Диссертация (1102082), страница 30
Текст из файла (страница 30)
Таким образом, перед нами возникаетсложный вопрос (и в теоретическом плане) о способах видения художественной изатекстовойдействительности,окоторойписалещеЮ.М. Лотман.Неслучайно, у Пушкина, по замечанию М.О. Гершензона 333, самое частотноеслово в романе это сон.Заметим: данные отступления в обоих случаях связаны с любовной линией.В содержательном плане эти строчки важны для понимания произведений, какПушкина, так и Есенина. В стихотворении Есенина «Метель», хронологическипримыкающем к обеим поэмам, дано то же самое состояние героя:Холодный,Ледяной туман,Не разберешь,Где даль,Где близь...[II, 150]«Даль и близь» в данном контексте можно отождествить с пушкинским «сном»,снотворчеством:Сорокин Ю.С.
«Магический кристалл» в «Евгении Онегине» // Пушкин. Исследования и материалы. Л.: Наука,1986. С. 337 – 340.333В статье «Явь и сон» М.О. Гершензон подробно излагает концепцию снотворчества души в поэтике Пушкина.332134С тех пор, как юная ТатьянаИ с ней Онегин в смутном снеЯвилися впервые мне –И даль свободного романаЯ сквозь магический кристаллЕще не ясно различал.[V, 163]Герои романа явились автору в «смутном сне», то есть в иной действительности,где происходит отстранение от себя прежнего и постижение нового пространства– новой дали, а словосочетание «магический кристалл» и «в смутном сне»являются лексическими дублетами, это повторение смысла нужно было Пушкинудля акцентирования внимания читателя, который может «за болтовней романа»забыть, что роман не только о Евгении и Татьяне, но и о сферах бытия человека, о«священном бреде поэзии» 334.Наши рассуждения кажутся далекими, уходящими в глубь пушкинскоготекста, но они ценны при учете общего ритуального рисунка поэмы, связанного сперерождением героя, поэта Сергея, с познаванием им своей подлинной сути.Анна Снегина для него – герой, приобщающий не просто к миру воспоминаний, ак миру первопредков, как и Черный человек, который также напоминает поэту о«былом».
Таким образом, Есенин пишет две поэмы в рамках одного сюжета,только разница заключается в том, что в «Черном человеке» к герою приходитсам Черный человек, а в «Анне Снегиной» уже поэт отправляется в мирвоспоминаний, постигает инобытие – поэмы зеркальны, векторы пути различны.Поэмы «Пугачев», «Анна Снегина», «Черный человек» уже объединяли водно целое, прочитывая их, с точки зрения архитектоники, как единый текст.Особенно привлекательной кажется идея В.В.
Мусатова об «арлекинаде», то естьо перевоплощениях, которые пытается осуществить лирический герой (всех трехпоэм), но которые являются несбывшимися, мучительными. Однако в этихвоплощениях чувствуется «узловая завязь» с природой, отсюда – «лирическийПодробный разбор «имагинативно» реальности романа см.: Галиева М.А.
Проблема фольклоризма литературы:философский аспект. Имагинативное литературоведение // Гуманитарные, социально-экономические иобщественные науки. 2015. Вып. № 6. С. 193 – 195.334135герой Есенина представал человеком-деревом, человеком-цветком» 335. И в этомслучае ученый прав, когда пишет о метафорике Есенина, подчеркивая ее«узловую завязь» с природой, однако позволим себе не согласиться с тем, что этиобразы несут только отпечаток трагического. Анализ поэтики «Пугачева», «АнныСнегиной», «Черного человека» в контексте фольклорной традиции показывает«диалектический» характер есенинской метафорики: «тело-корабль», «головапарус», «я – челн».
Из всех состояний героя самым выразительным, с точкизрения фольклорной традиции, является «болезненное» состояние (особенно в«Черном человеке»), связанное непременно с «опьянением», ритуальнойдействительностью. Архетипика, сюжетика Луны, звездного корабля, МировогоДрева (деревьев-всадников) объединяет три поэмы на внутреннем уровне;фольклорная традиция через эти символы и архетипы выразилась латентно.Герой поэм Есенина – герой ищущий «иное царство», обретающий его через бунт(«Пугачев»), любовь («Анна Снегина») и смерть («Черный человек»).Мусатов В.В. Пушкин и русское жизнетворчество // Мусатов В.В.
