Диссертация (1102082), страница 41
Текст из файла (страница 41)
Стихотворения. Поэмы / Вступ. ст., сост. и комм. А.А. Саакянц. М.: Правда, 1991. С. 544 – 545190Что ж, выходи́те.Ничего.Покреплюсь.Видите – спокоен как!Как пульспокойника.[I, 178]Герой уже знал ответ любимой, поэтому он «спокоен как пульс покойника».Наконец, еще одна деталь, которую необходимо учесть для пониманияскоморошеской космогонии в поэме, – топос, в котором происходит начальноедействие:А ночь по комнате тинится и тинится, –из тины не вытянуться отяжелевшему глазуДвери вдруг заляскали,будто у гостиницыне попадает зуб на́ зуб.[I, 178]Комнату, гостиницу поэт также приводит с героем к общему знаменателюдрожи, лихорадки – «двери вдруг заляскали»: здесь можно говорить обэмоционально-психическом напряжении.
Думается, что в этом случае правомернопоставить вопрос о вертепе, балагане, разбойничьем доме. С одной стороны,нарушается норма, с другой стороны, открывается инвертированная реальность.В этой связи, в качестве типологии, конечно, можно вспомнить «шалаш убогий»из сна Татьяны у А.С. Пушкина в романе «Евгений Онегин». В.А. Смирновпришел к выводу о том, что «шалаш убогой» – это разбойничий дом 460, именнопоэтому «свадьба ассоциируется с похоронами». Как отмечалось ранее, в поэзииМаяковского отразился мотив «виселица – свадьба», характерный дляразбойничьих песен, а значит, возможна трансформация данной парадигмы и впоэме «Облако в штанах». В таком случае параллель с Пушкиным, со сномТатьяны продуктивна, тогда комната, топос преобразуется в топику, где важноположение и о сакральном «двенадцатом часе», и о «ляскающих дверях», и о«безумии» героя.Смирнов В.А. «Евгений Онегин» // Смирнов В.А.
Литература и фольклорная традиция: вопросы поэтики(архетипы «женского начала» в русской литературе 19 – начала 20 века). Иваново: Юнона, 2001. С. 51.460191Как показал анализ четырех поэм: «Флейта-позвоночник», «Человек»,«Война и мир», «Облако в штанах» и трагедии «Владимир Маяковский», –поэтика Маяковского связана с обрядовым погребальным комплексом, жанромпричитаний, в котором особым образом выделяется мотив «ожившегопокойника», а также с мотивом отрубленной головы, характерным дляразбойничьихпесен,и,наконец,женскимархетипом.Выделениеэтнопоэтических констант, связанных со слепотой и немотой покойника,также указывает на погребальную обрядность.
Более того, все этипредставления сопряжены с явлением скоморошества, которое носит в поэтикераннего Маяковского не только характер трикстера, но и созидающий характер,организующий космическую, ритуальную действительность. Скоморох связанкак с похоронной фарсовой обрядностью, так и с годовым священным циклом,представлениями о животном-тотеме, которые нашли свое выражение втрансформированном виде в четырех поэмах Маяковского.На скоморошечью космогонию, причастность героя к «веселому хаосу» впоэтике как Есенина, так и Маяковского указывает ещё одна, частоповторяющаяся деталь, связанная с «непричесанной головой».
У Маяковского встихотворении 1917 г.:Под копны волос проникнет ли удар?Мысльодна под волосища вложена:«Причесываться? Зачем же?!На время не стоит труда,а вечнопричесанным бытьневозможно».[I, 133]Здесь, думается, проявился не только перифраз стихов Лермонтова, но такжепоэтическая реакция на есенинское «я нарочно иду нечесаным», как и встихотворении на смерть поэта:К старым днямчтоб ветромотносилотолько192путаницу волос.[VII, 105]В фольклоре волосы связаны с двойником человека, с выходом в иномир 461,а если Есенин и Маяковский часто указывает на «пупутаницу волос», а в поэтикеЕсенина голова вообще сравнивается с парусом, челном, птицей, керосиновойлампой, значит, эту метафору в контексте логики фольклора можно воспринятькак приобщение человека, вернее его alter ego, к веселому хаосу.
Кроме того, вэтом же стихотворении «Братья писатели» Маяковский указывает на ржаньедуши «в кабинете кабака», которое сходно с есенинской метафорикой («ржаньебурь», кабак «Луна»), которая, как мы выяснили, связана с обрядовойдействительностью.Для авангарда важно стремление к архаике, желание «перегнать время»,атемпоральность, что напоминает «синтез вчерашнего и сегодняшнего дня»,характерный для новокрестьянской поэзии. В этом кроются точки сближенияЕсенина, Маяковского и Хлебникова, трех поэтов разных направлений.
