Диссертация (1102082), страница 28
Текст из файла (страница 28)
С. 578 – 579.316123хулигане, шуте, Петрушке. Ритуальный орнамент поэмы обусловливаетобращение именно к этим проявлениям мировой культуры. Кроме того, «стихипро кабацкую Русь» отсылают к поэме «Страна Негодяев», которая, конечно,хронологически ближе к «Пугачеву», но поэма «Анна Снегина» такжеперекликается с ней. Разгул, хулиганство, маску «денди», наконец, «жуткиеобразы» в поэтике Есенина можно воспринимать буквально, что нередкоподтверждают и реальные комментарии, однако в «Стране Негодяев» эти реалиинаполнены другим смыслом:Мудростью своей кабацкойВсе выжигает спирт с бараниной...Теперь, когда судорогаДушу скрючилаИ лицо, как потухающий фонарь в тумане,Я не строю себе никакого чучела.Мне только осталось –Озорничать и хулиганить...[III, 108]Казалось бы, неожиданно выражение «кабацкая мудрость», но данное сочетаниеутрачивает свою двусмысленность, если учитывать весь привлеченный намиконтекст, типологии скоморошества.Как в русской традиции, так и в восточных практиках существует понятие«ритуального опьянения», связанное с постижением глубин мироздания черезинвертированную реальность.
Литературоведы также отмечают метафизическийоттенок речей Номаха, которые выражают бунт против «этого мира немытого» 319.Конечно, поэма о Номахе, по справедливым замечаниям исследователей,продолжает пушкинскую и шекспировскую традиции, но, думается, и традициирусского, а может даже, мирового фольклора, поскольку архетип дурака – шута –разбойника существовал всегда и объединен общим обрядовым комплексом, вкотором эти явления скрещиваются. Умный дурак сродни шуту, скомороху,одурачивающему публику – то же самое предпринимает с Рассветовым,Чекистовым и прочими Номах, переодевший Барсука стекольщиком иНичипоров И.Б. Поиски «героя времени» на изломе эпох: драматические поэмы С. Есенина «Пугачев» и «Странанегодяев» // http://www.portal-slovo.ru/philology/37236.php319124отправивший его в кабак «Луна».
Так проявляет себя травестийное начало впоэме:Не разговаривай!..У меня есть ящик стекольщикаИ фартук...Живей обрядисьИ спускайся вниз...Будто вставлял здесь стекла...Я положу в ящик золото...Жди меня в кабаке «Луна».[III, 111]Из всего этого следует, что Есенин хорошо знал национальную традицию,доказательством этому служит и название кабака. Луна, как мы отмечали ранее,связана в поэтике Есенина со знаньями первопредков, ритуальным хаосом. Такимобразом, четыре поэмы Есенина – две на историческую тему, одна нафилософскую, и одна интимно-лирического характера – выстраиваются своимвнутренним сюжетом в стройный ряд, образуют метатекст, в котором действуетодна фольклорная традиция, они объединены одним ритуальным орнаментом.«Лунарный миф», отразившийся всецело в поэтике Есенина – отстихотворений 1918 г.
до последних поэм, – позволяет выстроить концепциюпрочтения поэм Есенина с точки зрения исторической стадиальной поэтики,учитывая разные формы фольклора, дожанровых образований. Отсюда следуетвывод о непрямом наследовании поэтом фольклорной традиции, не остилизаторстве, которое было распространено в творческой практике многихновокрестьянских поэтов, а о диалоге-споре с фольклором, о глубокомпереосмыслении многих его явлений.
Литературоведы даже ссылаются нахарактерное, для есенинского самоопределения, высказывание: «А еще оченьневредно прикинуться дурачком. Шибко у нас дурачка любят» 320, но приосознании игрового момента в жизни поэта, не учитывают его при анализе егопоэтики. Подробное рассмотрение традиций скоморошества, связанного с нимпогребального комплекса (в русском фольклоре), поэтики Розы (в немецкой иМариенгоф А.Б. Воспоминания о Есенине // С.А.
Есенин в воспоминаниях современников. М.: Худ. лит., 1986.Т.1. С. 312.320125арабской литературной традиции) позволяет по-новому прокомментировать и«трагические страшные» образы: «черепов златохвойный сад», «ржанье бурь»,«паруса вороньи», «весла отрубленных рук» и т.д. – посмотреть на них с позицийфольклорной действительности, инвертированной реальности, причем не сознаком минус, не с позиций «краха жизнетворческой установки».«Другой язык», на котором хочет заговорить поэт с Анной – это метаязык,язык небытовой:«Шутник вы…»«Вы тоже, Анна»[III, 173]Если проецировать архетип Луны на Анну, то обозначение Анны «шутницей»вполне оправдано: «Луна хохотала, как клоун» [III, 173] – смеющаяся Луна идевушка, проверяющая героя на чуткость сердца к «воспоминаньям прежних лет».Анна – устроительница веселого хаоса, который должен понять-преодолеть поэт.Диалог поэта с Анной интересен также самой формой, которая по своей поэтикенапоминает шуточные вопросы и даже загадку:Скажите:Что с вами случилось?»«Не знаю».«Кому же знать?»«Наверно, в осеннюю сыростьМеня родила моя мать».[III, 173]С одной стороны, здесь срабатывает биографический момент (совпадение реалийпоэтической и биографической – день рождение поэта), с другой стороны, враннем стихотворении 1917 г.