Пушкинская традиция в русской поэзиипервой половины XX века. М.: Российск. гос. гуманит. ун-т., 1998. С. 130.335136Глава III. Русская поэтическая традиция авангарда и фольклор:поэмы В. Маяковского§1. Фольклорная парадигма в авангардеВкультуреначалаXXв.отмечаетсяширокое распространениенеомифологизма, творения «своего мифа». Однако начать главу о связяхтворчества Маяковского с фольклором и мифом необходимо с небольшогоэкскурса в авангардистскую среду и её «окрестности», где идеи воскрешенияразных мифов и архаического мышления были особенно актуальны. Поискамикорней авангардного миропонимания исследователи занимаются на протяжениимногих десятилетий.
Все они, анализируя теорию и художественную практикупредставителей авангарда, обращают внимание на следующее противоречие: содной стороны, отказ, разрыв эстетики авангарда с традицией; с другой стороны –обращенность авангарда к мифу. В связи с этим возникает ряд вопросов: чтопонимать под традицией? К каким мифам обращаются художники-авангардисты?Каким образом эти противоречия (отказ от традиции – обращенность к мифу)разрешаются в рамках одного явления? Эти вопросы носят дискуссионныйхарактер и могут увести исследователя в область «высокой» теории, что для насна данном этапе исследования нежелательно. Поэтому мы остановимся только нанекоторых уточнениях.Литературоведы,проявившихсявпишущиеавангардистскойоразныхэстетике,мифологемах,по-разномуотмечают особое значение«космогоноэсхатологического мифа» (Ю.Н.
Гирин), заключающего парадигмусмерти/жизни, разрушения/устроения нового мира и человека. Ученые в поискахвыстраивания генеалогии авангарда иногда вообще пытаются противопоставитьновую эстетику русской (христианской) культуре, странным образом отказываяавангарду «в уме»: «Авангард – это культура аутсайдеров, культура маргиналов,137не выдержавших традиционный (что поделаешь!) тест на одаренность» 336. Неточными в своих наблюдениях оказываются и те, и другие, так как в ихисследованиях осталась незамеченной еще одна важная составляющая нашейкультуры–фольклорнаямировоззрение,характерпарадигма или,русскоголучше сказать, фольклорноекосмо-психо-логоса,причудливосинтезирующий в себе христианское и языческое, где одно отнюдь липротиворечит другому или его исключает.
Ближе всех к проблеме соотношенийфольклорного и авангардного подошли И.Е. Васильев и В.В. Байдин. Первыйпроводит тонкие параллели между заумным языком пьес Ильи Зданевича ишаманизированной речью, а также устанавливает связь поэтики его пьес скарнавальной смеховой культурой 337. Второй, анализируя авангардистскуюэстетику, отмечает в ней некоторую тенденцию, связанную с «архаизмом», подкоторым понимает возвращение к «истокам» 338.Как бы авангардисты ни отрицали традицию, преемственность (иногда вочень грубых формах, как в «Пощечине…»), тем не менее, они часто оказывалисьв положении между «поэтикой и прагматикой»: «<…> художественная системаавангарда возникает в поле напряжения между эстетической и апеллятивнойфункциями искусства, между поэтикой и прагматикой» 339.
Итак, представленныегенеалогические связи неполны и требуют повторной реконструкции, в которойглавным звеном должен выступить фольклор.Первое, что обращает на себя внимание в контексте нашей проблемы – этодеятельность футуристов-заумников, а именно, язык, ими созданный. Конечно,особенно выделяются призывы основателя «заумного языка» А. Крученых«оставить разум в стороне и писать на языке еще не застывшем, не закрепленномярлыком понятия – на заумном! Пусть будет нелепо, непонятно, чудовищно» 340(«О безумии в искусстве», 1919).
