Диссертация (1102082), страница 33
Текст из файла (страница 33)
Милашевским, с участием в главной роли ОльгиСудейкиной. Обратим внимание на то, что именно в этом месте «сверкала» еще«неоперенная желтая кофта» Маяковского. Это действо позднее вспомнитА.А. Ахматова в «Поэме без героя», называя Судейкину «козлоногой» (последняятанцевала, демонстрировала бешеную пляску в кабаке). Однако исследователиотмечают, что тема вертепа намеренно умалчивалась художниками Серебряноговека369, но это не отменяет воплощения его идей в жизнь (кроме того, женойВолошина М. Сабашниковой была организована на основе учения Р. Штайнераэвритмическая школа в 1920-е гг., школа, отличающаяся постановкой особыхдейств, в которых руки и ноги вступали в особый диалог 370).
«Но магия, ночертовщина, но грешность, какие клубились в Серебряном веке и каким Кузминприносил посильную дань, поставлены им в соотношение с Рождественскимвертепом – знаком чистоты и ясности в его повести «Чудесная жизнь ИосифаБальзамо, графа Калиостро», созданного через три года после «Вертепакукольного» 371, значит, так или иначе, к самому процессу представления, этойневероятной, сбывшейся один раз, драмы-мистерии подходили осознанно, уловивглавное свойство природы шутовской – «красота поднебесная со знаком минус»возможна, шутовство, высмеивание, мнимое беснование соотносимы с ней.Гирин Ю.Н.
Диалектика авангарда // Литературная классика в диалоге культур. Выпуск 1. М.: ИМЛИ РАН, 2008.С. 121 – 122.369Уварова И.П. «Вертеп кукольный» в «Бродячей собаке» (1913 год) // Уварова И.П. Вертеп: мистерия Рождества.М.: Прогресс-Традиция, 2012. С. 279.370Там же. С. 286.371Там же. С. 278.368149Имажинистам также были не чужды разного рода мистерии, обращенные кпограничным состояниям человека. Хотя, по этому поводу, исследователинередко пишут с известной долей скепсиса. Но, думается, такие практикиотразились на поэтике Есенина и Маяковского, прежде всего, в имлицированномвиде и здесь не следует искать прямых отражений, влияний и списывать интерес кразличного рода мистериям исключительно на молодость поэтов.Итак, идея смерти, «распыления» мира, разложения на «четвертое» и даже«пятое» измерения, идея особой «ауры» произведения искусства былапарадигматична для авангардистской картины мира, однако все это поэты,создававшие новую поэтику, не могли выстроить из ничего, они постоянноосознаннои частонеосознанно апеллировали «к архетипике, причем,противонаправленного свойства» 372.
Таким образом, выстраивалась сложнаявзаимосвязь мифа, фольклора, литературы, которую нам и предстоитпроследить на примере творчества В. Маяковского (его ранних и поздних поэм) спривлечением контекстов из поэм В. Хлебникова и М. Цветаевой.§2. Искусство авангарда и человек будущего в поэзии В. Маяковского,В. Хлебникова, М. ЦветаевойИскусствоавангарда выдвинулоположенияо«новом человеке»,переосмыслило соотношение между бытом и бытием, не отвергая абсолютнопервое, изменило представления о космосе, как о чем-то целом и, главнымобразом, создало новый язык, «язык звезд», находящийся на грани реальной икосмической действительности. Яркими примерами этому могут служить раннеетворчество В.
Маяковского, мифологические поэмы В. Хлебникова и последниепоэмы М. Цветаевой. Три идейно далеких друг от друга поэта создали новый мифо мире, воплотили в своем творчестве антропокосмическую модель и, так или372Гирин Ю.Н. Указ. соч. С. 144.150иначе, все они укоренены, как в новой культурной системе, так и обращены впрошлое.Позамечаниямспециалистов,авангарднетолькопереосмыслилпредставления о мире, но и был обращен к прошлому, сакральным переломнымего моментам. Стоит здесь отметить и проблему внутренней формы культуры, окоторой Г. Кнабе писал: «Внутренние формы культуры – это образныепредставления, обнаруживаемые в основе самых разных проявлений духовой иматериальной жизни данной эпохи и составляющие глубинное единство еекультуры» 373. Таким образом, перед нами стоит следующая задача – выявитьмодель нового человека, человека будущего в поэзии Маяковского, Хлебникова иЦветаевой, а также те принципы реализации этой модели и формы еёвзаимодействия с подлинным мифом и фольклорной традицией.Взаимодействие культуры авангарда с разными проявлениями форм мифа,фольклора сложнее, чем представляется на первый взгляд.
