого города, не описано никаких иныхмест, даже если они являются частью жизни персонажа, к примеру, местаучебы. В подобном сужении романного пространства, которое не следуетисключительноперспективепротагониста,видитсястратегияповествования, совпадающая в своих основах с принципом построения«Будденброков».Симпатия повествователя к повествуемому миру в «Будденброках»словно бы заменена во второй главе «Волшебной горы» всяческиподчеркиваемым внутренним согласием Ганса Касторпа с окружающимего бюргерским универсумом.
Если Томас Будденброк «в сердце своем не259Erkme. Op. cit. S. 221.138был согласен со склонностями и направлением развития маленькогоИоганна» (1.1, 558), то маленький Ганс Касторп был «в сердце своемсогласен» (5.1, 44) со смертью деда. В похожей ситуации, а именно приописании отношения персонажа к близкому человеку, применяетсяоднажды найденное выражение.
Отличие не только в отрицательной иположительной оценке, но и в направленности взгляда: задумывающийся осмерти сенатор смотрит в будущее, маленький Касторп – в прошлое.Повествование во второй главе «Волшебной горы» так же, как и в«Будденброках», сосредоточено на семейной жизни. Эта особенностьопределяет отбор тематизируемых в тексте элементов. Описания деловойили промышленной жизни в рассказе о юношестве Касторпа по сути нет.Различие состоит в том, что в раннем романе деловой дух бюргерскогомираобладалнеоспоримой,неосознаваемойвесомостьюкакдляперсонажей, так, по умолчанию, и для повествователя.
Деловой духторгового города в «Волшебной горе» несколько лишает серьезностиэлегичность наполненного метафорами описания, близкого по тонуописанию портрета деда. Повествователь сам объясняет метафоричность иповерхностность описания деловой жизни, говоря, что не работа илиупомянутый выше спорт (момент состязания и выдержки, похвальныесвойства в торговой среде), а «грубые и сочные радости жизни» (III, 46)соответствовали истинным стремлениям Касторпа.Сам Ганс Касторп при этом не получает слова.
Кроме того,показателенотборэлементов,призванныхсоздатьхарактеристикуперсонажа. Не описан ни один эпизод из его жизни, который каким-либообразом свидетельствовал бы о проблематичности его натуры, к примеру,история с Хиппе. Ганс Касторп с его «светловолосой корректностью» (5.1,50) оказывается в одном ряду со светловолосыми и голубоглазыми,сильными в своей по-ницшеански поднятой на пьедестал жизненностибюргерами«ТониоКрегера».Противоречитэтойродственности139готовность, с которой Ганс Каcторп принимает позицию наблюдателя,свойственную самому Тонио Крегеру, но без его мучений и творческойсублимации разрыва между собой и миром, располагающимся замерцающим стеклом, символом границы между жизнью и искусством.
ДляГанса Касторпа не существует таинственного стекла; в какой-то мере он,безусловно, склоненк эстетическому восприятию жизни, очемсвидетельствует восприятие фигуры деда через призму парадного портретаи эпизод с рисунком спущенного на воду корабля. Но искусство несоставляет содержания жизни Ганса Касторпа, его не прельщает «нибеспрерывная работа, ни полуголодное существование» (III, 49). Картинабогемной жизни, на которую оглядывается Касторп, а вместе с ним иповествователь (которому принадлежит эта характеристика), будтосознательно исключает образ «бюргерского» художника ради усиленияконтраста с комфортным существованием бюргерства и тем самым сводитна нет сам конфликт, определяющий судьбу Тонио Крегера. Несмотря навыявленность повествователя в «Волшебной горе», он не высказываетсобственногоповествователя,мненияообластивозможностяхсвоегохудожественногоперсонажатворчества.вего,Отношениеповествователя к вырисованному образу богемного художника такженикак не обозначено.
В любом случае повествователь не идентифицируетсебя с подобным творцом, он скорее ближе своему персонажу ГансуКасторпу.Несмотря на доминирующую позицию повествователя во взгляде наГанса Касторпа, вторая глава «Волшебной горы» включает и пассажи,совмещающие перспективу повествователя и персонажей. Так, важная дляромана характеристика Ганса Касторпа дается, во многом исходя измнения городского бюргерства, столь значимого в «Будденброках»: «Когдаон приезжал домой на каникулы, то каждому становилось ясно, что этоточень опрятный, очень хорошо одетый молодой человек с маленькими140рыжеватыми усиками и несколько сонливым лицом молодого патриция,несомненно достигнет почетного положения в жизни» (III, 52).Опрятность, сонливое выражение лица, принадлежность высшимкругам города уже звучали в характеристике повествователя, теперь же этаоценка героя приписывается согражданам Касторпа.
Ирония, звучащая вголосе повествователя, в отличие от симпатии, пронизывающей первыестраницы«Будденброков»,говоритонесовпаденииценностныхгоризонтов, которое словно создает пространство, свободное от диктатабюргерского окружения Касторпа и оставляет за ним право на иноебудущее. В «Будденброках» персонажи не обладали подобной свободой,их истории не знали иного пути развития, кроме близящегося к своемуконцу бюргерского хода жизни, а дистанция между повествователем ибюргерским миром не была столь однозначной.Кроме того, в приведенной выше характеристике Ганса Касторпаостанавливают умолчания.
Например, места учебы только упомянуты,никаких подробностей о студенчестве Ганса Касторпа нет, казалось бы,столь важное для его характеристики мнение о нем товарищей полностьюотсутствует. Обойден молчанием мотив эротического, звучащий уженачиная со следующей главы (русская пара). Подобная ограниченностьвступает в явное противоречие с заявлениями повествователя особственном стремлении к объективности, хотя вполне согласуется сознакомой по «Будденброкам» бюргерской перспективой повествования.Сам повествователь словно знает о персонаже не больше, чем согражданеГанса Касторпа, перспектива повествователя во второй главе романастранным образом ограничена и во многом следует тем же отличающимбюргерский габитус представлением о приличном и дозволенном бытьпроизнесенным, что и в «Будденброках», несмотря на усиление иронии идекларируемое во вступлении разделение времен.141СтольочевидноеобращениеТ.Маннаксобственномуписательскому опыту не просто помещает роман в контекст творчестваписателя.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