Но здесь стоит обратить внимание на то, чтоЕсаулов И.А. Генеалогия авангарда // Вопр. лит. 1992. Вып. 3. С. 176 – 191.Васильев И.Е. Заумь как идиолект футуристического авангарда // Васильев И.Е. Русский поэтический авангардXX века. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та., 2000. С. 55, 95.338Baïdine V. L'archaïsme dans l'avant-garde russe (1905 – 1941). Lyon: Centre d Etudes Slaves Andre Lirondelle, 2006. p.29.339Иванюшина И.Ю. Русский футуризм: идеология, поэтика, прагматика: дис…докт фил. наук. Саратов, 2003. С.281.340Крученых А.
О безумии в искусстве // Новый день. 1919. № 5. 26 мая.336337138русские футуристы хоть и активно использовали непонятный язык, творили его,однако не стремились объяснять «истоки» такого своего выбора. В связи с этимпоказательно сопоставление с грузинским вариантом футуризма, испытавшим насебе влияние идей ОПОЯЗа. Дело в том, что грузинские футуристы-заумникитеоретически осмысляли свои опыты, связывая напрямую свою поэзию сфольклором, видя истоки поэтики зауми в фольклорной поэтике.
Так,Л. Асатиани в своей статье «Проблемы поэзии: Поэзия и заумь» прослеживаетгенетическую связь зауми в языке с грузинским фольклором: «Вслед заШкловским, указывающим на заумь в заговорах и заклинаниях, Асатианиприводит образцы зауми, содержащиеся в древнегрузинских заговорах от укусазмеи, болезни глаз» 341. Таким образом, теоретическая статья поэта показываетсложную связь новой авангардистской поэтики с уже сложившимися исуществовавшими веками формулами. Думается, что и русский футуризм выроссо своим заумным языком, языком числа, звезд на русской фольклорной почве,несмотря на то, что новые поэты постоянно публично отказывались от традиции икакой-либо преемственности («Пощечина общественному вкусу»).
Но это, потонкому наблюдению В.В. Мусатова, укоренило с большей силой тех жефутуристов в фольклорной стихии 342, заставило обратиться к архаическомумышлению, перешагнув как бы через целые эпохи. Еще В. Шкловский в 1919 г.устанавливал связи «заумного языка» и ритуальных формул, отмечая, что«заклинания всего мира часто пишутся на таких языках <…>» 343.Поэтика загадки строится, по замечаниям специалистов, на зауми, темномязыке, заключающем в себе космическое знание, получить которое можно толькопутемразгадывания–тайнВселенной.Эстетикаавангардасвязананепосредственно с поэтикой зауми, которая привлекательна была тем, что«основной акцент делается не на словесной форме ради ее самой, а на телеснодуховной форме самого творящего субъекта в момент вдохновения, котораяНикольская Т.Л.
Рецепция идей ОПОЯЗа в Грузии // Никольская Т.Л. Авангард и окрестности. СПб.: Изд-воИвана Лимбаха, 2002. С. 154.342Мусатов В.В. Указ. соч. С. 135.343Шкловский В. О поэзии и заумном языке // Поэтика. Сборник по теории поэтического языка. Петроград: 18-аяГосударственная Типография. Лештуков, 13., 1919. С. 21.341139являет собой постоянно меняющуюся форму самого бытия – прообраз новойВселенной» 344. Таким образом, происходит приобщение к небытовому. Кпоследнему в своем творчестве, поэмах и манифестах, призывал В. Хлебников.Особенно интересными в этом свете видятся две работы В. Хлебникова.Первая – небольшая статья 1915 г., которая не была опубликована при жизнипоэта, о сказке, с характерным названием – «О пользе изучения сказок».
Поэт вбытийном ключе осмысляет явление сказки, ее пользу для человечества:«Провидение сказок походит на посох, на который опирается слепецчеловечества» 345. С этой точки зрения параллель с лекцией о сказкеЕ.Н. Трубецкого как нельзя уместна.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