Это не толькоизвестные сюжетные картины о «красных», «синих», «желтых» конях ПетроваВодкина, Ф. Марка (отметим, что в это время анималистический сюжет получилвсемирное распространение – Х. Сабогаль создает картину «Лошади напобережье», сюита П. Элюара «Животные и их люди, люди и их животные»), нетолько проникновение новокрестьянских поэтов в тайны природы, это, преждевсего, новое видение космоса и искусства, не с мещанских позиций, а с позицийсопричастности человека бытийному миру, солнечной культуре, как об этомписал С.А.
Есенин в «Ключах Марии», наблюдение за «дневником духа», попоэтическому эзотерическому завещанию В. Хлебникова из очерка «Свояси»:«Заклинаю художников будущего вести точные дневники своего духа: смотреть насебя как на небо и вести точные записи восхода и захода звезд своего духа» 374.Литературоведы, исследующие «онтологию» авангарда, упоминают в этой связиимя Есенина, как поэта, вписывающегося в общий контекст поэзии, воспевающей«культ зверя». Так, Ю.Н. Гирин отмечает: «Склонный к антропоморфизацииКнабе Г. Эти пятьдесят лет // Вопросы литературы. 2007. № 2. С. 146.Хлебников В. Свояси // Творения. М.: Сов. пис., 1986.
С. 37. [Далее тексты произведений Хлебниковацитируется по названному изданию с указанием страницы]. (Здесь и далее в примерах разрядка наша – М.Г.).373374151природно-животного мира Есенин («Корова», «Песнь о собаке»), готов быланимализировать (а затем и онтологизировать) весь зримый окоем («Облак, какмышь, подбежал и взмахнул / в небо огромным хвостом» и т.д.), по которому он исам готов был проскакать «на розовом коне» 375.
Однако, думается, связьавангарда с мифом, гораздо сложнее – она выходит за рамки натурфилософскогоязыка природы, анималистичности и заставляет задуматься над теоретическисложным вопросом взаимодействия мифа, фольклора и литературы, гдеесенинское «когтей лазурь», «паруса вороньи» и «кометы, как хвостылошадиные» Маяковского связаны не только с уподоблением царству зверя илинеким символом, но и с глубинной фольклорной традицией, архетипическимисмыслами.Обращение к «звериной» теме, к мифу означало противоборство с«логизмом», мещанским восприятием искусства.
Показательными в этомотношении явились как поэзия, так и живопись. В 1910-х гг. Малевич создаеткартины, которые условно можно назвать «заумным реализмом». К одной из них– «Корова и скрипка» – автор дает следующий комментарий: «Алогическоесопоставление двух форм – «скрипка и корова» – как момент борьбы с логизмом,естественностью, мещанским смыслом и предрассудком» 376.Анализ поэтики Есенина показал, что «страшные трагические» образыобозначают инвертированную реальность, выражают ритуальный орнамент,связанный с женским архетипом, обрядовым комплексом обмираний, вызываниемдухов-предков, языком дема и «присягой земле на верность» – культом Материсыра земли.
Р. Якобсон справедливо отметил: «Эта земляная тема <...> дана впоэзии Маяковского и Хлебникова в сгущенном физиологическом воплощении(даже не тело, а мясо); ее предельное выражение – задушевный культ зверья и егоживотной мудрости» 377. Замечание ученого чрезвычайно важно для исследованияи фольклорной традиции в поэзии авангарда, и для изучения эстетических ифилософских воззрений этого периода, однако хотелось бы дополнить, что375Гирин Ю.Н. Онтология // Гирин Ю.Н. Картина мира эпохи авангарда.
Авангард как системная целостность. М.:ИМЛИ РАН, 2013. С. 160.376Казимир Малевич. Каталог выставки. М., 1989. С. 154.377Якобсон Р. О поколении, растратившем своих поэтов // Вопр. лит. 1990. № 11-12. С. 87.152«земляная тема» в поэзии Маяковского, Хлебникова связана не только с грубойплотью, но и присягой земле, властью Матери-сыра земли над культурным героем.Конечно, о «небесной избранности крестьянина» говорить не приходится (как вслучае с новокрестьянской поэзией), но то, что поэзия авангарда, футуристоввобрала в себя разные культурные традиции, обратилась к славянской мифологии,является очевидным. В этом случае важно положение из работ Ю.Н.
Тынянова:«Перед судом нового строя Хлебникова литературные традиции оказываютсяраспахнутыми настежь. Получается огромное смещение традиций. «Слово ополку Игореве» вдруг оказывается более современным, чем Брюсов» 378. Конечно,Маяковский в автобиографии «Я сам» писал об отрицании всего древнего 379, нопри ближайшем рассмотрении его поэтики, хотя бы ранних поэм, результат«отрицания» иной, открывается диалог-спор с архаической традицией, нежели ееполное отсутствие. Итак, обратимся к поэме Маяковского «Флейта-позвоночник»и трагедии «Владимир Маяковский».В поэме В.В.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