Любовь впоэзии Маяковского, возможно, и не носит открыто софийный характер, новоплощает собой стихийную силу, космический эрос, как знак довневременности.«Обращение к мифу, архаике выступало альтернативой отвергаемой «культуры»,вырабатывалосьособоемифопоэтическоемышлениехудожника,народвоспринимался как носитель человеческой или надчеловеческой истины 462.Кризис позитивизма побудил поэтов пересмотреть взгляды на искусство,которое начало восприниматься с позиций космических законов творчества, очем свидетельствуют, как показал анализ, статьи Белого, Блока, Маяковского,Хлебникова и трактат Есенина «Ключи Марии». В этой связи показательны словаДж.
Северини: «Мы хотим вложить Вселенную в произведение искусства» 463.Необходимость нового взгляда на саму бытовую и бытийную действительностьпородила и орнамент поэзии Есенина, и избяной космос» Клюева, и Человекабудущего Маяковского и, наконец, хлебниковский «дневник Духа».Подробнее о метафизическом, сакральном значении волос в фольклоре в статье см.: Гаген-Торн Н.И.Магическое значение волос и головного убора в свадебных обрядах Восточной Европы // Советская этнография,1933.
№5 – 6. С. 76 – 87.462Гирин Ю.Н. Указ. соч. С. 161.463Там же. С. 163.461193§4. Фольклорная традиция в позднем творчестве В.В. Маяковского:постановка вопроса. Поэмы «150000000» и «Про это»О поэме В.В. Маяковского 1919 — 1920 гг. «150000000» писать в контекстенашей проблематики непросто, так как эту вещь литературоведы в основномвоспринимаюткакпредставление«новой»формысоциалистическогогосударства, обращая внимание, в первую очередь, на революционные призывы:«В поэме низвергается закон; право как юридическая ценность бессильно передпростонародьем, молодой «оравой»: «рухнуло римское право / и какие-то ещеправа», и на смену им пришел браунинг» 464.
Конечно, этот план поэмы являетсяважным, но существует и другой подтекст, не очевидный на первый взгляд. Вопервых, изначально поэму предполагалось озаглавить иначе: «Былина об Иване»,«Иван Былина. Эпос революции» – и это уже обращает на себя внимание.В фольклоре, как известно, Иван связан со сказочной традицией,представлен зачастую как Иван-дурак или Иван-царевич, хотя можно было быобратить внимание и на былины об Иване Годиновиче, однако, думается,Маяковский больше ориентировался на русскую сказку, архетип Ивана-дурака.Е.М. Мелетинский отмечает, что нет большой разницы между Иваном-дураком иИваном-царевичем: «Иван-дурак в волшебной сказке в сущности герой не менееположительный, чем Иван-царевич <…> Иванушка-дурачок глуп с точки зренияего практичных эгоистичных здравомыслящих братьев, но обладает какой-томудростью, которая в конечном счете дает ему преимущество перед братьями» 465.В данном случае возникает сложная теоретическая проблема, выходящая уже запределы литературоведения, но стоит отметить, что былина корреспондирует сгероической, а не волшебной сказкой.
Связующим звеном между героическимэпосом и мифом оказывается сказка, которая, на первый взгляд, отрицает миф 466.Однако и Иван-царевич, и Иван-дурак еще должны дорасти до «своейВ.В. Маяковский // История русской литературы XX века (20-90-е годы). Основные имена. М.: МГУ им.М.В. Ломоносова, 1998. С. 37.465Мелетинский Е.М.
«Низкий» герой волшебной сказки // Мелетинский Е.М. Герой волшебной сказки. М.; СПб.:Академия исследований культуры, Традиция, 2005. С. 188.466Подробнее об этом см.: Мелетинский Е.М. Происхождение героического эпоса: Ранние формы и архаическиепамятники. М.: Вост.
лит., 2004. С. 16.464194избранницы», инициироваться, осуществить прорыв от тьмы к свету 467.Подтверждением того, что в поэме воплощена обрядовая ситуация, присущаясказочной традиции, является следующее. В поэме «150000000» Иван пребывает вЧикаго вестником «Страшной бури на Тихом океане»:«Страшная буря на Тихом океане.Сошли с ума муссоны и пассаты.На Чикагском побережье выловлены рыбы.Очень странные.В шерстях.Носатые».[II, 139 – 140]Фольклору известен сюжет о переправе культурного героя в теле рыбы 468.Этот случай связан с поглотителем, из которого добываются все первые вещи.«Русская сказка знает перенос героя в рыбе» 469, который может означать встречу сумершими, первопредками.
В.Я. Пропп связывает генетически этот обряд спервой ступенью змееборства, а значит, можно поставить вопрос о поглощениитотемного зверя и о поглощении тотемным зверем. Маяковский «не следует» зафольклором, а трансформирует фольклорную традицию таким образом, чтоИван лишь сравнивается с рыбой:«Насчет рыб ложь.Рыбак спьяну местный.Муссоны и пассаты на месте.Но буря есть.Даже еще страшней.Причины неизвестны».[II, 140]В данном случае оказывается продуктивной типология из грузинского фольклора,в котором отмечается исследователями «культ рыбы». Так, Е.Б.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