Есенин своего героя позиционирует «внукомкупальской ночи»:Родился я с песнями в травном одеяле.Зори меня вешние в радугу свивали.Вырос я до зрелости, внук купальской ночи,Сутемень колдовная счастье мне пророчит.[I, 29]Только через голову быта и «реальности» можно понять смысл ответапоэта на вопрос Анны – он приобретает мифологический, фольклорный126подтексты. Ответ содержит в себе дополнительные коннотации, которые,возможно, обусловлены следующим: «У славян известны два змеиных праздникав году, делящие год на две почти равные части: один из них связан с уходом змейпод землю (14 сентября), а другой – с весенним появлением их на земле (25марта)» 321.
Сезонное «умирание» и «оживание» змей олицетворяет космическоеобновление, человек в этот момент становится сопричастен космосу. Герой поэмы,думается, мыслит себя именно так, поэтому диалог в этом случае носит характерзагадки. Обращаясь вновь к паремиологическому материалу, к поэтике загадки,отметим, что эти сверхфразовые единства требуют «для своего полноговоспроизведения двух участников диалога – загадчика и отгадчика.
В этомотношении они приближаются к драматическим формам» 322. Но драматизм внашем случае обусловлен не только этим, но и игровым характером, шутовством(ответы поэта на вопросы Анны алогичны, но при этом собеседники понимаютдруг друга).Примечательно то, что следующая часть третьей части начинается с«записки о любви»:Мой мельник…Ох, этот мельник!С ума меня сводит он.Устроил волынку, бездельник,И бегает, как почтальон,Сегодня опять с запиской,Как будто бы кто-то влюблен:«Придите.Вы самый близкий.С любовьюОглоблин Прон».[III, 174]Конечно, записка эта должна принадлежать Анне – это диктуется символикойпредшествующей части, где Анна сама посещает больного, а теперь как быприглашает его ответно:Расстались мы с ней на рассветеС загадкой движений и глаз…321322[III, 173]Рыбаков Б.А.
Язычество древних славян…С. 200.Пермяков Г.Л. От поговорки до сказки (Заметки по общей теории клише). М.: Наука, 1970. С. 58.127Вот он «другой язык», невербальная семиотика, которая присутствует и в поэме«Черный человек»:Все неловкие душиЗа несчастных всегда известны.Это ничего,Что много мукПриносят изломанныеИ лживые жесты.[III, 190]Прон – лишь «проводник», подобно фигуре из фольклора, он должен как быдоставить героя в нужное место:«Зачем ты позвал меня, Проша?»«Конечно, ни жать, ни косить.Сейчас я достану лошадьИ к Снегиной... вместе...Просить...»[III, 175]Эта особенность «внутреннего» сюжета в поэтике Есенина состоит в том, что водной фразе скрыто несколько смыслов – и фабула, и «сюжет» – Сергей, с однойстороны, посещает Анну, видит ее «хуторской разор», по просьбе Прона, а сдругой стороны – Сергей, влюбленный поэт, едет к Анне, как к «девушкешестнадцати лет», к той, которая разбудила его душу, поэтому третья частьоканчивается, казалось бы, неожиданно:Я Прону ответил так:«Сегодня они не в духе...Поедем-ка, Прон, в кабак...»[III, 177]В кабак – значит, в разгул, значит, открывать ритуальный хаос, начатый Луной.Путь в дом Анны также был необычен:Мы ехали мелким шагом,И путь нас смешил и злил:В подъемах по всем оврагамТелегу мы сами везли.[III, 175]128Исследователи обратили внимание на важность образа дороги-пути, намифопоэтику данной поэмы 323, но не проанализировали символы, метафизическоесостояние, в котором пребывает Сергей в дороге:Дорога довольно хорошая,Приятная хладная звень.Луна золотою порошеюОсыпала даль деревень.«Ну, вот оно, наше Радово, –Промолвил возница, –Здесь![III, 161]Примечательно то, что дорога поэта всегда освещена Луной – как в первыйего приезд, перед встречей с Анной, так и в последний – в 5 части.
На кольцевуюкомпозицию, на повтор фраз также обратили внимание исследователи, но этакольцевая композиция присутствует и на уровне мифопоэтики, «внутреннегосюжета». В этом контексте важна семантика имени Прон и образ мельника,который «бегает, как почтальон», передавая записку Прона. Исследователиотмечают, что имя Прон, вероятно, связано с греческим Прохор, что означает«плясать впереди, вести», а в фигуре мельника видят «безымянного» персонажа,собирательный образ 324. Однако в контексте традиций скоморошества, народноготеатра, первоначально «мельниками» называли балаганных дедов, зазывал,Пьеро 325.
![](https://s.studizba.com/z.php?f=/templates/si/i/noavatar.png&w=100&h=100&t=1"){kind=avatar}
